СЕГОДНЯ. 100-летие Революции

Ирина, спасибо большое! Как-то раньше я этой вещи не слышала. Впечатление просто потрясающее, трагедия будто разворачивается у нас на глазах, и прошедшие 100 лет ничего не меняют. А если вспомнить, сколько молодых жизней уносит и сейчас мерзкая политика властей по всему миру и, конкретно, в наших странах, то и актуальность песни, увы, не исчезает...
И, кстати, в репертуаре я ее не нашла... Ни на Ю, ни на П, может есть еще какое-то название?

"То, что я должен сказать"

https://silver-voice.forum2x2.ru/t3244-topic

Спасибо!

к вопросу об интерпретациях. Все-таки Олег Погудин смягчил текст Вертинского - "в несчастной стране" вместо "бездарной стране". Я люблю Вертинского Вертинского, то есть в интерпретациях самого автора, но в данном случае автор, я думаю, был неправ по отношению к своей стране, которую он обозвал "бездарной" Это ведь сказано по отношению к "старой" дореволюционной России, а не новой , России большевистской. Впрочем, тогда, в ноябре 1917 наверное, он еще не осознавал что история раскололась на "до" и "после", и что той России, которую он называл "бездарной", больше нет. И как же они все потом жалели о том, что собственно кроме этих несчастных мальчишек-юнкеров никто даже не попытался хоть как то отстоять страну от большевизма. Зачем защищать "бездарную" страну?Ведь это так беспощадно, так зло и ненужно.
Пожалели потом, но было поздно.
Потом самому Вертинскому пришлось бежать в эмиграцию, потом возвращаться, чтобы славить Сталина.

Из воспоминаний Паустовского

Однажды в литературно-артистическом обществе пел Вертинский . До тех пор я не слышал его с эстрады. Я помнил его еще гимназистом, молодым поэтом, писавшим изысканные стихи.
На эстраду вышел Вертинский в черном фраке. Он был высок, сухощав и непомерно бледен. Все стихло. Официанты перестали разносить на подносах кофе, вино и закуски и остановились, выстроившись в шеренгу, в глубине зала.
Вертинский сцепил тонкие пальцы, страдальчески вытянул их вниз перед собой и запел. Он пел о юнкерах, убитых незадолго до этого под Киевом в селе Борщаговке, о юношах, посланных на верную смерть против опасной банды.
Я не знаю, зачем и кому это нужно?
Кто послал их на смерть беспощадной рукой?
Песня была о похоронах юнкеров. Вертинский закончил ее словами:
Утомленные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Он пел о подлинном случае, бывшем на похоронах юнкеров. Загремели аплодисменты. Вертинский поклонился. Пьяный офицер, сидевший за дальним столиком, тупо крикнул:
– Пой «Боже царя храни»!
Поднялся шум. Худой старик с острой трясущейся бородкой, в пенсне и блестящем от старости пиджаке бросился к офицеру. Человек этот был похож на учителя. Он начал стучать по мраморному столику офицера маленькими худыми кулаками и кричать, брызгая слюной:
– Гвардейская  нечисть! Как вы смеете оскорблять людей свободной России! Вам место на фронте против большевиков, а не здесь! Ресторанный шаркун!
Все вскочили. Худой старик рвался в драку с офицером, но его схватили за руки и оттащили. Офицер налился черной кровью, медленно встал, отшвырнул ногой стул и схватил за горлышко бутылку. Официанты бросились к нему. Женщина в вечернем платье вскрикнула и закрыла ладонями лицо.
Вертинский сильно ударил по клавишам и поднял руку. Сразу все стихло.
– Господа! – произнес ясно и надменно Вертинский. – Это просто бездарно!
Он повернулся и медленно ушел со сцены.

Константин Паустовский

Паустовский ошибся. Возможно он действительно слышал, как Вертинский пео эту песню, но посвящена она другому событию.
Из воспоминаний самого Вертинского:
Вскоре после октябрьских событий я написал песню „То, что я должен сказать“. Написана она была под впечатлением смерти московских юнкеров, на похоронах которых я присутствовал».
То есть это было написано вскоре после Октябрьского переворота.
Показательны еще другие детали из текста песни - "Осторожные зрители молча кутались в шубы"... То есть уже тогда они боялись, что их могут "привлечь" за присутствие на похоронах. Красный террор начался сразу после прихода большевиков к власти.

ОТПЕВАНИЕ И ПОХОРОНЫ ЮНКЕРОВ (1917)
Этот день, вошедший в историю Москвы как «Похороны юнкеров», является также днем памяти обо всех учащихся военных юнкерских и кадетских училищ, студентах и гимназистах, погибших в Москве с 26-го октября по 3 ноября 1917 года



Не однажды в своей жизни храм «Большое Вознесение» оказывался в самом центре исторических событий, а его священники и прихожане становились их свидетелями и участниками.

Двадцатый век принес в жизнь страны страшные испытания – революции, войны, гибель и разруху. Последствия этих социальных потрясений не обошли стороной «Большое Вознесение».

Мятеж в Москве начался 20 октября 1917 года, а вечером 27 октября в городе поднялась стрельба и развернулись уличные бои. По свидетельствам очевидцев, на площади Никитских ворот, прямо у стен храма шли особенно тяжелые бои между юнкерами, защищавшими Временное правительство, и большевиками. В течение нескольких дней площадь переходила от одних к другим. Центром «контрреволюционного» сопротивления был открытый в 1913 году кинотеатр «Унион», впоследствии известный москвичам как «Кинотеатр повторного фильма». По зданиям, находящимся на площади, била артиллерия, некоторые были разрушены почти до основания. Документальных свидетельств о разрушениях храма Вознесения Господня у Никитских ворот не сохранилось, но маловероятно, что церковь не пострадала. Кровопролитные бои, унесшие десятки жизней с обеих сторон, прекратились только 3 ноября, после приказа о капитуляции правительственного гарнизона.

На 13 ноября было назначено погребение жертв «октябрьских» дней. Большевики хоронили «своих» без отпевания, в красных гробах, на Красной Площади. А родители павших защитников Временного правительства обратились к Собору с просьбой об отпевании и погребении их сыновей. Накануне, 12-го ноября, Патриарх Тихон назначил отпевание в храме Вознесения.

Погибших было много, Москва до этого не видела подобных отпеваний, и в храме Вознесения тоже впервые происходило такое скорбное и многолюдное прощание.

Вот как вспоминает об этом трагическом дне митрополит Евлогий (Георгиевский):
«Помню тяжелую картину этого отпевания. Рядами стоят открытые гробы… Весь храм заставлен ими, только в середине – проход. А в гробах покоятся, словно срезанные цветы, молодые, красивые, только что расцветающие жизни: юнкера, студенты… У дорогих останков толпятся матери, сестры, невесты… много венков, много цветов… Невиданная, трагическая картина. Я был потрясён... В надгробном слове я указал на злую иронию судьбы: молодёжь, которая домогалась политической свободы, так горячо и жертвенно за неё боролась, готова была даже на акты террора, — пала жертвой осуществившейся мечты…

Похороны были в ужасную погоду. Ветер, мокрый снег, слякоть… Все прилегающие к церкви улицы были забиты народом. Это были народные похороны. Гробы несли на руках добровольцы из толпы. Большевики в те дни ещё не смели вмешиваться в церковную жизнь и не могли запрещать своим противникам изъявлений сочувствия и политических симпатий».

