октябрь 2017 г, Олег Погудин: "Человек, замкнутый на себе, не может быть счастливым", NAMASKAR, выпуск №10, СПт-г

автор **Ирина Н.** Сб Ноя 04, 2017 6:06 pm

октябрь 2017 г, NAMASKAR, выпуск №10, СПт-г
Петербургская газета о людях, которые вдохновляют

Олег Погудин: "Человек, замкнутый на себе, не может быть счастливым"

Редактор «Namaskar» встретился с виртуозным исполнителем романсов, народным артистом и «Серебряным голосом России» - певцом Олегом Погудиным.

- Олег Евгеньевич, Вы удивительно гармонично сочетаетесь с Петербургом, его глубиной, одухотворенностью. Однако вас также легко представить и в окружении итальянской архитектуры. В связи с этим возник вопрос. Глядя на творения эпохи Возрождения, например, мы ощущаем то, что мастера называли «прикосновение Бога», мощь духа, спонтанное внутреннее откровение, можно называть это по-разному. Именно эта энергия, выраженная в материальной форме, притягивает нас к шедеврам прошлого. Насколько для Вас лично ваше творчество является способом выразить это внутреннее переживание?

- Если Вы говорите о сущности творчества, одухотворенности творчества, стремлении творца к духовному идеалу или даже к Абсолюту, то в моем случае нельзя говорить только об Италии и эпохе Возрождения - мы должны говорить о средиземноморско-христианской культуре в целом. То есть, мы неминуемо захватим античное время, художников, скульпторов, архитекторов и, безусловно, философов; и раннее Средневековье, и Византийский период, эпоху Возрождения, барокко, импрессионизм, а, если говорить о музыке, то дойдем вплоть до конца 20-го столетия. Если самый общий ответ, то мы укоренены в определенной традиции. Есть люди, которые от традиции отталкиваются и даже воюют с ней, при этом все равно находясь под её воздействием, вырастая из нее. Я, скорее, из породы консерваторов. Моё внимание сосредоточено на шедеврах прошлого не потому, что я боюсь эксперимента, или чего-то нового, а потому что у меня глубокое убеждение, что абсолюты и вершины формы в пластических искусствах, в музыке, в кино, если исключить сугубо технические совершенствования - достигнуты и непреодолимы. Не потому, что талант наш измельчал – нет, талант дается каждый раз конкретному человеку, не поколению, а именно человеку, дается с избытком, если на то есть воля Божья. Дело в форме. Вершин форм, достигнутых ранее, мы не можем превзойти по одной простой причине - мы суетимся. В стародавние времена люди не существовали в таком ритме, как мы сейчас, в такой суете. Было достаточно времени, чтобы сосредоточиться, добиться мастерства, подумать, осмыслить и помечтать. Был покой в мыслях, в творчестве, в жизни. Мы сейчас хотим успеть все, быть успешными во всем – это немного разные вещи, хотя и звучат как синонимы; мы хотим присвоить все и попользоваться всем, не имея возможности и желания всерьёз затрачиваться. В результате создание шедевров, сопоставимых с великими эпохами, нереально, невозможно.

- То есть экспансия вовне лишает человека концентрации и глубины?

- Не экспансия, а суета. Это как развитие по горизонтали, мы все больше «размазываемся» по плоскости. Берём кусок хлеба, который стал больше и пытаемся намазать на него тот же кусочек масла, что и раньше – слой будет очень тонким, поверхность ведь стала больше, вроде и есть экспансия по горизонтали, а культурный слой всё тоньше, всё меньше содержания, внутренней насыщенности. Правда, такое положение дел не отменяет стремления к шедевру. Может даже, обостряет и усугубляет духовную жажду. Я не очень люблю слово ‘духовный’, потому что определение его настолько нечеткое, а в последнее время и профанированное, слишком многое называют духовным, что таковым вовсе не является, но для себя я чётко различаю: физическое, душевное, духовное. Устремленность к духовному необходима. Это то, что неизменно, что дарит жизнь и душевному, и телесному. Это то, что дороже всего в любой человеческой жизни. И эту энергию, это переживание я, конечно, стараюсь выразить как можно ярче.

