Александр Городницкий

20 марта 2018 г. исполняется 85 лет Александру Моисеевичу Городницкому - ученому, барду и обаятельному и порядочному человеку.

Сказки и быль легендарного ученого-барда Александра Городницкого

В научных кругах доктор наук Александр Городницкий известен как ведущий ученый в области геологии и геофизики океана. На его счету более 260 научных работ.

17 лет он проработал на Крайнем Севере. А потом более 40 лет плавал с научными экспедициями на океанологических судах, став одним из авторов нового метода измерений электрического поля океана.

Но широкой общественности он известен как автор песен «Снег», «Атланты», «На материк», «Песня полярных летчиков», «Над Канадой…», «Перекаты», «Жена французского посла»…

Накануне своего 85-летия Александр Городницкий рассказал «МК» о попутном поиске урана, зачем в экспедиции распарывали бикфордовы шнуры, с какой целью пришлось закупать 2 тысячи презервативов, а также как его песня стала вещдоком и ему инкриминировали «интимную связь с женой французского посла».

«Выбрал не специальность, а образ жизни»

— Многое в моей жизни происходило случайно, — говорит Александр Городницкий. — В далеком 1947 году, за компанию с одноклассником, Володей Михайловским по кличке Бича, я отправился в ленинградский Дом пионеров записываться в студию рисования. Друг рисовал прекрасно, а вот я — чудовищно. В тот день занятий в студии рисования не было. Но в соседнем кабинете читали стихи. Я приоткрыл дверь, стал прислушиваться. Володя тянул меня к выходу, я сказал другу: «Ты иди, я тебя догоню». Услышанное настолько меня заворожило, что, осмелев, я тихо просочился в класс и сел за крайний стол. Это оказалась студия литературного творчества. Мне очень хотелось там заниматься. Но чтобы меня приняли, нужно было написать два стихотворения или один рассказ. Через несколько дней я принес два стихотворения. Одно называлось «Умирающий гладиатор» и подозрительно смахивало на стихотворение Лермонтова, а второе было про геологов. Меня приняли в студию. Если бы не тот поход во Дворец пионеров, не знаю, стал бы я вообще писать стихи?

Школу Александр Городницкий окончил с золотой медалью. Мечтал об историческом факультете Ленинградского университета. Но понимал, что из-за антисемитской пропаганды и пресловутого «пятого пункта» путь туда ему закрыт.

— Помимо того что я увлекался историей и литературой, не в меньшей степени мечтал о приключениях и экспедициях. Решив пойти в Горный институт, на геологоразведочный факультет, я выбрал не специальность, а образ жизни.

С золотой медалью Александру не нужно было сдавать экзамены. Но, как того требовали нормы ГТО, будущим студентам требовалось прыгнуть с вышки в воду.

Август выдался холодным, плавать Городницкий не умел, забравшись на вышку, он встал на полусогнутых ногах на шаткую доску… Увидев внизу серую воду, абитуриент понял, что никакая сила не заставит его шагнуть вперед. Когда стал разворачиваться, чтобы с позором спуститься, доска спружинила, нога Александр предательски соскользнула, и он полетел в воду.

— Мне засчитали прыжок. Опять же все получилось случайно. Упав с вышки, я стал геологом, — говорит, смеясь, Александр Моисеевич. — Хотя, согласно корреляционной теории случайных функций, все случайные вещи можно уложить в определенную закономерность.

На занятия в институт Александр Городницкий ходил в перекроенном отцовском кожаном полупальто, которое тот получил, работая в гидрографии. На третьем курсе, в 1954 году, он отправился на практику в Таджикистан, на Гиссарский хребет.

— Более красивого места, чем отроги Памира, я не встречал. Я провел там три полевых сезона. Мы искали месторождения урана. На титульном листе моего диплома стоял гриф «совершенно секретно».

Маршруты были тяжелыми. Александру Моисеевичу запомнилась фраза, выбитая на скальной стене: «Кто ходит в горах медленно, тот ходит хорошо, а кто ходит хорошо, тот ходит быстро».

Нередко приходилось буквально выживать. Однажды землетрясением разрушило мост через реку. Машина с продуктами к группе геологов и геофизиков пройти не могла. Есть было нечего. Пришлось распарывать бикфордовы шнуры для взрывных работ, откуда вытряхивали порох. Потом им набивали ружейные гильзы и стреляли горных куропаток.