Этот день, вошедший в историю Москвы как «Похороны юнкеров», является также днем памяти обо всех учащихся военных юнкерских и кадетских училищ, студентах и гимназистах, погибших в Москве с 26-го октября по 3 ноября 1917 года.

Среди тех, кого отпевали в храме, были двадцать студентов Московского университета, было много «невоенной» московской молодежи, так как на примыкающих к Никитским воротам улицах и переулках, особенно на Большой и Малой Бронной, традиционно проживали как раз студенты и учащиеся.

С юнкерами и кадетами они были ровесниками — тем тоже было от 14 до 20 с небольшим лет. Так что на защиту Отечества во главе со своими воспитателями —офицерами встали юноши и подростки. Похоронены они были на Братском кладбище в селе Всехсвятском (ныне район метро «Сокол»).

Шествие к Всехсвятскому, панихида на Братском кладбище и похороны потрясли москвичей. Среди убитых горем очевидцев был Александр Вертинский, написавший об этом: «Я не знаю зачем, и кому это нужно, кто послал их на смерть не дрожащей рукой…».

«Но вы же не можете мне запретить их жалеть!», — говорил он, когда за этот романс его забрали в Чрезвычайную комиссию.

Всехсвятское Братское кладбище было открыто в 1915 году и являлось мемориалом павшим в Первую мировую войну. После 1918 года Братское кладбище было превращено в расстрельный полигон Чрезвычайной комиссии. Большевики к 1940 году сровняли его с землей. Ныне на месте Братского кладбища установлены поклонный крест и два памятных камня.

Помолиться об убиенных можно и у креста, установленного в ограде храма Всех Святых на Соколе, на нём имеется надпись:

«Юнкера. Мы погибли за нашу и вашу свободу».

http://bolshoevoznesenie.ru/history/364-otpevanie-i-poxorony-yunkerov-1917/

Ирина Анисимова, спасибо за интересный материал о юнкерах. Немного непонятно, почему на кресте известный лозунг польских националистов. Юнкера погибли, защищая действующую на тот момент власть в России от большевиков. По сути они были родоначальниками Белого движения, которое не обязательно было монархическим, а правильнее сказать - русско-консервативным. Польские националисты тут ни причем, как мне кажется.  
А песня у Вертинского получилась знаковой для нашей страны. Она для меня сейчас звучит как эпитафия старой России, той самой "бездарной" страны, которую Вертинский тем не менее очень любил и не смог жить в эмиграции.
А я ее первый раз услышала во времена перестройки. В фильме Алексея Учителя (автора скандальной "Матильды") ее пел Борис Гребенщиков. Он тоже слегка изменил текст - "бездарную страну" оставил, а зрители вместо "осторожных" стали "равнодушными". Что конечно противоречит песне Вертинского - те зрители не были равнодушными, если они пришли на похороны, опасаясь тем не менее, чтобы их не "замела" новая власть.
Ну вот такая версия (из истории этой песни ее не вычеркнуть).


И собственно - сам оригинал

Я думаю, что от "польских националистов", как таковых, вполне можно абстрагироваться. Это неофициальный лозунг Польши, поднимаемый ею на флаг в разные исторические моменты. Лозунг хорош по сути и появился он впервые на демонстрации в Варшаве в 1831г. в поддержку русских декабристов. Кстати, его же использовали и советские диссиденты в 1968г., протестуя против советской агрессии в Чехословакии. 45 лет спустя его вновь увидела Красная площадь.

Про "бездарную страну".
Это не первое значение - лишённый одарённости.
Это не второе значение - выполненный не талантливо.
Есть ещё переносное значение - неудачно, напрасно предпринятый, проведённый, осуществлённый; бесполезный.
По смыслу всего стихотворения, особенно, финала, это именно третье значение.
Словно предчувствовал Вертинский, что благими намерениями будет вымощена дорога в ад.
Предощущением напрасности, бесполезности гигантских жертв ("бесконечные пропасти") во имя всеобщего счастья ("недоступной Весны") и наполнено стихотворение.
Страна могучего потенциала бесполезно растратила свои человеческие (да и природные тратит) богатства в погоне за счастьем, так и не достигнув его. Бездарная, в этом смысле, страна.
Абсолютно точное слово у Вертинского.

ППКС

Незнайка на луне пишет:Про "бездарную страну".
Это не первое значение - лишённый одарённости.
Это не второе значение - выполненный не талантливо.
Есть ещё переносное значение - неудачно, напрасно предпринятый, проведённый, осуществлённый; бесполезный.
По смыслу всего стихотворения, особенно, финала, это именно третье значение.
Словно предчувствовал Вертинский, что благими намерениями будет вымощена дорога в ад.
Предощущением напрасности, бесполезности гигантских жертв ("бесконечные пропасти") во имя всеобщего счастья ("недоступной Весны") и наполнено стихотворение.
Страна могучего потенциала бесполезно растратила свои человеческие (да и природные тратит) богатства в погоне за счастьем, так и не достигнув его. Бездарная, в этом смысле, страна.
Абсолютно точное слово у Вертинского.

Не могу согласиться. Бездарный - то есть напрасный, никчемный? Назвать свою родную страну, родину, напрасной - это очень жестоко. И есть очень большой шанс эту родину потерять. Вертинский это ощутил, и мы, рожденные в СССР, тоже ощутили.

Елена Иванова пишет:И есть очень большой шанс эту родину потерять. Вертинский это ощутил, и мы, рожденные в СССР, тоже ощутили.

Вертинский - да, насчет нас - спорно и индивидуально, не стоит обобщать.

Хорошо, не будем обобщать - я ощутила. При том что никаких симпатий к большевизму и товарищу Сталину не испытываю. Но чувство Родины для меня не пустой звук.

Елена Иванова пишет: ...есть очень большой шанс эту родину потерять.

Она развивалась, как сильное дерево, но её сломали. Она дала новый побег, гораздо тоньше и слабее. А теперь из неё высасывают последние животворящие соки. И она постепенно усыхает и хиреет - я это уже десять лет всё явственней ощущаю.

Незнайка на луне пишет:

Елена Иванова пишет: ...есть очень большой шанс эту родину потерять.

Она развивалась, как сильное дерево, но её сломали. Она дала новый побег, гораздо тоньше и слабее. А теперь из неё высасывают последние животворящие соки. И она постепенно усыхает и хиреет - я это уже десять лет всё явственней ощущаю.

я бы не сказала, что новый побег был тоньше и слабее, скорее это была прививка чего-то чужеродного, которая тем не менее достаточно бурно развивалась, пусть и несколько уродливо. Но была сломана еще раз. Лично я не хочу, чтобы это еще раз повторялось.