- Были ли у Вас встречи, которые значительно повлияли на ваш путь? У японцев есть выражение ‘ичи-го ичи-е’, которое можно объяснить как жизненный принцип, из которого возникает трепетное отношение к встрече – необязательно с человеком, но и с предметом, потому что эта встреча может быть единственной и больше не повториться, поэтому она должна быть максимально осознанной и глубокой.

- Оговорюсь сразу, я мало знаю Дальний Восток, но с японской культурой знаком хотя бы по некоторым фильмам, театру и книгам. В детстве одной из любимых была книга «Дети на ветру» писателя Дзёдзи Цубота и повестьсказка «Приключения Таро в Странегор» японской писательницы Миёко Мацутами. У японцев - и в этом с ними схожи корейцы и, возможно, в некоторой степени, какие-то из китайских народов – очень четко выражена мощная эстетическая доминанта, которая перешла в философию и охватывает все стороны жизни, включая уход из физической жизни. Это нехарактерный для нас, европейцев, способ существования, в чём-то прекрасный и он многих покоряет. Но для меня это мир сторонний. Вы нарисовали очень красивую картину, но ответить в рамках этого мировоззрения я не смогу. С чем я абсолютно согласен, так это с тем, что каждая встреча в жизни уникальна, и к любому событию стоит относиться ответственно, но людей, которые изменили мою жизнь кардинально, повернув её на девяносто градусов или тем более на сто восемьдесят, не было. Скорее, это произошло, когда я учился в Театральном институте: я поступил на музыкальный курс, а позже принял решение перейти на драматический. Вот это был достаточно резкий поворот. На девяносто градусов точно. Но через некоторое время судьба снова вернула меня на певческий путь – мягко, но настойчиво. Поэтому если бы мы начали говорить о каких-то определенных встречах и людях, это затянулось бы надолго: их множество. Как христианин, человек русской и европейской культуры, я исповедую принцип благодарности. Это одна из наиболее необходимых добродетелей. А неблагодарность – один из самых гадких грехов, который мы так часто совершаем. Я стараюсь быть полезным всем людям, которые сыграли положительную роль в моей жизни, либо молюсь за тех, кто уже ушёл. Для меня важно никого не забыть. Это принцип не эстетический, и не принцип общей культуры, но в большей степени
принцип религиозный. Я этих людей люблю и, таким образом, я проявляю свою любовь по отношению к ним. Собственно, я сейчас сказал самое главное, если говорить о духовной составляющей моего творчества – это любовь. В моем случае, совершенно счастливое сочетание – жанр, в котором я работаю больше всего - русский романс или лирическая песня - это всё о любви. Поэтому, возвращаясь к тому, с чего вы начали наш разговор - я действительно очень органичен в той области культуры и искусства, в которой работаю.

- Как педагогу, какое качество для Вас важнее всего в студенте или молодом начинающем исполнителе: умение мыслить самостоятельно, творить без боязни несоответствия тенденциям рынка и спросу в музыкальном бизнесе - что наиболее ценно в человеке, что позволяет ему не сойти на нет в процессе учебы?

- Талант. Как бы банально это ни звучало. Без таланта лучше в художественную профессию не входить. Человек неглупый и с данными может реализоваться в художественной профессии, но это не будет восторгом, счастьем, это будет преодолением, а человек одарённый имеет полное право начать обучение и трудиться на сцене. Надо разделить две вещи. Школа и профессия. Если ко мне – а такое бывает – приходит артист, который уже работает на сцене и просит профессиональных советов, есть целый набор качеств, который может повлиять на возможность нашего диалога, но абсолютно необходимым является доверие и желание сотрудничать. А исключительно педагогическая деятельность – это нечто иное. В школе необходимо отдать всего себя ученикам, и при этом условии, подготовить ученика ко всем вызовам профессии, обучить необходимым техническим навыкам, поделиться всем своим опытом, то есть, воспитать художника. Пока ты сам активно работающий артист, это очень трудно сделать. Художнику времен Возрождения было в чём-то проще. Рафаэль Санти, Микеланджело Буонаротти, Леонардо Да Винчи, Сандро Ботичелли и многие другие – все они учились у известных, уже состоявшихся мастеров, жили у них во время обучения и перенимали технику, и умения в меру таланта, данного Богом, и собственной ответственности. Таким же образом передавали свои умения мастера бельканто, да и актёрская школа до относительно недавнего времени тоже состояла в постоянном общении с мастером. Но сейчас, особенно в представленческой профессии, такой, как актер или музыкант, очень мало успешных педагогов, которые одновременно являются и успешными артистами. Это разные профессии, или, лучше сказать, это разные занятия.

