23 ноября 2020 г, концерт «Царскосельские лебеди» из цикла «Русскому гению", Ратная палата, Царское Село

Олег Погудин

23.11.2020. Ратная палата. Царское Село. Концерт «Царскосельские лебеди» из цикла «Русскому гению.



https://www.facebook.com/oleg.pogudin.1/posts/1244646732602260
____________________________________________________________

Олег Вайнштейн - рояль
Михаил Радюкевич – гитара
Алексей Баев – скрипка
Роман Тентлер – контрабас
Юрий Молотилов – баян
Андрей Иванов – виолончель
Елена Молотилова – домра малая
Ирина Козырева – домра альтовая

1. Там на портретах строги лица,
И тонок там туман седой,
Великолепье небылицы
Там нежно веет резедой.
Там нимфа с таицкой водой,
Водой, которой не разлиться,
Там стала лебедем Фелица
И бронзой Пушкин молодой.

Там воды зыблются светло
И гордо царствуют березы,
Там были розы, были розы,
Пускай в поток их унесло.
Там всё, что навсегда ушло,
Чтоб навевать сиреням грезы.
. . . . . . . . . . . . . . .
Скажите: «Царское Село» —
И улыбнемся мы сквозь слезы. («Л.И. Микулич» - посвящение царскосельской писательнице, И. Анненский)

2. Среди миров

- Если начать искать синонимы к словам «Русская литература»,то Царское село будет одним из самых точных.
С ним непосредственно связаны имена Пушкина, Дельвига, Анненского, Мандельштама, Иванова, Ахматовой, Гумилёва; да вряд ли был в России хоть сколько-то серьёзный поэт, который не назвал бы вслед за Пушкиным Царское село своим отечеством.
Царскосельскими лебедями назвал Гумилёв блестящую плеяду поэтов Серебряного века. В их судьбах, словно в зеркалах парадного зала Екатерининского дворца, отразились судьбы их соотечественников, наших предков.
Проклятием ли, благословением ли их бурной эпохе звучали тогда их слова и рифмы, но мы теперь всё чаще обретаем в них силу благодарной памяти. Вот и сегодня, в стенах последнего музея Империи, Ратной палаты, стоящей средь поэтических садов, мы возблагодарим тех, кто до сих пор, как оружием защищает наши души силой поэтического слова.

3. На сопках Манчжурии
4. Петроградское небо мутилось дождем,
На войну уходил эшелон.
Без конца — взвод за взводом и штык за штыком
Наполнял за вагоном вагон.

В этом поезде тысячью жизней цвели
Боль разлуки, тревоги любви,
Сила, юность, надежда… В закатной дали
Были дымные тучи в крови.

И, садясь, запевали Варяга одни,
А другие — не в лад — Ермака,
И кричали ура, и шутили они,
И тихонько крестилась рука.

Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,
Раскачнувшись, фонарь замигал,
И под черною тучей веселый горнист
Заиграл к отправленью сигнал.

И военною славой заплакал рожок,
Наполняя тревогой сердца.
Громыханье колес и охрипший свисток
Заглушило ура без конца.

Уж последние скрылись во мгле буфера,
И сошла тишина до утра,
А с дождливых полей всё неслось к нам ура,
В грозном клике звучало: пора!

Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,
Несмотря на дождливую даль.
Это — ясная, твердая, верная сталь,
И нужна ли ей наша печаль?

Эта жалость — ее заглушает пожар,
Гром орудий и топот коней.
Грусть — ее застилает отравленный пар
С галицийских кровавых полей… (А. Блок)

5. Сумасшедший шарманщик

- В начале войны Александр Вертинский ушел добровольцем на фронт и попал туда в санитарную команду медбратом на санитарный эшелон. Из воспоминаний Вертинского:

«… Работы было много. Мы часто не имели даже времени поесть. Людей тогда не щадили на войне. Целые полки гибли где то в Мазурских болотах; от блестящих гвардейских, гусарских и драгунских полков оставались иногда одни ошмётки. Бездарное командование бросало целые дивизии в безнадёжно гиблые места; скоро почти весь цвет русской императорской гвардии был истреблён…»