Насчет "чужеродного" я не соглашусь. Не будь многих обстоятельств тогда, когда Вертинский назвал Россию бездарной страной, а именно: бездарной царской власти, гнобившей народ и добившейся звериной ненависти к себе, бездарного правительства, бездарно проигранной войны - да много чего еще бездарного, не случился бы октябрьский переворот, вылившийся в многомиллионные жертвы. Жили бы мы в какой-нибудь буржуазной республике, и не пришлось бы "прививать" на наше дерево ничего "чужеродного". Всё бы это было близко и знакомо, потому что таков был путь развития практически всех европейских стран. А мы же все-таки Европа. Или нет?

Россия, безусловно, европейская страна, крайний восток Европы, со своими особенностями, но корни и истоки у нас общие с самого начала русской государственности. Но европейская  цивилизация ныне достигла такого влияния, что вовлекла в свою орбиту практически весь мир, поэтому сейчас  традиционное разделение на "Европу" и "Азию" уже лишается смысла. Сейчас либо страна самостоятельно приходит к необходимости модернизироваться по европейскому образцу, то есть следовать по пути научно-технического прогресса, либо она попадает в зависимость от "цивилизованных" европейских  стран и все равно идет в том же направлении, но уже в принудительном порядке и на чужих условиях. Есть исключения среди стран мира, но основная тенденция такова. Россия просто несколько раньше испытала на себе это вовлечение в общеевропейский процесс, которое было во многом вынужденным, но совершалось все таки изнутри, а не извне (я имею в виду эпоху Петра I).

  Этот путь для России был неизбежен, и она бурно в этом направлении развивалась. Но! детали этого развития в ХХ веке могли быть иными. Например, я не уверена, что для России предпочтительнее буржуазная республика, как во Франции. Это могла бы быть конституционная монархия как в Британии. И "бездарная" как вы говорите, царская власть тем не менее понимала это и эволюционировала, начиная с Александра II, именно в этом направлении. Возможно, сейчас бы мы пришли к тому, что монархия стала бы номинальной, лишь данью традиции, но в начале ХХ века Россия была явно не готова к тому, чтобы жить без монарха. Свержение монархии было главной трагедией 1917, а не приход к власти большевиков. Либералы были просто не готовы к тому, чтобы эффективно управлять страной в отсутствие, как вы говорите, "бездарного" царя. Они сами оказались куда бездарнее. А большевики (крайне левые радикалы, фанатично одержимые утопическими идеями марксизма) просто воспользовались фактическим отсутствием власти в стране, хорошо подготовились за время, прошедшее с момента свержения монархии,пока все упивались свободой и вседозволенностью, захватили власть и сумели удержать ее путем невиданных по жестокости репрессий. Большевики были даровиты. С прагматической точки зрения их деятельность достойна восхищения. Здорово все провернули.

Это просто как пример того, к чему приводит стремление бросаться в свою страну такими эпитетами как "бездарность".

Ну так ведь и "бездарные либералы" к нам не с Марса прилетели. Они - принадлежность всё той же страны, не самая худшая часть ее народа. Обстоятельства, в которых они пришли к власти, были чрезвычайно сложными, и созданы они были не кем-нибудь, а всё той же царской властью, которая хоть и тужилась произвести какие-то реформы, да ничего у нее не получалось. А потом ввязалась в войну, которую именно что бездарно проиграла.
А большевики - да, молодцы, ничего не скажешь, ловко поймали падавшее в их руки яблочко.

Петр Авен vs Анатолий Чубайс:
Родина или свобода?

В конце ноября в издательстве Corpus выходит книга Петра Авена «Время Березовского». «Сноб» публикует отрывок из книги — беседу двух бывших членов «правительства молодых реформаторов» о том, кто из них виноват в крахе либеральной идеи в России




Авен: Меня очень волнует вопрос про цели и средства. Мы все, воспитанные на большевиках, считали, что цель во многом оправдывает средства. Ты, между прочим, первым начал проводить в Администрации президента совещания по телевидению. Ты знаешь, что они с тех пор так и происходят — в тот же день, в тот же час?

Чубайс: А мне кажется, что сейчас не надо уже никаких совещаний — зачем? И так все понятно.

А: Правда, но это уже инерция... Итак, насколько тебе кажется, что авторитарное насаждение демократии и экономической свободы оправданно? Скажу тебе честно, что я был большим поклонником Пиночета. Сейчас считаю, что это была абсолютно невозможная в нашей стране конструкция. Более того, я считаю, что вообще в нашей стране авторитаризм, избыточное использование административного ресурса — в том числе и так, как делал ты, — это порочный путь. Я считаю, что можно значительно быстрее прийти к демократии, много раз упав, чем пытаясь не упасть ни разу.

Один из важных уроков, который я получил, поработав с Фридманом, в том, что он никогда не вмешивается «в цифры», даже если считает, что они неправильные. Вы (менеджмент) принимаете неверное решение, он понимает, что решение плохое и мы потеряем деньги, но не вмешивается в это решение. Пусть менеджеры ошибутся, но рано или поздно они научатся. Мы потеряем деньги, но зато те, кто за это отвечает, научатся принимать правильные решения, а иначе мы будем терять деньги всегда. Мне представляется, что в управлении ты представляешь другой путь. И Березовский, безусловно, олицетворял ту же самую логику: «Мы знаем, как надо, и мы вам объясним, что делать». У меня произошла серьезная переоценка собственных представлений. Что ты можешь мне сказать?

Ч: Я в этой точке категорически с тобой не согласен. Почему? Во-первых, одно из главных обвинений, выдвигавшихся против нас еще в 90-е годы (включая 1992-й, когда ты работал в правительстве), состояло в том, что мы не использовали информационные ресурсы, которые у нас были, чтобы объяснить, что мы делаем, зачем мы делаем. Растолковать на человеческом языке шаги, которые мы осуществляем. Понятно, что мы и не могли это сделать, потому что у Бориса Николаевича была в этом вопросе скорее твоя позиция, чем моя.

А: Да, совершенно верно. Борис Николаевич был большей фигурой, чем все остальные.

Ч: Я с этим совершенно согласен, это чистая правда. По масштабу эта фигура была абсолютно уникальна и ни с кем из нас не сопоставима. Фигура исторического масштаба, без преувеличения.

Но, понимаешь, я считаю, что есть фундаментальные правила, а есть управление такой гигантской страной, как Россия, где черно-белое правило иногда работает, а иногда не работает, особенно на этапе, когда рушится один строй и создается другой строй.

А: Это всегда вопрос степени. Я просто считаю, что мы очень далеко планку перенесли.

Ч: Я так не считаю. Если бы мы в начале 90-х воспользовались в полном объеме информационным ресурсом, который у нас был, — это помогло бы нам разъяснить, что делается. Создалась бы существенно более сильная поддержка реформ, и это сделало бы переход гораздо менее болезненным.