- У них разные стремления?

- Нет, стремление к собственному успеху нисколько не мешало мне воспитывать учеников и делиться успехом с ними, вовсе нет. Это не разные стремления. Речь идет об «отдавании» себя. Когда ты на сцене, то именно там ты отдаешь себя целиком. И невозможно отдать всего себя ученикам наряду со зрителем или слушателем. И на сцене, и с учениками мы работаем тою же душой, тем же самым телом, нервами, воображением, энергией; и очень немногие могут достойно справиться одновременно и там, и там. Может быть, когда-нибудь с возрастом, если будет сложно находиться в беспрерывном гастрольном движении, и если я буду востребован с точки зрения педагогики, то смогу вернуться к преподаванию. Сейчас – нет. И еще одно. В условиях и условностях преподавания в театральной школе мы выбираем учеников сами. Бывают, конечно, ошибки в наборе. Но их не так много. В принципе, выбирая ученика, ты примерно предполагаешь, чего ты от него ожидаешь, и твои надежды и опасения уже заложены в наборе. А дальше есть разный подход и к педагогике, и к постановке учебных работ. К театральной жизни в целом есть разный подход. Есть, например, стремление технически выполнить все совершенно и завоевать, убедить, победить зрителя уровнем технической оснащенности, точным исполнением утверждённого рисунка и формы. Это популярная область театрального делания, я против нее не выступаю физически, но сопротивляюсь внутренне, если хотите, идейно. Мне это скучно. Скучна форма как главное, без живого человека, скучна самая блестящая техника и самые изощрённые режиссёрские выдумки. Другая область, когда на сцене ты наблюдаешь, а при счастливых обстоятельствах хорошей, честной работы, еще и участвуешь в жизни человека. Когда артист именно живет на сцене. Желательно, чтобы он был оснащен технически, но мне не очень важно, будет ли он в это время делать кульбит, ходить на пуантах, вертеться на перекладине, возьмет ли он высокую ноту (кроме оперы - там обязан взять). Для меня все это вторично, но важно, чтобы я мог ему сопереживать, чтобы я мог с ним вместе заплакать, засмеяться. Я должен чувствовать, что то, что происходит на сцене – правда. Я бы отбирал людей с определенным качеством таланта именно в этом направлении.

- И Вы всегда чувствуете, способен ли на это студент?

- Набор в театральную школу состоит из нескольких ступеней, и процесс знакомства с потенциальным учеником занимает около месяца или полутора. Этого достаточно, чтобы иметь исходное. И потом, в набор попадают молодые люди, у которых еще нет громадного артистического прошлого, где они могут спрятаться, склеить какуюто маску… могут, конечно, но это все еще довольно прозрачно.

- Если мы говорим о сотрудничестве слушателя и артиста – Вы сказали в одном интервью, что в идеале они ведут диалог. Какие качества должны быть у слушателя, чтобы услышать, чтобы быть в диалоге?

- Конечно, восприимчивость. И слово «должен» относится, все же, в первую очередь, к артисту. Простите за резкое обытовление нашего разговора, но это правда для любого, даже самого маститого артиста, что бы он ни фантазировал себе о своих свободах как художника: зритель заплатил за билет и уже имеет на что-то право. Всякий раз, как бы ни было трудно, артист обязан доказать право на внимание пришедшего на его выступление человека, и опять таки – простите! – заплатившего за это деньги. Это важно помнить. С другой стороны, то, что зритель тратит свои средства и время, не означает, что он имеет право прийти и требовать, чтобы его развлекали. В каком-то смысле имеет, но эта часть публики мне не интересна и мало того, такого зрителя у меня фактически нет. Моя публика со мной уже 30 лет. В августе исполнилось 30 лет со дня моего первого «взрослого» афишного выступления. В моей аудитории почти нет случайных людей. Это не зависит от моды, показывают ли меня по телевизору или нет, эти люди приходят не потреблять, они приходят для того, чтобы получить ответы на какие-то важные внутренние вопросы, напитать душу красотой и правдой, ощутить прекрасное, стать возвышеннее и изящнее, если хотите, распахнуть крылья и полететь. К счастью, в диалоге всё то же происходит и со мной. Вот счастье артиста: соединение в эмоции, в мысли, в восторге со зрителем-собеседником - такое недоступно ни политику, ни философу, ни врачу, ни священнику.
И это многолетнее взаимодействие с публикой очень продуктивно и спасительно как для меня, так и для публики. Я пережил перестройку, все кризисы девяностых, двухтысячных и нынешнего времени, когда очень тревожно за состояние человеческих душ; но каждый раз встречаясь с полным залом, я испытываю счастье. От того, что со мной столько единочувственников, простите за необычную словесную конструкцию. Этот разговор о любви важен мне и как христианину, он как раз о тех ценностях, которые выручали бы нас бесконечно, если бы мы обратили на них больше внимания, а мы эти опоры постоянно отталкиваем.