Немало было и курьезного. Геофизикам приходилось откачивать воздух из шурфов специальным насосом в резиновые мешочки. Потом их отправляли в лабораторию, где определяли, есть ли в образцах радиоактивный газ — радон или торон.

Любопытно, что в качестве резиновых мешочков геофизики чаще всего использовали… презервативы. Когда они закончились, в аптеку в Сталинабад (название столицы Таджикистана Душанбе в 1929–1961 годах. — Авт.) были отправлены на лошадях студенты-практиканты Александр Городницкий и Геннадий Слонимский. Надо было видеть глаза девушки-провизора, когда молодые люди попросили отпустить им… 2 тысячи презервативов.

«Солнце незакатное и теплый ветер с веста»

После учебы Александр Городницкий попал в НИИ геологии Арктики. Попутный поиск урана тогда велся при всех геологических съемках, во всех экспедициях. Началась работа на Крайнем Севере. В Первом отделе института к секретным стотысячным картам Александру выдали кавалерийский карабин… для их охраны.



За 17 лет работы на Севере инженер-геофизик Городницкий исколесил, прошел, пропахал на брюхе все Арктическое побережье — от Мурманска до Певека. Работал и на многих островах Ледовитого океана. Полеты обеспечивала полярная авиация.

— Мне довелось летать в Арктике на всех видах самолетов. Запомнилось, как проводили съемку по арктическим полям, когда работали на СП-17. (Дрейфующая на паковом льду станция «Северный полюс». — Авт.) На биплане Ан-2, который летчики называли «Аннушкой», делали три круга, чтобы определить, нет ли разводьев. Как только самолет садился, мы выскакивали с прибором-гравиметром, проводили необходимые измерения и тут же снова поднимались в воздух. Дома у меня хранится впечатляющий снимок: лед — и из него торчит хвост Ан-2. Лыжи самолета провалились в полынью, «Аннушка» вот-вот уйдет под воду. На широких плоскостях самолет еще продержался некоторое время. Мы успели вытащить аппаратуру, снаряжение и рацию… Потом я спросил у коллеги: «Трудно было открыть дверь самолета?» И услышал: «Труднее было оторвать от двери руки, которые за нее схватились».

Не менее драматическим выдался полет, когда геофизики с учеными возвращались с СП-17 на Диксон. Накануне 1 Мая всем были вручены подарки: бутылка спирта и бутылка шампанского. Большинство решило отложить выпивку до бани на берегу. Только один пожилой техник употребил все сразу. И в самолет его пришлось заносить… Сразу после взлета самолет вошел в плотные снеговые облака. Началось обледенение. Самолет то поднимался на форсаже вверх, то снова опускался. Внизу была чистая вода. Летчики заперлись и не выходили из кабины. Самолет терял высоту… Уже над самой водой, чудом дотянув до берега, не разворачиваясь, летчики-асы смогли посадить самолет поперек взлетно-посадочной полосы… У машины оказалось разбитым правое шасси. Из салона пассажиры выходили на негнущихся ногах… Счастливым выглядел только пожилой техник, который мирно проспал весь полет.

— Тогда я понял, никогда не нужно ничего откладывать на потом, в том числе и выпивку, — говорит, улыбаясь, Александр Моисеевич.

Отдавая дань мастерству полярных летчиков, в 1959 году Александр Городницкий написал песню «Кожаные куртки, брошенные в угол...». Презентация песни, впрочем, прошла весьма своеобразно.

Возвращаясь после полевых работ в Ленинград, геологи из-за нелетной погоды на три дня застряли в Туруханске. Заглянув в гости к начальнику аэропорта, Александр Городницкий решил показать ему новую песню. Туруханский аэропорт тогда возглавлял майор военной авиации, которого «сослали» на Север за то, что он на спор посадил тяжелый бомбардировщик на Можайское шоссе в Подмосковье. Услышав песню про полярных летчиков, он объявил по селектору боевую тревогу и приказал подчиненным: «Отставить сон, начать немедленно разучивать песню…»

Эта песня осталась на Крайнем Севере и долго считалась народной. Но потом все-таки стало известно, что ее автор — Городницкий.

— А вот рассказы о том, что меня полярные летчики и по сей день возят везде бесплатно, — это всего лишь легенда, — говорит Александр Моисеевич.

На Севере, по рассказам ученого и барда, было немало экстремальных ситуаций.