А: Как говорят в Одессе, это две большие разницы: одно дело — рассказывать о своей позиции по телевизору, и совершенно другое — управлять телевидением по методу Доренко или Жени Киселева. И во многом, как мне представляется, администрация президента и тогда, и сейчас реализует вторую модель управления. Даются инструкции, что говорить, о чем. Сейчас это даже уже не нужно, они там уже сами говорят — не дай Бог. Сейчас инструкцией можно только смягчить их риторику.

Ч: Ну вот видишь, значит, не во всем виноват Чубайс, это без меня произошло.

А: Безусловно, безусловно. Понимаешь, я считаю, что если бы мы действительно в 1992 году раз в два дня объясняли, что мы делаем, — это одна история. Совсем другая вещь — управлять телевидением. Даже в еще вполне вегетарианское время, когда у нас на СТС появлялся Боря Немцов, всегда нам звонили из Администрации президента. И это — традиция, которую заложил не нынешний режим, а еще Борис Николаевич.

Ч: Борис Николаевич заложил? Борис Николаевич при чем здесь?!

А: Ну, Валя Юмашев, ты, Волошин. При нем.

Ч: Ну конечно же, я с тобой не согласен. Если хочешь, могу тебе дать человеческую компоненту, а могу дать и содержательную.

А: Дай обе.

Ч: Не забывай, о чем идет речь. Закончились выборы 1996 года, к которым мы шли все вместе. Шли с пониманием того, что если мы проиграем, то в стране будет катастрофа. Но плюс к этому еще и каждого из нас лично достанут, драка была жесткая.

А: Это было, да.

Ч: Ты же прекрасно понимаешь, что в человеческом смысле это создает близость с полуслова, с полутона, как в любом бою. Там тебя Коржаков сажает, тут тебя Зюганов мочит, и так далее. Мы через все это прошли и победили. Пройдя и победив, мы вместе входим в новую жизнь. Ты используешь термин «управлять телевизором» — ну какое там управление? Ты же не был ни на одном совещании, которое я проводил. Я тебе могу сказать совершенно определенно, что там происходило. Там я сообщал в закрытом режиме о том, что мы будем делать на следующей неделе: «Ребята, у нас будут такие-то и такие-то важнейшие переговоры, в этих переговорах такие-то риски».

А: То есть команды кого-то не пускать на телевидение ты не давал никогда?

Ч: Тогда вообще не было темы не пускать. «У нас переговоры с такой-то страной, они хотят этого, а мы хотим этого. Вот поле возможностей». — «А для чего? На что вы это размениваете?» Вот какой там был предмет разговора.

А: Мы сейчас говорим об очень тонких вещах, которые тем не менее фундаментально отличают Россию от Запада. Представь себе, что администрация американского президента или Даунинг-стрит, 10, приглашает руководителей каналов и объясняет им свою политику. Вообще эксклюзивные отношения СМИ с властью на Западе совершенно невозможны.

Ч: Петя, у тебя во всей твоей тираде в неявном виде заложена мысль о том, что там модель правильная, а у нас модель неправильная. Я сейчас тебе возражу. У нас модель российская, она не может быть американской. Потому что нам на тысячу лет больше, потому что Россия в другом месте расположена и имеет другую историю. И не надо считать, что у нас должно быть так же, как их взаимоотношения между CNN и NBC: эти поют за демократов, а эти за республиканцев. Нет. У нас по-другому.

А: Не согласен.

Ч: Слушай, в Италии во время Берлускони больше половины СМИ вообще было под контролем у премьер-министра, и ничего, как-то жила страна итальянская.

А: Плохо. Плохо жила.

Ч: Почему ты считаешь, что мы должны полностью брать пример оттуда?

А: Я не считаю, что мы должны полностью брать пример. Но я считаю, что национальные особенности совершенно не в этом реализуются. Более того, я абсолютно уверен, что Россия придет к тому же самому, к чему идет весь мир, а весь мир идет к тому, чтобы средства массовой информации были реально независимы. Нельзя лоббировать статью в газете, это совершенно невозможно, это и правда невозможно, понимаешь? Мы с тобой на эту тему уже много спорили. Я считаю, что неверие в способность русского народа строить нормальное демократическое общество — это глубокое заблуждение. Мы сегодня к этому не готовы, это правда, — но мы к этому никогда не будем готовы, если рассуждать так, как рассуждаешь ты.

Ч: А я считаю, что ты демонстрируешь непонимание того, чем русский народ отличается от других народов и чем Россия отличается от других стран. Ты сейчас для меня типичный образец либерального мышления, не понимающего суть страны, в которой живет. Именно это я считаю нашей главной ошибкой. Это нами недодумано, и отсюда нужно извлекать уроки.

А: Понятно. Но я считаю, что сейчас — не тогда, а сейчас, вот сегодня — я знаю страну достаточно. Я не хуже тебя понимаю, чем она фундаментально отличается от Запада. Более того, я думаю, что пропасть, которую я вижу, глубже, чем принято думать, — она действительно гигантская. Мы просто на сотни лет отстали. Это не плохо, не хорошо, просто мы сзади находимся.

Ч: А Китай на сколько отстал от Америки?

А: Китай? Еще плюс 200, может быть.

Ч: А может, опередил?

А: Я так не считаю. Моя модель мира — это просто модель будущего.

Ч: Китай другой, Петя. Он другой. Этой меркой невозможно измерить все. И демократию в Ливии и в Ираке создать, как мы убедились, не удается.

А: Я абсолютно убежден, что через какое-то время и в Ливии удастся, — через тысячу лет, а может, через пять — просто потому, что так человечество устроено. Если ты посмотришь на долю авторитарных, недемократичных режимов — всю историю человечества она падала, а доля демократических росла, независимо от культур, от вероисповедания. В Турции, например, независимая судебная система — от Эрдогана независимая. В Индии независимая судебная система, не коррумпированная, если тебе интересно, притом что Индия — одна из самых коррумпированных стран в мире. Си Цзиньпин в Китае начал фундаментальную историческую реформу борьбы с коррупцией. Это долгий и тяжелый процесс. Я просто считаю, что мы никогда не будем готовы, если будем продолжать эти заклинания о том, что мы не готовы. Ребенок должен падать, ошибаться, это тяжело, это трудно. Польша, между прочим, тоже была сильно испорчена коммунизмом.

Ч: Тьфу, сравнил.

А: Это долгий спор. Я считаю, что нынешнюю ситуацию можно менять только через демократические процедуры, копируя лучшую практику. Моя модель мира, конечно, либеральная демократия. Для меня (русский я, не русский) свобода — высшая ценность. В нашем народе это не так, ты совершенно прав. Когда мы пришли в 1991 году в правительство, у нас была некая модель мира. Во многом, конечно, это была модель западной демократии. К этому страна была не готова. Но моя модель счастливого будущего не поменялась, она у меня такая и осталась.