- Почему мы их отталкиваем? Потому что мы не знаем их на своем личном опыте, не переживали их?

- Мы знаем о них внутри, это заложено в каждом. Но я не хочу сводить нашу беседу к проповеди. Я думаю, что самая страшная беда наших дней – это зацикленность на себе, эгоизм.

- Суженность видения?

- Суженность видения – уже результат, а корень – представление себя мерой всего. Говорю не для того, чтобы осудить, что уже много раз было сделано на протяжении столетий масштабно и тонко, иронично и громогласно великими литераторами, религиозными деятелями, режиссерами. Для меня это именно болевая точка, которую я ощущаю лично. Как бы банально и даже примитивно это ни звучало, но это правда: человек, замкнутый сам на себе, не может быть счастливым. Человек, полагающий себя единственной ценностью и мерой вещей, не может быть счастливым. Счастливым можно быть только в диалоге с другим человеком, в процессе помощи другому, в диалоге с Богом. Человек эгоистичный опасен, прежде всего, для себя самого – он всегда будет испытывать страдания; и для окружающих – он склонен во всех бедах винить другого, а не себя. Он не может быть критичным к себе.

- Вы как-то сказали, что «иногда бури мне милее ветерка». Часто человек все-таки ищет психологического удобства, избегая некомфортных ситуаций любого рода, которые могут угрожать его эго.

- Человек избегает таких ситуаций практически всегда.

- А если мы поменяем точку зрения и посмотрим на некое явление, которое мы видим как неудобство или угрозу нашему эго, как на возможность освободиться от хватки эгоизма, перестать быть такими серьезными и ценными в своих глазах? Вот когда у вас происходит что-то вопреки плану, ожиданиям, не обескураживает ли это вас, не лишает возможности двигаться?

- Нет, не лишает, но в моём случае как раз ситуация такая: неожиданное и внештатное происходит практически постоянно. Поэтому я сейчас на той стороне, где есть пожелание, чтобы была большая упорядоченность действий именно внешних. В моей работе все более-менее нормализовано. А то, что происходит вовне - довольно часто удручает меня, но таковы реалии, в которых мы существуем. Впрочем, внешнее трудно предупредить, а вот за внутренним следить можно, и даже необходимо. Есть один критерий, о котором я говорю постоянно и стараюсь соответствовать в своих действиях. Любовь. Все явления жизни подчинены Воле Божией. Однако в своих самых эгоистичных стремлениях мы и
сталкиваемся с наиболее страшными для нас явлениями. ‘Грех’ – в переводе означает ‘ошибка’, ‘неправильное действие’. Мы сталкиваемся со страшными последствиями действий, выстроенных на ошибочной самооценке и ошибочном миропонимании. Многие печальные или тяжелые для нас явления могут быть и духовно спасительными для нас, однако это возможно только в том случае, если мы видим за этими явлениями любовь. Чтобы её увидеть, нужно эти явления принять как результат собственных ошибок. Я уверен, что Господь проявляет себя в дуновении легкого ветра чаще, чем в бурях. Потому что у Бога – утешение. Бог – есть любовь. Когда говорят о вере, это то определение, которое является самым близким, самым восхитительным. Оно же и сформировало, в частности, русскую культуру. Поэтому наши самые радостные или отвратительные поступки происходят либо от согласия с этой аксиомой, либо от её отрицания. Вокруг этого, на основе этого, в стремлении к этому выстроена вся русская культура и мое ей скромное служение.