— Норвежский полярный путешественник-исследователь Руаль Амундсен, первым достигший Южного полюса, когда-то сказал: «Каждое приключение — это результат плохо организованной работы». На Крайнем Севере, к сожалению, приключений хватало. В 1960 году на реке Северной пропал без вести мой друг Стас Погребицкий. Когда сошел снег, надо было идти вниз по реке, чтобы просмотреть выходы коренных пород вдоль берега. Вертолет из Туруханска группа ждала три дня. Когда он так и не прилетел, Стас, будучи начальником партии, сам ринулся сплавляться на резиновой лодке по реке. И пропал.

Я руководил группой по его поискам. В мощных порогах мы пропороли свои надувные лодки, утопили рацию. С базой удалось связаться только на шестые сутки, когда мы встретили катер новосибирской экспедиции. Первое, что я услышал в эфире, — как ругаются между собой начальник экспедиции, который находился в Курейке, и его заместитель, сидящий в Туруханске, каждый из них снимали с себя ответственность за гибель группы Городницкого… А Стаса Погребицкого так и не нашли. В память о друге я написал песню «Перекаты».

1960 год стал для Александра Городницкого самым драматичным в жизни.

— Осенью, когда уже выпал снег, мы привезли в центральный лагерь на оленьих упряжках ящики с образцами. Думали, что нашли месторождение, медно-никелевую руду. Но на глаз содержание в ней никеля не определишь. Нужен специальный метод. Лаборатория находилась в Игарке. Самолет Ан-2 с трудом сел, пилот сказал: «У меня приказ — брать только людей. Регион закрывается, идет циклон. Бросайте все до следующего года». Я был начальником партии. Понимая, что образцы уйдут под снег, я сказал: «Вместо себя я отправляю с самолетом ящик с образцами. Он как раз весит 70 килограммов. Кто еще?..» Из 11 человек со мной осталось шестеро. Теперь я понимаю, что совершил преступление, а тогда мне казалось это подвигом. Я думал, что вертолет вернется за нами часа через три, а он прилетел только через несколько недель. У нас вышла из строя рация, закончились продукты, курево, соль… Когда самолет сел, из палаток нас тащили на борт уже волоком. И потом еще долго откачивали в Туруханске. Это стало для меня уроком на всю жизнь. Самое интересное, что в образцах промышленного содержания никеля не оказалось. Мы рисковали напрасно. О том голодном месяце в тайге я написал песню «Черный хлеб».

«Самое главное в плавании — отпихнуть ногой берег»

Сухопутная жизнь Александра Городницкого резко изменилась с приходом в 1961 году в НИИ геологии Арктики черноусого морского офицера Николая Трубятчинского. С его подачи было решено применить институтскую магнитную и геофизическую аппаратуру на военных океанографических судах.



— В 28 лет я попал в эту первую экспериментальную геофизическую группу из девяти человек. А ведь мы относились к Первому главку, у нас был допуск, мы были секретоносителями, казалось, никакой зарубеж мне не светит… И тут вдруг — полугодичное плавание в Северной Атлантике, да еще и на крупнейшем в мире военном паруснике «Крузенштерн». И, как говорил наш флагманский механик Юрий Маклаков, «главное в плавании — отпихнуть ногой берег». Вот я и отпихнул ногой берег на всю оставшуюся жизнь.

Первый поход, как и первая любовь, не забывается. Пароходы и теплоходы, толкаемые винтом, идут, вспарывая воду. А парусник движется вместе с ветром, буквально летит. Слышен только скрип каната и шелест волны о борт.

По мнению Александра Городницкого, во время океанских экспедиций все чувства обостряются.

— С особой теплотой и ностальгией я вспоминал в океане о родном Петербурге, любимых местах. Во время третьего, длительного похода на «Крузенштерне» в 1963 году, сидя на палубе, я вспомнил Эрмитаж, куда ходил с отцом. И написал стихи: «Когда на сердце тяжесть, и холодно в груди, к ступеням Эрмитажа ты в сумерки приди…» Они мне не нравились. И я даже хотел выбросить черновик. Через месяц, разбирая бумаги, я еще раз прочел стихи, на них вдруг «намотался» нехитрый мотив, и получилась песня «Атланты». Эта песня стала неофициальным гимном Санкт-Петербурга, вошла в школьную программу. Когда в белую ночь я подхожу к Эрмитажу и вижу, как выпускники школ, взявшись за руки, поют мою песню, я понимаю: жизнь прожита не зря!