Ч: А у меня меняется. Если народ, в отличие от тебя, считает, что Родина выше свободы, то, во-первых, он имеет право так считать. А во-вторых, если мы живем в этой стране, то к этому надо отнестись всерьез. А не отмахиваться, не говорить, что конец истории уже наступил, вы просто отстали, вы еще сейчас к нам подтянетесь, и все будет хорошо.

А: Конечно, отстали.

Ч: Вот ровно на этом и основана наша фундаментальная ошибка. У нас здесь с тобой расхождения принципиального свойства. Но я не хочу произносить такую же длинную речь, как ты — рассказывать про Южную Корею, Сингапур, Тайвань и другие истории успеха. Ты можешь свои страны привести, я могу свои страны привести. Это предмет отдельного большого разговора, который, кстати говоря, надо начинать по-настоящему. Мы его по-настоящему не вели. Возможно, я в чем-то неправ, но моя претензия к нам в том, что мы не ставили эти вопросы всерьез. Мы от них отмахивались.

А: В 1991 году мы пришли с ясным пониманием того, что мы хотим делать. У нас была модель будущего, которое мы хотим построить.

Ч: Прежде всего, я считаю, что пришло время к нашей модели, с которой мы пришли и за которую мы боролись, отнестись критично, сказать самим себе, в чем мы были правы, а в чем мы были не правы. Я считаю, что мы были не по размеру той задачи, за которую взялись.

А: Ты имеешь в виду команду Гайдара?

Ч: Да, я имею в виду нашу команду, команду Гайдара. Поразительно, что у нас получилось построить рыночную экономику, но мы же вроде как претендовали даже на большее. Были партии «Демократический выбор России», «Союз правых сил».

А: Я к тому времени уже ушел.

Ч: Ты в это был в меньшей степени вовлечен. Ты прав, изначально мы не очень собирались двигаться в эту сторону, но так жизнь развернулась, что нельзя было не двигаться. Бальцерович нас всегда критиковал: сделайте партию, сделайте партию, сделайте партию. Гайдар ужасно этого не хотел, но сделал партию. Так вот, в итоге: задача под названием «Политическое и духовное переустройство страны» не по плечу 25 мальчикам-интеллектуалам из Москвы и Ленинграда, которые страну по-настоящему не знали. То есть, как выяснилось, 25 человек могут построить рыночную экономику в стране такого гигантского масштаба, как Россия. Для этого нужны фундаментальные знания, для этого нужна какая-то воля, организационный потенциал. А вот для того, чтобы перестроить жизнь в стране, нужны совершенно другого масштаба внутренние ресурсы. Ими обладал Борис Николаевич Ельцин, ими обладал Виктор Степанович Черномырдин, с моей точки зрения. Но их двоих было недостаточно.



Изображение: АСТ-Corpus
А: У нас в 1990–1992 годах был значительный рычаг. Власть была. Рычаг, конечно, мы не использовали совсем.

Ч: Да, это правда, но я как раз считаю, что всей этой власти было недостаточно с точки зрения того потенциала, которым обладали мы сами. Мы маловаты по отношению к этой задаче. Она не была задачей всенародной, у нас не было подлинного понимания того, что такое Россия.

А: В чем ошибка? В том, что мы себя переоценивали? Что в 1992 году, когда несколько месяцев у нас были большие властные полномочия, мы не стали заниматься политикой?

Ч: Я не считаю, что если бы мы занимались политикой, все было бы правильно. Нашего потенциала для этого не хватило бы.

Кажется, Найшуль сформулировал мысль о том, что у нас будет три больших перехода: один переход от плановой экономики к рыночной, другой переход от авторитаризма к демократии и третий переход от империи к национальному государству. Так вот, на три этих перехода нас точно не хватило бы, просто по нашему совокупному потенциалу, человеческому, личностному, какому хочешь другому.

Я считаю, что у нас до сих пор остаются фундаментальные вопросы, на которые мы либо не давали ответа, либо давали неправильный ответ. Мы забывали некоторые очевидные истины, которые, в общем, долго выстреливали. Например, истина о том, что в России живет русский народ, что русский народ отличается от еврейского народа или тем более от украинского, как мы недавно выяснили.

Мы забыли о том, что в России есть православие, а православие — это не Русская православная церковь, это совсем не то же самое. За созданием конкурентной рыночной экономики мы забыли, что нужно отвечать на вопрос о том, что мы думаем по поводу мигрантов в Москве и в Питере, как мы собираемся справляться с этой проблемой.

Это во внутриполитической жизни. Если говорить про внешнеполитическую жизнь, то, вообще говоря, у России есть национальные интересы. Эти национальные интересы могут совпадать с национальными интересами тех стран, экономические модели которых мы для себя избрали, могут не совсем совпадать, а могут им прямо противоречить. Как должна действовать Россия в ситуации, когда ее национальные интересы прямо противоречат национальным интересам Соединенных Штатов Америки?

Я говорю, что мы, во-первых, не дали себе труда найти настоящие ответы на эти вопросы, во-вторых, даже если бы мы на эти вопросы ответили, нашего личностного потенциала и жизненного опыта было недостаточно для того, чтобы в стране российского масштаба это понимание сделать пониманием страны в целом. То, что мы сделали, мы, конечно, должны были сделать...

А: И мы должны были попасть туда, куда мы попали сейчас?

Ч: Я не думаю, что мы могли бы тогда переломить что-то, если бы больше понимали. Но я думаю, что все равно здесь есть доля нашей исторической вины: даже и после этого мы на базовые вопросы не очень пытались искать ответ, не знаем его и до сих пор.

А: Это неправда. Для меня идеологема о том, что свобода больше Родины и что Родина — это не территория, не обсуждается. Для меня это тогда было точно так же очевидно, как и сейчас.

Ч: Как быть с тем, что у 95% населения страны, в которой ты живешь, все ровно наоборот? Их убрать, отодвинуть? Бог с ними, валим отсюда? Как с этим быть-то, Петя?

А: С ними работать. Объяснять, объяснять и давать им возможность ошибаться.

Ч: А может быть, прислушаться, прежде чем объяснять? А может, понять, откуда это вырастает?

А: Это вырастает из тысячелетнего рабства, больше ниоткуда. Не надо себя обманывать. Это вырастает из отсутствия демократических свобод и отсутствия нормальной, цивилизованной жизни гражданского общества. Только и всего. Мне неинтересно разговаривать с вертухаями лагерей.

Ч: А ничего, что эта страна создала культурные образцы, на которые равняется весь мир? Ничего, что эта страна создала научно-технические образцы, на которые равняется весь мир? Мы это все сбрасываем?

А: Создала вопреки, а не благодаря.

Ч: Мы считаем, что это были мелкие ошибки? А вот сейчас мы сделаем все правильно?