6. Темнеет дорога
7. Бал Господень
8. Настоящую оду
Нашептало… Постой,
Царскосельскую одурь
Прячу в ящик пустой,
В роковую шкатулку,
В кипарисный ларец,
А тому переулку
Наступает конец.
Здесь не Темник, не Шуя
Город парков и зал,
Но тебя опишу я,
Как свой Витебск – Шагал.
Тут ходили по струнке,
Мчался рыжий рысак,
Тут еще до чугунки
Был знатнейший кабак.
Фонари на предметы
Лили матовый свет,
И придворной кареты
Промелькнул силуэт.
Так мне хочется, чтобы
Появиться могли
Голубые сугробы
С Петербургом вдали.
Здесь не древние клады,
А дощатый забор,
Интендантские склады
И извозчичий двор.
Шепелявя неловко
И с грехом пополам,
Молодая чертовка
Там гадает гостям.
Там солдатская шутка
Льется, желчь не тая…
Полосатая будка
И махорки струя.
Драли песнями глотку
И клялись попадьей,
Пили допоздна водку,
Заедали кутьей.
Ворон криком прославил
Этот призрачный мир…
А на розвальнях правил
Великан-кирасир. («Царскосельская ода», А. Ахматова)

9. Каторжная
10. Над окошком месяц

- Случаются удивительные параллели… Вертинский с Есениным, конечно, пересекались и были, вполне вероятно, знакомы, во всяком случае, у Вертинского есть минимум две песни на стихи Есенина. Одну из них мы исполнили. Называется она «Каторжная». Другую … это совершенно вольное переложение… Александр Николаевич Вертинский отличался умением очень вольно обходиться со стихами своих современников, которых мы сейчас почитаем классикой…
Второе «До свиданья, друг мой, до свиданья»…
Но вот еще одна параллель в судьбе… Удивительная, когда смотришь на это событие по прошествии столетия, но тогда, наверное, вполне естественная…
16 апреля Сергей Есенин был откомандирован в Царскосельский военно-санитарный поезд №143. В качестве опять же санитара. Утром 20 апреля Есенин выехал из Петрограда в Царское Село и с этого дня началась его военная служба. Собственно говоря, есть об этом воспоминания, но нам не стоит сейчас на них долго останавливаться. Мне было важно привлечь наше с вами внимание к тому, что Сергей Александрович Есенин, которого не так часто, может быть, у нас ассоциируют с Царским Селом, очень всерьез, на самом деле, в одном из поворотных и серьезных моментов своей судьбы связан не только с этим городом, но и конкретно с этим местом. Ибо здесь, в Федоровском городке располагался госпиталь для раненных бойцов, в котором неоднократно… который не только неоднократно посещали члены императорской фамилии, но и царские дочери трудились здесь как сестры милосердия. И вот в июле 21 числа 1916 года начальник лазарета №17 при Федоровском государевом соборе полковник Ломан ведет организационную работу по проведению в день тезоименитства Великой княжны Марии Николаевны увеселения. Предполагается, что это представление (оно называется увеселение, естественно, в документе), предполагается, что оно будет состоять из дивертисмента и маленькой пьесы «Вечер в тереме боярыни XVII века». Одним из участником дивертисмента по замыслу Ломана должен стать Есенин, причем не только как исполнитель собственных стихов, но и как автор специально написанного им поздравления к этому случаю стихотворного произведения. Вели концерт Есенин и Сладкопевцев. В концерте принимал участие великорусский оркестр струнных народных инструментов Андреева. Затем императрице и ее дочерям преподносится сочиненное в их честь стихотворное приветствие. Первые строки этого стихотворения «В багровом зареве закат шипуч и пенен…»… Есенин посвящает его дочерям последнего русского царя. Это – одно из самых загадочных произведений поэта. В нем он фактически предугадал трагическую судьбу, ожидающую молодых царевен.

11. В багровом зареве закат шипуч и пенен,
Березки белые горят в своих венцах,
Приветствует мой стих младых царевен
И кротость юную в их ласковых сердцах.
Где тени бледные и горестные муки,
Они тому, кто шел страдать за нас,
Протягивают царственные руки,
Благословляя их к грядущей жизни час.
На ложе белом, в ярком блеске света,
Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…
И вздрагивают стены лазарета
От жалости, что им сжимает грудь.
Все ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладет печать на лбу.
О, помолись, святая Магдалина,
За их судьбу.