В том же походе, в 1963 году, на борту «Крузенштерна» была написана и другая популярная песня Александра Городницкого «Над Канадой небо сине».

— После длительного плавания в тропических широтах Атлантики мы пришли в канадский порт Галифакс в Новой Шотландии. После жары и стопроцентной влажности мы мечтали о прохладе. И тут, в Галифаксе, увидели на берегу березовую рощу, как в Подмосковье. Я по своей наивности думал, что березы растут только в России. У меня защемило сердце, и я написал:

Над Канадой небо сине,

Меж берез дожди косые…

Хоть похоже на Россию,

Только все же — не Россия

— Эта песня переведена на многие языки. На нее есть масса пародий. Самую остроумную пародию в 1969 году, когда у СССР были разногласия с Китаем, написал, на мой взгляд, Александр Раскин:

Над Пекином небо сине,

Меж трибун вожди косые.

Хоть похоже на Россию,

Слава Богу — не Россия.

А вот песня «Жена французского посла» стоила Александру Городницкому визы.

В 1970 году во время рейса советское судно зашло в порт Дакар, столицу Республики Сенегал, где как раз отмечался День независимости. Чтобы посмотреть военно-морской парад и гонку пирог, с судна спустили катер. Среди избранных оказался и Александр Городницкий. Взяв подзорную трубу, на центральной трибуне он разглядел жену чрезвычайного и полномочного посла Франции в Сенегале. Ученый успел только заметить длинное белое платье и широкую шляпку с газовым шарфом. Вечером, испробовав сенегальского вина, Александр Городницкий написал озорную песню: «Мне не Тани снятся и не Гали…» Песня стала популярной.

— В результате у меня возникли проблемы с оформлением визы за рубеж для следующего плавания, — говорит Александр Моисеевич. — Секретарь партбюро, вызвав меня к себе, допытывался: «У тебя с ней было?..» Напрасно я пытался убедить его, что это всего лишь песня-шутка. Партиец твердил: «Там такие слова, что явно написано с натуры». Песня стала, по сути, вещдоком. У меня отобрали загранпаспорт, инкриминируя мне «интимную связь с женой французского посла».

Визу в загранрейсы Александру Городницкому открыли только спустя три года, когда он переехал в Москву и стал работать в Институте океанологии имени Ширшова.

— Песню «Жена французского посла» поют по всему миру, особенно ее любят в российских посольствах за рубежом. А несколько лет назад во время моего творческого вечера на сцену поднялся чернокожий человек и по поручению Чрезвычайного и Полномочного Посла Республики Сенегал в России вручил мне тамтам. Было сказано, что впервые в России была написана песня о Республике Сенегал. Я также получил предложение посетить африканскую республику.

За сорок лет плаваний в океане Александру Городницкому довелось участвовать в более чем в двадцати рейсах научно-исследовательских судов. Он неоднократно погружался на подводных обитаемых аппаратах на недоступное для человека океанское дно.

— Как при такой кочевой жизни складывалась личная жизнь?

— С этим дела обстояли не очень хорошо. Старый советский тезис о том, что «любовь надо испытывать разлукой и расстоянием», — не работает. Не надо испытывать верность никогда. Здесь впору вспомнить строки Александра Кочеткова: «С любимыми не расставайтесь! Всей кровью прорастайте в них...»

— «Учитесь вы друзьям не доверять. Мучительно… Мучительнее после их терять...» Песня «Предательство» — автобиографичная?

— Это самая тяжелая и сложная из моих песен. Не дай бог никому писать такие песни. К сожалению, рано или поздно почти каждый человек сталкивается с этим, что очень болезненно. Когда меня спрашивают: «А чего нельзя простить человеку?» Я говорю: «Предательства». Сами понимаете, что эта песня без больших личных причин написана быть не могла. Большего я сказать не могу.

— Насколько сложно после Ленинграда было привыкнуть к Москве?

— Это два города с разной психологией. Петербург остается моей родиной, главной любовью. В Москве я живу с 1972 года. Я люблю этот город. После Москвы все города кажутся провинциальными. Все города — это города, а Москва — это страна. Здесь все приживается, она все переваривает. А ленинградец — как национальность. Это уже не поменяешь.

— Если бы вам предложили вернуться на один день в прошлое, какой из дней вы бы выбрали?

— 25 июня 1951 года. Выпускной вечер на Мойке. Когда все были еще живы — и папа с мамой, и друзья. И все было еще впереди. В тот день я был абсолютно счастлив.