А: Толя, я не хуже тебя понимаю сложность конструкции Советского Союза. Эти образцы были созданы великим народом. Но посмотри на количество Нобелевских премий, которые получены здесь и в Америке — это несопоставимо. Вклад России в мировую культуру мог быть в разы больше в случае демократического развития. Надо сравнивать не с тем, что есть, а с тем, что могло быть. По прогнозам демографов, которые делались в конце XIX века, у нас сегодня должно было бы быть 500 миллионов человек. На мой взгляд, если бы не Первая мировая война и не революция, у нас было бы в разы больше Нобелевских премий, у нас была бы другая страна. Было создано многое, это правда, но было бы создано в тысячу раз больше. Вот только и всего.

Ч: У меня сильные контраргументы есть. Но я их сейчас не буду предъявлять.

А: И кстати, по поводу народа. У поляков, конечно, другая история, вообще говоря, но Польша за последние 20–30 лет прошла колоссальный путь к свободе — благодаря, прежде всего, обучению, благодаря практически некоррумпированной элите. Безусловно, этот процесс идет сегодня в Прибалтике. Они меняются под воздействием своей элиты, которая не готова мириться с отсутствием свободы. Вот и я мириться с тезисом, что Родина дороже свободы, не готов никогда.

Ч: Именно поэтому ты не русский человек.

А: Я вполне русский человек. Чехов был со мной полностью согласен, и Бунин с Набоковым тоже. Это тоже не русские люди?

Ч: Привести тебе обратные примеры? Начиная с Достоевского.

А: Слушай, таких русских, как я, меньше, чем таких, как ты, это правда. Но миллионы русских в истории согласились бы со мной, а не с тобой. Поэтому это большой вопрос — кто русский, а кто не русский.

Ч: А большинство согласилось бы со мной.

А: Так это беда, на мой взгляд. Я совершенно не считаю, что большинство право, Толя. Я считаю, что большинство, как правило, неправо.

Ч: И я не считаю, что большинство право. Я ни разу во всем нашем споре, заметь, не сказал, что точка зрения большинства верна. Я сказал, что эту точку зрения мы не понимаем, не учитываем. И неправильно на нее реагируем.

А: Да почему не понимаем? Неправильно реагируем — с этим я согласен, возможно. А то, что не понимали, — нет, мы прекрасно понимали.

Ч: Это нужно понимать печенкой, Петя. Это из другого места.

А: Печенкой... У меня расстреляли и пересажали всю семью в 1937-м. В том числе и совершенно русских людей. У меня вообще бабушка из русской деревни, глубоко православная. Дома у нее, где я не раз оставался, иконы стояли и лампады. Я хорошо понимаю, где я живу. Я с самого начала это понимал очень хорошо. Я просто считаю, что к этому относиться так, как относишься ты, с пониманием, нельзя. Это плохо. Тезис, что свобода не является высшей ценностью, я считаю глубоко порочным, опасным и античеловечным. Всё.

Ч: И поэтому те, кто его разделяет, должны быть убраны. Не мешать.

А: Нет, они не должны быть убраны. Слушай, в 1989 году у нас миллионы людей выходили на улицу за свободу. Сейчас те же самые люди выходят совершенно за другое. Это такая большая беда. Но, благодаря усилиям интеллигенции, — которая большей частью думала так, как я, а не так, как ты, — в 1980-е годы у нас общество во многом повернулось в правильную сторону. Мы пришли в правительство только потому, что благодаря усилиям Сахарова, Солженицына и многих других общество повернулось к свободе.

Ч: Я согласен.

А: Сейчас, на мой взгляд, ты занимаешь приспособленческую позицию.

Ч: Я к кому приспосабливаюсь-то?

А: К народу. Это легко, понимаешь, — быть с сильными и с большинством. Это плохой выбор.

Ч: Понятно, понятно. А ты занимаешь гордую антинародную позицию.

А: Да никакую не антинародную. Увы, кажется, наша дискуссия не имеет конца. Не мы ее начинали…

Ч: Но мы продолжим.

https://snob.ru/selected/entry/131206

Кухарки возвращаются

В минувшую субботу в студии программы «Агора» у Михаила Швыдкого было жарко. Настолько жарко, что опытному модератору подобных сцен, Швыдкому, хотелось спрятаться в тень. Это пытались дискутировать историки и художники. Художник Хотиненко, чей сериал «Демон революции» выставили на обсуждение, кричал, что он не хочет слушать глупостей собравшихся тут историков про несоответствие сериала исторической правде. Евгений Миронов, сыгравший почти живого Ленина, пообещал, что ноги его больше не будет ни на каких ток-шоу. Историки их журили и дурили — словом, «куча-мала», как оказалось, формат для канала «Культура» совсем не чуждый. Еще стало ясно: на наших просторах историку и художнику вместе не сойтись.

Сериалы «Демон революции» (Владимир Хотиненко) и «Троцкий» (Александр Котт и Константин Статский) уже обсуждены, обмусолены, обсосаны до самой маленькой косточки вплоть до стилистически-языковых нелепостей. «Мне нравится твой позитивный настрой», — говорит Парвус своей любовнице. Чуть погодя — «Я вас услышал». Готовый офисный планктон, ей-богу. Ну, а когда один из царских генералов говорит: «А чо?» — хочется накрыться учебником Розенталя и уснуть до лучших времен.

Мелочь? В общем, да, мелочь. Такая же мелочь, как, например, прилизанный Керенский, который, как известно, всю жизнь носил бобрик. Или Ленин, слушающий в театре Вагнера и витийствующий по поводу его «изумительной, нечеловеческой музыки», от которой «хочется гладить по головкам, а нельзя — надо бить по головкам». Да, вот такие маленькие, пошленькие мысли, хотя речь о сломе цивилизации практически. Но говорят эти мелочи о большом привычном пофигизме, что стал и фасадом, и интерьером целой страны.

Хотиненко объяснил сцену с Вагнером тем, что, дескать, какая разница — про Бетховена ли была сентенция о «нечеловеческой музыке», про Вагнера ли — зрителю это неважно. Зато ему, художнику, очень хотелось метафоры — Ленин любит Вагнера, и Гитлер любит Вагнера, а значит, эти две величины равны между собой. Такая вот математика на костях правды. Примерно то же обычно говорит нерадивый слесарь, решивший обойтись одной гайкой вместо двух, или певец, поющий под фанеру. «Какая разница? И так сойдет». Называется это неприятным словом «халтура» и когда сходит, а когда и не сходит.

История с этими двумя сериалами изумляет готовностью даже самого взыскательного зрителя стать объектом манипуляции. Насмотренные, начитанные, думающие эксперты охотно включаются в обсуждение художественных достоинств «Троцкого» и «Демона революции», словно забыв, что это в первую очередь — пропагандистский продукт, показанный в прайм-тайм на двух главных федеральных каналах. От этого и только от этого надо плясать. «Художества» — лишь необходимый атрибут, обертка. Без упаковки товар стоит в несколько раз дешевле, он куда менее привлекателен. Ток-шоу Соловьева и завывания Киселева поднадоели даже верующим в распятого мальчика, а столетие самой большой смуты в истории страны — идеальный повод ввинтить в головы правильные мысли другим орудием. Для этого Первый канал экспериментирует с Троцким, «Россия-1» — с Парвусом, а все вместе задают новый, изящный, не обкатанный еще тренд.