- Многие артисты говорят, что им удается лучше творить в состоянии стресса, другие говорят, что стресс как источник вдохновения разрушителен, а внутренний покой – глубже и творение обретает другую энергетику. Что ближе Вам?

- Любое сценическое делание – это напряжение сил. И для музыканта, и для актера. Если мы говорим о внешнем факторе, вызывающем стресс, добавляющем эмоций со стороны, то артиста приучают использовать такую ситуацию. Зритель не должен почувствовать, что тебе тяжело или тебя что-то расстраивает. Дополнительный выброс энергии, когда нас что-то волнует, потрясает, выброс адреналина на физиологическом уровне ты обязан обратить себе на пользу, впустить в процесс работы. Но это необходимо контролировать, чтобы удержаться на уровне сценического делания, а не впасть в истерику или демонстрацию собственных переживаний. Хотя творить в покое, конечно, предпочтительнее, для здоровья в том числе. Но покой не должен быть понят превратно: это не сонное или отвлечённое состояние ума, это уверенность в своих возможностях, повышенная осознанность и созерцательность, наблюдение, не исключающие при этом действия, активности – ведь ты интересен живым, в динамике, наполненности. Внутренний покой, который каждый может развить самостоятельно вне зависимости от внешних условий, очень помогает динамике и выразительности исполнителя. Поэтому в Вашем вопросе нет конфликта, на сцене ты обязан использовать и то, и другое. Рассказывают про одну великую певицу - у нее ни один концерт не обходился без хорошего скандала до выхода на сцену. Но ни один зритель не мог и предположить этого по её выступлению и получал то, на что рассчитывал - великое искусство. Я не говорю, что так следует поступать, что это правильно, но так бывало и бывает. Смысл в том, что зритель, слушатель, пришедший на выступление артиста, не должен вникать в его личные эмоциональные проблемы или переживания вне сцены.

- Вы говорите не о Марии Каллас? Шучу, конечно. Но Тито Гобби в своей книге упоминал о ее исключительной экспрессивности, не умаляя этим, разумеется, ее гения.

- Не только Каллас, хотя она действительно отличалась взрывным темпераментом. Тито Гобби, корифей оперной сцены, редкий по красоте итальянский баритон, партнер Марии Каллас по многим спектаклям, относился к ней как раз с большой симпатией. Можно процитировать отрывок из его воспоминаний: «Марию отличали безошибочные музыкальный и драматический инстинкты, а её самоотдача просто не поддавалась описанию. Именно поэтому она не выносила на сцене дураков, особенно в начале её творческого пути – в беспокойное для нее время. Да, собственно говоря, почему она должна была относиться к ним иначе? Ведь Каллас никогда не требовала от других покорения вершин, к которым не стремилась сама». Понимаете, опера - это бесконечное напряжение сил, нервной энергии. Это за гранью обычных человеческих возможностей. В кино или драматическом театре сейчас можно взять фактурного человека с улицы, заставить выучить текст и вывести на сцену, а в кино и текст можно особо не учить. Это, конечно, сомнительно и даже печально с точки зрения профессии, но это случается не так уж редко, а некоторые режиссеры представляют это даже как большое достижение. Но в опере на внешней фактуре и природной естественности не выедешь – там должно быть огромное мастерство. Требования совсем иные. Если Мария Каллас находится на уровне предельной самоотдачи, то она абсолютно вправе требовать этого же и от своих партнеров по сцене. Известно, что Федор Иванович Шаляпин во время репетиций выстукивал на сцене ритм ногой, когда он слышал, что дирижер и оркестр его не соблюдают. В этом смысле он тоже был крайне неудобен. Великие артисты чаще всего были неудобны в общении.

- Вы сказали, что счастье для Вас – это чистая совесть, свобода, здоровье, любимые люди...

- И творчество – я забыл тогда об этом сказать. Творчество. В обязательном порядке.

- С течением времени эти ингредиенты менялись?

- Нет, они всегда были такими. Как формула, может быть, сложились недавно. В течение последних десяти лет мы собираемся с коллегами после успешных гастролей отметить удачно проделанную работу, и я произношу тост – «за здоровье, искусство и свободу». Впрочем, чтобы точно обозначить творческую и жизненную философию, то следовало бы добавить к этим трем - любовь.