— Вы стали как заслуженным деятелем науки РФ, так и заслуженным деятелем искусств РФ. А какая из наград вам особенно дорога?

— В науке, как и в литературе, никакие звания не работают, остается или не остается только одно — имя. А самая дорогая для меня награда — это знак «Жителю блокадного Ленинграда».

— О чем мечтаете?

— Очень хочется пожить хотя бы еще несколько лет и что-то написать. Мне кажется, что самого главного я сделать пока так и не успел. Это если говорить о себе. А вообще я бы очень хотел видеть Россию счастливой.

http://www.mk.ru/social/2018/03/18/dve-tysyachi-prezervativov-aleksandra-gorodnickogo-skazki-i-byl-legendarnogo-uchenogobarda.html

А пародия Юрия Кукина на "Атлантов" Городницкого - знаменита не менее оригинала Питерцы шутЮт

Как справедливо заметил Юрий Кукин, на плохую песню пародию не напишут. Неофициальный гимн МВТУ имени Баумана тоже написан по мотивам "Атлантов".



Что-то даже прослезилась...

"Новая газета", 20 марта 2018 г.

Александр Городницкий: «Двух сантиметров не хватило, чтобы я стал убийцей»
20 марта Александру Моисеевичу исполняется 85 лет.

Александр Городницкий — уникальный человек. И академик, и герой, и мореплаватель, и плотник. «Атланты держат небо…» — это его гимн, его кредо, его суть. Блистательный поэт, бард, хотя сам он не любит это определение. Просто человек, пишущий прекрасные стихи под музыку. Или музыка сама находит его стихи, уже не может без них. Сегодня Александру Моисеевичу исполняется 85 лет.

«Бабушка, почему ты так смотришь в зеркало?»

— Вы участвовали в экспедиции в поисках Атлантиды.

— Нет, не участвовал, на самом деле такой экспедиции не было, потому что никто не тратит деньги в поисках того, чего нет. Получилось так, что я был в экспедиции нашего родного института океанологии, который занимался изучением природы подводных гор северной Атлантики. И мы дуриком наскочили на очень странные сооружения на вершине подводной горы Ампер, которые напоминали развалины древнего города. Именно от этого пошел разговор об Атлантиде, а я-то ей вообще не занимался. Помню, когда мы вернулись, молодая и красивая журналистка Евгения Альбац проникла на наш «Витязь», а я был заместителем начальника экспедиции, и она первая взяла у меня интервью по поводу этой находки, а в Новороссийске, куда мы пришли, во всех кинотеатрах города специально стали показывать фильм «Вожди Атлантиды» — по указанию горкома партии.

В том рейсе акванавты спустились и отбили камень, кусок от стены, которую мы там видели. Этот камень мне доставили на борт, он лежал у меня на столе, как кусок Атлантиды. Приехали журналисты: «Сенсация! Русские открыли Атлантиду!». Пришли ко мне, просят: «Давайте вы нам дадите этот камень, мы его распилим для каждой редакции, а вам ящик коньяка». Я возмутился, был тогда еще очень идейный и выгнал их. Пошел жаловаться начальству своему, директору нашего института. А он был большой любитель выпить, я ему все рассказал, а он мне: «Ну ты дурак, Саша! Ты что, это же ящик коньяка! Не мог им любой другой образец подсунуть, им же все равно».

— А что вы думаете о другой Атлантиде, советской? В последнее время многие люди, виртуально, правда, отправляются на поиски нашей бывшей исчезнувшей страны, и некоторые даже ее находят.

— Да, это труднее, чем найти Атлантиду. Распавшиеся империи, как показывает исторический опыт, не восстанавливаются. А если восстанавливаются, то в другом качестве.

— Но куда нам девать эту ностальгию? У вас этой болезни нет?

— Есть, у меня есть болезнь. Я шестидесятник, понимаете, и никуда не деться от детских воспоминаний. Я блокадный ребенок Ленинграда, совершенно там случайно выживший в первую зиму блокады. Когда был референдум о сохранении Советского Союза при Горбачеве, я голосовал за сохранение СССР и не стыжусь этого. Я как идиот верил в социализм с человеческим лицом, в интернационализм и братство народов… У меня есть даже стихотворение, называется «Ода империи», хотя, знаю, за него меня все будут поливать. Но на самом деле, если отделить от практики те идеалы и мечты, которые у нас тогда, в 60-е, как-то еще томились, они остаются, никуда не деваются.