В этом тренде — самые злобные адепты октябрьского переворота — Ленин, Троцкий, Парвус. В «Троцком» есть еще мрачный джигит Сталин, с губ которого не сходит роковая ухмылка, а глаза хищно смотрят из-под насупленных бровей. В обоих сериалах есть свой Ленин — в «Демоне» это Евгений Миронов, в «Троцком» — Евгений Стычкин. Всем почему-то больше нравится Миронов — наверное, потому, что он почти как человек флиртует с женщиной-вамп Инессой Арманд, ест супчик и моет за собой посуду. Стычкин на первый взгляд более карикатурен и даже схематичен, но в этом, как ни странно, его сила — его герой есть беспримесное зло, словно вылезшее из преисподней, которое настолько зло, что даже не пытается быть похожим на добро. Если Ленин Миронова — чертик, то Ленин Стычкина — сам дьявол. Если уж сделали крюк в сторону художественной стороны обоих фильмов, сразу отметим: живых персонажей тут немного. Это, кроме стычкинского Ленина, Наталья Седова — жена Троцкого, которую очень нежно-трагично играет Ольга Сутулова. Это сам Троцкий в достойном, но достаточно привычном исполнении Константина Хабенского. Это Парвус из «Демона революции», которого Федор Бондарчук сыграл столетней давности Борисом Березовским — мелким бесом с крупными амбициями. Бондарчук — первая главная удача этих фильмов. Вторая — это режиссер «Троцкого» Александр Котт, который на пределе режиссерских возможностей истово ваял искусство из агитки. В чем-то ему это даже удалось. По крайней мере он довольно задорно использует режиссерские и монтажные уловки, с помощью оператора Сергея Трофимова и монтажера Александра Иванова придавая фильму клиповую стремительность.

Больше, пожалуй, о художественной стороне говорить нет смысла — действительно, упаковка упаковкой, но содержание всегда важнее, как бы ни было это обидно слышать уважаемым Хотиненко и Котту. Они здесь — группа поддержки Эрнста и Добродеева, а те в свою очередь — группа поддержки сами знаете кого. И как группа поддержки они довольно внятно объясняют зрителям от Калининграда до Находки, что за сто лет философия революции не изменилась: ее делает кучка евреев и примкнувших к ним за иностранные деньги. Ради этого потрачены громадные средства из наших налогов, ради этого в фильме масса несуразностей вроде спиливания православных крестов для растопки бронепоезда Троцкого, ради этого даже известный черносотенец Иван Ильин, впоследствии поддержавший нацистов, показан в «Троцком» героем и душкой. Ильин сейчас в России модная фигура среди единороссов, патриотов и сочувствующих, его цитируют президент, премьер, министр иностранных дел, патриарх, а серые кардиналы Сурков и Володин рекомендовали его к обязательному прочтению. Надо ли говорить, что именно этот философ, уверявший, что у русского человека должны быть три объекта любви — «Бог, родина и национальный вождь», — удостоился стать единственным стопроцентно положительным героем фильма?

Давайте не тешить себя иллюзиями, а уважаемых авторов фильмов — реверансами: это идеология uber alles, а в какую упаковку вы ее завернете — можете даже сами решить. Но чтобы ни-ни, чтобы строго в рамках. Чтобы тема невыносимого еврейства Троцкого прозвучала в фильме ровно 34 раза (меньше нельзя, больше — по вкусу), Парвуса — 21, чтобы немецкие деньги были показаны крупным планом шесть раз.

Возвращаясь к ристалищу на «Агоре». Ясное дело — историки зациклены на исторической точности, художники в гробу ее видали, если она не помогает их художественному замыслу. Правы и те и другие. Как правило. Но не в этом случае. Лев Толстой говорил: «Не бойтесь незнания — бойтесь ложного знания». Телевизор вообще источник ложных знаний. Особенно в России, где телевидение давно перестало выполнять свои прямые функции — просветительского и новостного СМИ, — а давно превратилось в громадное, дорогостоящее и успешное пиар-агентство, работающее на одного-единственного хозяина.

И в этом контексте комикс о Парвусе на «России-1» и клип на восемь серий о Троцком на Первом несут примерно тот же вред, что и дышащие им в затылок программы Соловьева и Киселева. Есть разница между фантазией и обманом. «Бесславные ублюдки» Квентина Тарантино — фантазия, «Троцкий» и «Демон революции» — обман. Хотя у Тарантино Вторая мировая кончается в 44-м гибелью в пожаре в кинотеатре всей верхушки Третьего рейха — все понимают, что это сказка. В обществе, в котором живет и снимает Тарантино, такие сказки нормальны — там не было долгих лет замалчивания, лжи, тоталитаризма. Там любят собственную историю и не боятся ее. У нас историю любят, как Пигмалион Галатею — сами придумывают, сами создают и сами любуются. Сто лет прошло с октябрьского переворота, а подавляющее большинство людей в России ничего, совсем ничего, ничегошеньки про него не знает. Беда в том, что и знать не хотят. Октябрьская революция не понята, не отрефлексирована, не разобрана по косточкам, по минутам, по всем ее последствиям. Мы продолжаем жить в мире, созданном ею, но ее словно и не было. Какая-то Фата-моргана. И на чистый лист, какими являются мозги телезрителей, вываливают все вот это — про немецкие деньги, про кучку евреев-либералов, про Россию, которая жила себе мирно и неплохо, но эта кучка все перевернула с ног на голову. И все, кто по своей воле не дошли до вдумчивого анализа событий столетней давности, все, кто не читают книг, но смотрят телевизор (а таких — большинство), теперь уложили в голове октябрьский переворот так, как им подсказали федеральные каналы. И им до гробовой доски будет казаться, что они вооружены знанием. А знание это им шепчет: все, что угодно, только не революция, нам нужна стабильность. Сто лет назад покусились на стабильность — видите, сколько ужасов наделали!

Такие фильмы и сериалы имеют право на существование, но с одной оговоркой: сначала надо масштабно проанализировать октябрьский переворот, отрефлексировать его множеством документальных фильмов, без лжи и крайностей, без хороших красных и плохих белых, —до перестройки и, наоборот, — по сей день. Надо хорошо уразуметь, что представляла собой Россия к октябрю 1917 года, и почему стала возможной трагедия. И только тогда, после серьезной просветительской работы, но никак не раньше, браться за веселое освоение материала и позволять себе менять Бетховена на Вагнера, а матросов запускать в комнату Зимнего, где сидит Временное правительство, с криком: «Которые тут временные?!» Хорошо еще, что не крикнули: «Слазь! Кончилось ваше время!»

Не канают тут шутки, простите за выражение. Слишком серьезны последствия.