- Чистая совесть разве не предполагает и здоровье? Когда на душе спокойно, тело тоже функционирует более уверенно.

- Нет, простите, не предполагает. Я старше вас и могу сказать, что здоровье не гарантировано чистой совестью. Нередко у человека с плохим здоровьем совесть чище, чем у физически крепкого.

- Мне бы хотелось вернуться напоследок к Японии, но не в рамках японского мироощущения, а в связи с одной из сюжетных линий фильма Такеши Китано «Куклы». Девушка и молодой человек встречаются каждый день в парке на скамейке, она приносит ему обед, он приходит на рабочий перерыв. Я, возможно, ошибаюсь с точностью сюжета, но это не помешает нам увидеть суть дела. Он не ощущает себя достойным ее, потому что в нем сильны представления о соответствии образу мужчины, которые так усиленно взращивают СМИ, индустрия потребления, тонкий психологический маркетинг и так далее. И вот он уходит, чтобы привести себя в соответствие с этими представлениями.
Идут годы, она по-прежнему каждый день на старом месте, каждый раз ожидая его. Он достиг положения и уже немолодой идет на встречу с ней, но по дороге он погибает от рук конкурента по бизнесу. Она, ожидающая его столько лет, так и не узнает, что он вернулся, пусть и таким окольным путем. Мне кажется, это была бы подходящая тема для романса – ведь они часто касаются любви, причем не обязательно реализованной, как Вы думаете? И насколько трагично это стремление соответствовать преходящим навязанным образам, быть в постоянном достижении призрачного идеала, своего рода быть готовым к употреблению продуктом рекламы, а не непосредственным, живым, а потому и притягательным?

- В чём-то Вы правы. Но мы вынуждены снова вернуться к эстетике. Романс - не иероглиф. Я люблю наблюдать иероглифы. Рассматривать их. Видеть, как иероглиф рисуют или, может быть, пишут – не знаю, как сказать правильнее. Я не совсем чужд этой теме, мой дедушка знал японский достаточно хорошо. Он был разведчиком во время Второй мировой войны. Хотя я понятия не имел, что он знаком с японским языком – он не рассказывал в подробностях о своей службе. В начале девяностых, когда появились первые кассеты с моими записями, я купил магнитофон и отправил ему посылкой, написав, что приеду и переведу с английского, как им пользоваться, по-русски в инструкции написано не было – только на японском, английском и немецком. Приезжаю, а дедушка с бабушкой уже вовсю слушают мои записи – я говорю, как вы сумели включить и настроить магнитофон? А он невозмутимо: «ну, там же по-японски ясно написано»! К чему я это? К тому, что этот мир мне знаком, но я знаю, что
по-настоящему в него никогда не войду. Мне просто не хватит внутренней силы и энергии на то, чтобы еще и его каким-то образом освоить, но, насколько я понимаю японскую культуру, там всегда очень четкий смысл, образы и символы очень точно выписаны. Это законченный символ - почти всегда знак. Напротив, романс – незаконченный символ, очень живой, текучий, он может восходить до символизма, указывать на смысл, но романс не категоричен, почти никогда не назидателен. Вообще, бывает такое, да, но это, как правило, не очень удачный романс.

Что касается второго вопроса, то для мужчины мучительный момент соответствия – несоответствия уровню ожиданий любимой женщины. Стоит ли это того трагического события, которое вы описали? Но в кино очень часто нам дают какие-то предельно выраженные, тотальные, пограничные состояния, с которыми мы в быту обычно не сталкиваемся. В жизни это бывает не часто. Вообще, должен сказать, что вы описали очень печальную историю. Я бы пожелал всем, чтобы стремление к чему бы то ни было не помешало любви. Ни карьера, ни богатство, ни власть. Главное - любовь, вне навязываемых извне хитросплетений и образов, потому что только в любви жизнь по-настоящему обретает смысл.

Антон Чернышевич

http://namaskar.com.ru/wp-content/uploads/2017/11/Namaskar_%D0%B2%D1%8B%D0%BF%D1%83%D1%81%D0%BA-10-_-%D0%9E%D0%BA%D1%82%D1%8F%D0%B1%D1%80%D1%8C-2017-4.pdf