— Вы блокадный ребенок, чудом выжили… Когда на канале «Дождь» обсуждался вопрос, нужно ли было оставлять Ленинград…

— Я об этом очень хорошо знаю. И как же так случилось, что больше половины зрителей сказали, что нужно было сдать город? Этот вопрос и для меня больной. Но виноваты не те люди, которые так проголосовали, потому что в основном это была молодежь, виноваты мы, старики, которые не объяснили, почему этого нельзя было делать. Ведь утопическая надежда на сохранение мирного населения была абсолютно беспочвенна. Они не знали о секретном приказе Гитлера, не знали о том, что когда фашисты прорвались в августе 1941 года и уже были около больницы Фореля, практически в городе, на кольце трамвая, издан был секретный приказ Гитлера: «В город не входить во избежание потерь в уличных боях. Город блокировать, вымаривать полностью население голодом, обстрелами и бомбежками, принимать сдачу в плен только от воинских частей, гражданское население загонять обратно огнем. Всех уничтожить до последнего человека и сам Петербург стереть с лица земли». Вот был план Рейха, я сам узнал об этом только два года назад.

И мне очень грустно, что к этому мнению — сдать город, чтобы сохранить людей, — присоединились такие любимые мною писатели, как Виктор Астафьев, Людмила Улицкая, но это не меняет моей точки зрения. Взятие Ленинграда полностью изменило бы всю войну, потому что это сразу отрезало бы наш северный флот, а Кольский полуостров обрекло на такую же блокаду, и судьба войны, потери в ней были бы во много раз больше. Но есть еще второе соображение. Можно я вам изложу его в качестве стихотворения, которое я написал, как раз когда узнал об этом опросе?

Вспомним блокадные скорбные были,
Небо в разрывах, рябое,
Чехов, что Прагу свою сохранили,
Сдав ее немцам без боя.
Голос сирены, поющей тревожно,
Камни, седые от пыли.
Так бы и мы поступили, возможно,
Если бы чехами были.
Горькой истории грустные вехи,
Шум пискаревской дубравы.
Правы, возможно, разумные чехи —
Мы, вероятно, не правы.
Правы бельгийцы, мне искренне жаль их, —
Брюгге без выстрела брошен.
Правы влюбленные в жизнь парижане,
Дом свой отдавшие бошам.
Мы лишь одни, простофили и дуры,
Питер не выдали немцам.
Не отдавали мы архитектуры
На произвол чужеземцам.
Не оставляли позора в наследство
Детям и внукам любимым,
Твердо усвоив со школьного детства:
Мертвые сраму не имут.
И осознать, вероятно, несложно
Лет через сто или двести:
Все воссоздать из развалин возможно,
Кроме утраченной чести.

— Прямо до слез… Но скажите, можно ли было такой вопрос ставить на голосование? В контексте нашей истории, нашей страны? За что, кстати, «Дождь» и поплатился, его потом отключили от общедоступного эфира.

— Против этого я как раз возражал, выступал — «Дождь»-то тут при чем? Это все равно, что плевать в зеркало, когда физиономия не такая. Это безобразие, произвол, я считаю. Врача, который устанавливает неприятный диагноз, за это покарать? Надо знать, кто как и что думает, это же очень важно.

— Вам исполняется 85 лет, возраст серьезный. Вы дитя блокады. Но знаете ли вы хоть кого-нибудь из ветеранов Великой Отечественной войны или уже их практически не осталось?

— Да, их почти не осталось, ведь им сейчас должно было бы быть за 90, и они все просто физически вымерли. Последнее мое общение с ветеранами было в 2003 году, когда я вместе со съемочной группой в качестве геофизика отправился в научном отряде в Баренцево море, мы искали на грунте остатки печально известного конвоя РQ-17, погибшего в 42-м году. Вот тогда на борту были ветераны — русские, англичане, канадцы. Но сейчас они все, наверное, уже в лучшем из миров.

— А мне посчастливилось, я знаю такого человека, мы с ним созваниваемся. Это Виктор Иванович Балашов, диктор Центрального телевидения, ему 93 года, он в 17 лет ушел на фронт, приписав себе возраст.

— Это уже последний из могикан. Я тут оформлял документы, меня спросили: «Какого вы года рождения?» — 1933-го. «Как, такое еще бывает?» — спросила девушка, пошутила, наверное.