Не надо утешать себя, как обычно утешают авторы экранизаций, — мол, теперь побегут читать да изучать. Потому, кстати, и экранизации — такой же вред, что посмотревший фильм Владимира Бортко «Идиот» или «Анну Каренину» Карена Шахназарова, теперь уверен, что неплохо разбирается в Достоевском и Толстом. Они же отныне знают про революцию от Первого канала и «России-1». Сто лет назад таким, как они, объяснили: каждая кухарка должна уметь управлять государством. Кухарки не заставили себя ждать. Чем это кончилось — мы знаем.

Именно об этом предупреждал умный Лев Толстой.

https://takiedela.ru/2017/11/kukharki-vozvrashhayutsya/?utm_source=facebook.com&utm_medium=social&utm_campaign=k-godovschine-revolyutsii-na-teleekrany-vyshl&utm_content=12449237

Проблема нашего времени в том, что серьёзные, глубокие работы люди не видят или не хотят видеть. Почему? Это требует собственной работы. Умения найти это серьёзное. Желания потратить время на его постижение. Воли поработать и над собой.

К 100-летию Октябрьской революции был реализован очень сильный неординарный проект. Но он вне поля зрения массовой аудитории и критиков.

[quote="Ирина Анисимова"]Ну так ведь и "бездарные либералы" к нам не с Марса прилетели. Они - принадлежность всё той же страны, не самая худшая часть ее народа. Обстоятельства, в которых они пришли к власти, были чрезвычайно сложными, и созданы они были не кем-нибудь, а всё той же царской властью, которая хоть и тужилась произвести какие-то реформы, да ничего у нее не получалось. А потом ввязалась в войну, которую именно что бездарно проиграла.
А большевики - да, молодцы, ничего не скажешь, ловко поймали падавшее в их руки яблочко.[/quotе]
Не хочется ввязываться в исторические споры,но почему вы утверждаете,что царская власть проиграла в 1й мировой войне? Война складывалась для России с переменным успехом, самый провальный был 1915 год, но начиная с лета 1916, с Брусиловского прорыва русским войскам сопутствовал успех, и военные задачи решались, так что в целом действия Антанты в том числе благодаря России, привели Германию и ее союзников на грань поражения уже в 1917 году.И только благодаря перемирию с Германией, заключенному большевиками сразу после октябрьского переворота в декабре 1917, Германия получила  шансы на улучшение своего положения. Вы же не российское телевидение, зачем идти против общеизвестных исторических фактов. Это большевики сработали в пользу Германии и отняли у России победу.Царь тут ни при чем.

Как можно говорить о том, что у России кто-то отнял победу в бесполезной для нее войне, если именно участие в этой войне привело к революциям и крушению империи?
Я уж не говорю об "успешном" участии России в предыдущей русско-японской войне.
Ну а кто отвечает за всё, что творится с монархией, если не монарх?

Ирина Анисимова пишет:Как можно говорит о том, что у России кто-то отнял победу в бесполезной для нее войне, если именно участие в этой войне привело к революциям и крушению империи?
Я уж не говорю об "успешном" участии России в предыдущей русско-японской войне.
Ну а кто отвечает за всё, что творится с монархией, если не монарх?

Я слабо себе представляю, как Россия могла остаться в стороне от войны, в которую были вовлечены почти все страны Европы, и значительная часть стран мира.
Помимо монарха за происходящие в стране процессы отвечает и элита, и народ. К 1917 году монархия уже не была абсолютной. Если элита предала своего монарха, и вынудила его отречься от престола во время войны, то за дальнейший ход войны и последующий захват власти радикалами отвечает уже именно она - либеральная буржуазная элита.

Елена Иванова пишет:

Ирина Анисимова пишет:Как можно говорит о том, что у России кто-то отнял победу в бесполезной для нее войне, если именно участие в этой войне привело к революциям и крушению империи?
Я уж не говорю об "успешном" участии России в предыдущей русско-японской войне.
Ну а кто отвечает за всё, что творится с монархией, если не монарх?

Я слабо себе представляю, как Россия могла остаться в стороне от войны, в которую были вовлечены почти все страны Европы, и значительная часть стран мира.
Помимо монарха за происходящие в стране процессы отвечает и элита, и народ. К 1917 году монархия уже не была абсолютной. Если элита предала своего монарха, и вынудила его отречься от престола во время войны, то за дальнейший ход войны и последующий захват власти радикалами отвечает уже именно она - либеральная буржуазная элита.

Да в том-то и дело, что монарх не хотел ни с кем делиться властью - ранее, еще до 1917 года.
В 1915 году, в разгар Великого отступления, он отправил в отставку Верховного главнокомандующего - великого князя Николая Николаевича, профессионального военного, с большим авторитетом и уважением в армии. Своего дядю, между прочим. И возложил полномочия Верховного главнокомандующего на себя. Так что монарх не хотел делиться властью даже внутри своей семьи.
После этого не удивительно, что на требование депутатов Государственной думы согласовывать с ними кандидатуры людей, назначаемых на высшие государственные должности - в том же 1915 году был дан категорический отказ. И за 1916 год сменилось три главы правительства, три министра иностранных дел и два военных министра.
И в итоге к 1917 году элита вместе с властью получила разброд и шатание во всех слоях общества, разваливающуюся армию и массовые беспорядки в тылу.
Но привел к такому положению вещей страну именно монарх.
А элита просто не успела "расхлебать" все это свалившееся на нее болото, особенно если учесть что и среди нее не было взаимного доверия и единого мнения о дальнейших действиях.

О! Со школы помню крылатое выражение "министерская чехарда". Кто там на кого влиял - царица на царя или Распутин на царицу - даже не столь важно. Министерская чехарда - результат общего кризиса власти, который в итоге закончился февральской революцией.

В советских учебниках много чего интересного было написано, а еще о многом умалчивалось. Та история писалась под победу большевиков - как единственных спасителей страны от бездарных правителей. А если отбросить штампы советской пропаганды и судить по фактам?
"Плохой" царь тем не менее сумел выправить ситуацию на фронтах после отступлений 1915 года, так, что к весне 1917-го положение России и союзников уже было вполне благополучным, дело шло к полному разгрому Германии и безоговорочной победе, в результате которой Россия обретала огромные возможности. Это факт? Факт.
Чему способствовало отречение царя в тот самый момент, когда ход войны уже был предрешен? Была хоть какая-то польза от устранения "плохого монарха"? Была - для тех, кто не хотел делиться с Россией плодами побед.
Потом, вы пишете, что элита,мол, не успела "разгрести болото", оставленное Николаем. А было хоть что-то полезное для страны сделано в период с марта по ноябрь 1917? Никто никакое болото и не пытался разгребать, наоборот, страна начала стремительно в него погружаться. Ни одной яркой личности в этот период либералами выдвинуто не было, в стране наступило фактически безвластие. Война уже никому была неинтересна, каждый думал о каких-то своих эгоистичных интересах. Ну и большевики, где яркие личности были и четкие цели поставлены, сумели прекрасно под шумок подготовиться к захвату власти. Вооруженные отряды Красной Гвардии под руководством большевиков были созданы по всей стране задолго до октябрьского переворота. Более бездарного правления, чем в период с марта по ноябрь 1917-го в стране никогда не было.