12. Не жалею, не зову, не плачу

- Георгий Иванов «Петербургские зимы»

- После какого-то литературного обеда, где было порядочно выпито, поехали куда-то еще — «пить кофе». Потом еще куда-то. В первом часу ночи оказались на Царскосельском вокзале. От «кофе», выпитого и здесь и там, головы кружились.
— Поедем в Царское... Смотреть на скамейку, где любил сидеть Иннокентий Анненский.
— Едем, едем...
Гумилев с Ахматовой (им что — царскоселы) впереди — указывают дорогу. Мандельштам на моих с Городецким коленях замерзает, стал тяжелый, как мешок, и молчит. За нами на третьем извозчике еще два «акмеиста», стараются не отстать;
У каких-то чугунных ворот останавливаемся. Бредем куда-то по колено в снегу.
Гумилев оборачивается.
— Это и есть любимое место Анненского. Вот и скамья.
Снег, деревья, скамья. И на скамье горбатой тенью сидит человек. И негромким, монотонным голосом читает стихи...
... Человек ночью, в глухом углу Царскосельского парка, на засыпанной снегом скамье глядит на звезды и читает стихи. Ночью, стихи, на «той самой» скамье. На минуту становится жутко, — а ну, как...
Но нет, это не призрак Анненского. Сидящий оборачивается на наши шаги. Гумилев подходит к нему, всматривается...
— Василий Алексеевич, — вы?.. Я не узнал было. Господа, позвольте вас познакомить. Это — цех поэтов: Городецкий, Мандельштам, Георгий Иванов. — Человек грузно подымается и пожимает нам руки. И рекомендуется:
— Комаровский.

13. Белой акации цветы душистые

- Василий Комаровский

14. Я начал, как и все — и с юношеским жаром
Любил и буйствовал. Любовь прошла пожаром,
Дом на песке стоял — и он не уцелел.
Тогда, мечте своей поставил я предел.
Я Питер променял, туманный и угарный,
На ежедневную прогулку по Бульварной.
Здесь в дачах каменных — гостеприимный кров
За революцию осиротевших вдов.
В беседе дружеской проходит вечер каждый.
Свободой насладись — её не будет дважды!
Покоем лечится примерный царскосёл,
Гуляет медленно, избавленный от зол,
В аллеях липовых скептической Минервы.
Здесь пристань белая, где Александр Первый,
Мечтая странником исчезнуть от людей,
Перчатки надевал и кликал лебедей,
Им хлеба белого разбрасывая крошки.
Иллюминация не зажигает плошки,
И в бронзе неказист великий лицеист.
Но здесь над Тютчевым кружился «ржавый лист»,
И, может, Лермонтов скакал по той аллее?
Зачем же, как и встарь, а может быть и злее,
Тебя и здесь гнетёт какой-то тайный зуд? —
Минуты, и часы, и месяцы — ползут.
Я знаю: утомясь опять гнездом безбурным,
Скучая до́сугом своим литературным,
Со страстью жадною я душу всю отдам
И новым странностям, и новым городам.
И в пёстрой суете, раскаяньем томимый,
Ведь будет жаль годов, когда я, нелюдимый,
Упорного труда постигнув благодать,
Записывал стихи в забытую тетрадь…

15. Время изменится

- муз.пр

- Николай Гумилев. Стихотворение «Рабочий»

16. Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.

Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.

И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.

17. Невеста
18. Все души милых на высоких звездах.
Как хорошо, что некого терять
И можно плакать. Царскосельский воздух
Был создан, чтобы песни повторять.

У берега серебряная ива
Касается сентябрьских ярких вод.
Из прошлого восставши, молчаливо
Ко мне навстречу тень моя идет.

Здесь столько лир повешено на ветви…
Но и моей как будто место есть…
А этот дождик, солнечный и редкий,
Мне утешенье и благая весть. (А. Ахматова)

- Элегия, Рахманинов (Олег Вайнштейн)

19. Над розовым морем
20. Я не предал белое знамя,
Оглушенный криком врагов,
Ты прошла ночными путями,
Мы с тобой — одни у валов.

Да, ночные пути, роковые,
Развели нас и вновь свели,
И опять мы к тебе, Россия,
Добрели из чужой земли.

Крест и насыпь могилы братской,
Вот где ты теперь, тишина!
Лишь щемящей песни солдатской
Издали несется волна.

А вблизи — всё пусто и немо,
В смертном сне — враги и друзья.
И горит звезда Вифлеема
Так светло, как любовь моя. (А. Блок)

21. Гори, гори, моя звезда

- монолог

- Георгий Иванов

22. Ликование вечной, блаженной весны.
Упоительные соловьиные трели
И магический блеск средиземной луны
Головокружительно мне надоели.

Даже больше того. И совсем я не здесь,
Не на юге, а в северной царской столице.
Там остался я жить. Настоящий. Я — весь.
Эмигрантская быль мне всего только снится —
И Берлин, и Париж, и постылая Ницца.

… Зимний день. Петербург. С Гумилёвым вдвоём,
Вдоль замёрзшей Невы, как по берегу Леты,
Мы спокойно, классически просто идём,
Как попарно когда-то ходили поэты.

23. Россия

- Представление музыкантов и слова благодарности всем устроителям вечера