У моего приятеля, художника Саши Окуня, несколько лет назад бабушке исполнилось 100 лет. Она сейчас, к сожалению, уже ушла… Так вот, на следующее утро после своего юбилея они застали ее с интересом смотревшуюся в зеркало. «Бабушка, почему ты так смотришь в зеркало?» — «Никогда не видела столетнего человека», — ответила она.

«В таких случаях говорю, что я бисексуал»

— Есть такой хороший писатель Захар Прилепин…

— Да, знаю, талантливый человек.

— Он сделал программу к юбилею Высоцкого на канале НТВ, которая меня возмутила, я об этом писал. Там он упомянул вас, вашу песню о Севастополе, а потом сказал: «Вот Городницкий написал эту песню, а теперь выступает против присоединения Крыма».

— Можно выступать против методов возвращения Крыма в родную гавань, но это отдельная вещь. А я говорю только об исторической справедливости и о том, что Севастополь исторически был и остается городом русским, опорной крепостью Российской Империи на Черном море, и три его обороны все удобрены русской кровью. Я так считал и считаю.

— Просто Прилепин как-то очень уж сблизился с властью.

—У меня есть маленькое стихотворение:

Об этом вспоминаю я не часто
Над зеленью некошеной травы.
Любовь к России и любовь к начальству —
Две вещи несовместные, увы.
Оно на ней висит постылой ношей,
С собой ее равняя вновь и вновь,
Но если ты в любви к нему клянешься,
Не лги, что это к Родине любовь…

— Помните 60-е годы, деление на физиков и лириков?

— Да: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне, дело не в сухом расчете, дело в мировом законе». Это мой любимый поэт и учитель в поэзии Борис Слуцкий.

— Но получается, что вы как раз счастливо совмещаете в себе и физика, и лирика.

— В таких случаях я всегда говорю, что я бисексуал, извините, народ от этого шарахается. Нет, говорю, тут-то всё в порядке, просто я, может быть, единственный в России заслуженный деятель науки Российской Федерации и в то же время заслуженный деятель искусств Российской Федерации. Вот такой бисексуал.

— Это прекрасное совмещение на самом деле. Помню, в «Очевидное — невероятное» к Сергею Петровичу Капице приходили академик Мигдал, Вячеслав Иванов, которые тоже совмещали в себе эти полярные качества.

— С Вячеславом Ивановым мы были дружны, он замечательный мыслитель был, потрясающий человек. Но Иванов занимался лингвистикой, это все-таки гуманитарная наука. А Мигдал — конечно, да, великий ученый.

— Для меня такие люди в особой цене, у них как бы работают два полушария.

— Это верно. Когда я защищал диссертацию, мой любимый поэт и один из учителей Давид Самойлов написал мне письмо: «Я поздравляю тебя с защитой докторской диссертации» — и дальше: «Ты будешь один из немногих поэтов, которые хоть что-то в чем-то понимают».

«Он был бы прав, если бы меня убил»

— Вы смотрели сериал по книге Аксенова «Таинственная страсть»?

— С интересом читал, а фильм видел только кусочками. После того, как этот фильм имел огромную аудиторию, ко мне пришли продюсеры со сценарием фильма про меня. Фильм должен был называться «Последний романтик» по книге моих воспоминаний «Атланты держат небо», которая, кстати, выдержала пять или шесть переизданий. Вот они и говорят: давайте мы поставим сериал про авторскую песню, про экспедиции… У нас с ними, к сожалению, романа не получилось, потому что я прочитал сценарий, а там что-то подобное именно «Таинственной страсти» — сексуально-детективный фильм. И я, так сказать, от этого дела все-таки шарахнулся.

Кроме того, я знаю, что Евгений Александрович Евтушенко (2 апреля будет первый вечер его памяти в ЦДЛ) хотел подавать на авторов фильма в суд. Я большой поклонник Василия Аксенова, особенно его романов «Ожог» и «Остров Крым», но что касается этой книги… я не думаю, что это его самое лучшее произведение. Понимаете, это все равно что сделать фильм про Высоцкого «Спасибо, что живой» — о том, что он был наркоман. А в «Таинственной страсти» люди выпивали и трахались, и что? Это главное в них? За это мы должны их любить и уважать? Нет, не за это.

И я, кстати, тоже был возмущен камланием по Высоцкому в день его юбилея. Я большой поклонник Высоцкого и считаю его одним из крупнейших русских поэтов ХХ века, но то, что происходило на телеэкране, по-моему, полное безобразие, исключая, конечно, премию «Своя колея». Эти попытки превращения Высоцкого в попсового автора и верноподданного конформиста, конечно, не радуют.

— Слушайте, каким образом можно из Высоцкого сделать верноподданного конформиста?

— Я читал в одной газете статью, что якобы Высоцкий был официальным шутом при Брежневе. Оскорбительнейшие вещи пишут в адрес замечательного человека. Я считаю, что Высоцкого пытались уничтожить два раза. Не могу сказать, что являлся его близким другом, но мы были хорошо знакомы и дружили. Он жаловался мне однажды, что «вот я вроде популярен и все меня любят, но я хотел бы при жизни видеть одно: свою афишу выступлений не в Театре на Таганке, а именно с песнями, напечатанной типографской краской и повешенной официально».

Был ли Высоцкий советским патриотом? Да, конечно, был. Высоцкий мой любимый поэт, понимаете. Ну, послушайте его песню про батальоны, или «час зачатья я помню не точно». Вот я, блокадный мальчишка, нас учили патриотизму фашистские бомбы, а сейчас псевдопатриотизм навязывается нам бюрократическим аппаратом. Это разные вещи.

— Когда вы говорите, что Высоцкий ваш любимый поэт, это дорогого стоит, потому что, мне кажется, что бардовское сообщество достаточно настороженно всегда относилось к творчеству Высоцкого. И Высоцкий тоже держал это сообщество на расстоянии.

— Как профессор геофизики я люблю точные формулировки. Я не люблю слово «бард», оно не русское. Это такой же идиотизм, как русский шансон. Что такое «русский шансон»? Есть русская песня, есть французский шансон, как можно это мешать? У того жанра, к которому меня относят, нет корректного определения, потому что понятие «авторская песня» тоже дурацкое. Песен без автора не бывает. Для меня авторская песня — это Булат Окуджава, Александр Галич, Новелла Матвеева, мой друг, замечательный журналист Юрий Визбор и его первая жена Ада Якушева, Михаил Анчаров, прекрасный прозаик… И еще Юрий Кукин, Юлий Ким… Вот они бардами не были, они были литераторы, и их авторская песня была формой звучащей литературы.

— А куда бы вы поставили Александра Розенбаума, например?

— Когда-то, когда Саша Розенбаум еще работал на «скорой помощи», ко мне его привели, у него даже лысина вспотела от того, что он предстал передо мной как перед стариком Державиным. Он талантливый человек, блестящий эстрадный артист. У него большая харизма, но это не авторская песня, а скорее эстрада.

— Вспомните, пожалуйста, какой-нибудь ваш самый безбашенный поступок по жизни.

— Самый безбашенный поступок по жизни, когда мне пришлось из боевого карабина стрелять в людей с целью их убить.

— Как это?

— Нет, это самый страшный поступок в моей жизни, а безбашенных было много. Безбашенный поступок в моей жизни был, когда, например, по пьянке я дразнил обманутого мужа, который выпустил в меня пять пуль из нагана с расстояния 20 метров. Вот это было безбашенно! И он был бы прав, если бы меня убил. А тот, самый страшный…

В 1962 году под Игаркой я был начальником поискового отряда. Был день шахтера, последнее воскресенье августа, до сих пор не люблю этот праздник. Неподалеку от нас работали зэки или просто бывшие уголовники. На праздник им привезли спирт, они напились. А у меня в отряде была одна симпатичная девица. Они посреди ночи на тракторе приехали, хотели ее изнасиловать. Я их безумно боялся, они издали кричали: «Мы тебя не тронем, отдай только девку». И что я должен был делать, отдать им, а потом повеситься? Я пытался ее защитить. Бог меня миловал, я выстрелил в их предводителя и только сбил с него шапку, оцарапал лысину. А потом они залегли, отползли и уехали. Двух сантиметров не хватило, чтобы я стал убийцей, представляете? Вся жизнь была бы поломана…

Александр Мельман, специально для «Новой»

https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/03/20/75867-aleksandr-gorodnitskiy-dvuh-santimetrov-ne-hvatilo-chtoby-ya-stal-ubiytsey?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com

А вот эта песня про Севастополь.
Обратите внимание: видео залито на Ютуб в ноябре 2010, а песня написана в 2006-2007 гг.