"Король танго": "Ах, эти черные глаза" - А. Перфильев

автор **Ирина Н.** Ср Окт 23, 2013 4:40 pm

«Ах, эти черные глаза...»

к вопросу об авторстве

Николай Дмитриев

С возвратившимся интересом к ретро, вернулись в культурный обиход многие имена, когда-то искусно как бы забытые. Например, популярными снова стали песни А. Вертинского и П. Лещенко, К. Сокольского, Н. Плевицкой, снова выпускаются записи казачьего ансамбля Жарова, который когда-то гремел по всему миру.

Вернулось в музыкально-эстрадный мир и имя Оскара Давидовича Строка (1893-1975). Вернулось триумфально. «Король танго», «Законодатель мод в области эстрадной музыки», «великий маэстро» - вот некоторые из титулов, на которые оказалось так щедры сегодняшние меломаны и публицисты.

Об Оскаре Строке пишут в его родной Латвии, в России, на Украине, в Германии, в США. Рассказывается о его приличном профессиональном образовании: Петербургская консерватория еще до революции. Довольно подробно и детально повествуют о «творческом вплеске» в конце 1920-х - начале 1930-х, когда О. Строк вошел в эстрадный мир Риги, тогда прелестного европейского города, одного из желанных мест расселения русских эмигрантов. Как говорится сейчас, был маркет, был творец, и творения мастера нашли отклики в сердцах тысяч и тысяч потребителей.

Петр Лещенко через брак свой с Женни-Зинаидой Закис имевший все права на пребывание в Латвии (будучи успешным антрепренером и владевший тремя ресторанами в одном только Бухаресте) приобрел у Строка почти 50 произведений, танго, романсов, фокстротов, эстрадных песенок. Среди них - "Мое последнее танго", "Татьяна", "Вино любви". Рижская фирма "Беллаккорд-электро" и американская "Колумбия" заключили контракт - и миллионы пластинок заполонили прилавки. По всей Европе, в обеих Америках, в Тунисе, Марокко и Китае, в любом эмигрантском доме по праздникам или просто во время вечеринок и танцев зазвучал этот репертуар. Это была настоящая слава маэстро О. Строка.

В наши дни, в русскоязычном журнале «Вестник» (США) автор из Чикаго Гарри Любарский утверждает: «он (О. Строк) сделал с танго то, что его гениальный соплеменник Имре Кальман сделал с опереттой. Превратил салонный, несколько жеманный и манерный танец в воистину всенародный. Его музыка во многом содействовала появлению, становлению и успеху целой плеяды выдающихся исполнителей, таких как Суговара, Морфесси, Петр Лещенко, Козин, Баянова, Кобзон и многих других...»

Сегодня записи знаменитых сентиментально-романтических танго "Черные глаза", "Голубые глаза", "Мое последнее танго", "Скажите, почему..." и др. расходятся на дисках - электроника чудодейственно борется со временем, и мы теперь можем наслаждаться этими поистине вечными произведениями песенного жанра. У практически всех их в скобках (где принято писать авторов музыки и стихов) строит фамилия - О. Строк.

Лишь изредка, в одном или двух уголках бесконечного виртуально-информационного мира вдруг проскальзывает странный диссонанс. Так, засл. артист РФ Олег Погудин на своем неофициальном сайте все-таки сообщает, что музыка к романсу-танго написана О. Строком, а стихи - ... А. Перфильевым.

Кто такой Перфильев? Откуда он взялся? Почему в подавляющем большинстве случаев пишется, что и слова, и музыку написал О.Д. Строк, но вдруг возникает совершенно новое имя? Мало кому известное. Почти никому ничего не говорящее. Возможно, это ошибка? Или искреннее заблуждение? Или чьи-то попытки примазаться к чужой славе? А может, О. Строк в самом деле не является автором текста?

Однако вот свидетельство, которое оставил Семен Мирский, сотрудник Радио «Свобода». Он рассказывает о своей встрече в мае 1964 года: «Александр Михайлович Перфильев... был он уже весьма пожилой, молчаливый, застенчивый, работавший в отделе новостей. В годы гражданской войны Александр Перфильев служил в Белой армии и был казачьим есаулом, что в моем представлении плохо вязалось с его внешностью - он был щуплый, невысокого роста, в очках. После войны оказался в Германии. Какое-то время был мужем писательницы Ирины Сабуровой, тоже, кстати, работавшей на радио, и был он поэт. Однажды на салфетке, в которую был обернут съеденный вместе бутерброд, Александр Михайлович написал моей жене благодарственный экспромт. А в ответ на вопрос, как ему удается так быстро импровизировать, Перфильев ответил, что говорить в рифму ему гораздо легче, чем прозой. "А стихи ваши вы когда-нибудь печатали?" - поинтересовался я. "Да, было, - как-то нехотя ответил Перфильев. - Была даже песенка". "Какая песенка?" И тут Александр Михайлович начал тихонько напевать:

"Был день осенний,

И листья грустно опадали,

В последних астрах

Печаль хрустальная жила.

Грусти - тогда с тобою мы не знали,

Ведь мы любили

И для нас весна цвела!

Ах эти черные глаза..."

ну и так далее", -

сказал автор слов песни».

Биография Александра Михайловича Перфильева богата самыми неожиданными поворотами. Он родился в семье генерала Забайкальского казачьего войска в 1895 году, был вторым по счету сыном. Как принято было в семьях военных, в 8-летнем возрасте был отдан во Второй кадетский корпус в Санкт-Петербурге. В 1904 году вместе с отцом проделал тяжелейшую экспедицию по степям Внутренней Монголии и Манчжурии. Центральная Азия, Алтай, Монголия, Бурятия, Забайкалье навсегда вошли в жизнь и в душу мальчика. Спустя несколько лет, он окончил Оренбургское военное училище, вышел в Первый Нерчинский казачий полк - тот самый полк, которым в 1915-1916 гг. будет командовать П.Н. Врангель.

В Первую Мировую войну Александр Перфильев - кадровый офицер, неоднократно ранен и контужен, произведен в есаулы (капитан по армейской шкале), награжден Георгиевским крестом и оружием. Появляются первые поэтические публикации в петроградских изданиях. Война и революция принесли горе потерь и разорение семейного гнезда: на фронте погиб старший брат Николай, чуть позже схвачен и расстрелян отец, генерал Перфильев. И тут же последовала смерть первой жены и дочери от «испанки», как называли тогда особую форму гриппа с крупозным воспалением легких. Сам Александр Перфильев арестован большевиками и проводит в заключении около года. Будучи выпущен, скрывается, пробирается на юг России, в Добровольской армии выполняет поручения по связи с казачьими частями.

После поражения белых он добирается до Риги. Здесь нанимается объезжать лошадей богатому фабриканту. Все чаще обращается к поэтическому творчеству и журналистской работе. Вскоре начинает сотрудничать в рижских изданиях. Пишет статьи и фельетоны под псевдонимами Александр Ли и Шерри-Бренди. Редактирует, подрабатывает корректором в журналах «Огонек», «Новая нива», в газете «Русское слово». Заводит знакомства и устанавливает добрые отношения с Иваном Лукашем, Леонидом Зуровым, Николаем Истоминым, бароном Иваном фон Нольке, по достоинству оценив сатирические рассказы и повестушки последнего.

От природы богато одаренный, А. Перфильев пишет тексты для музыкальных номеров, скетчей, фокстротов и танго. Платят негусто - это считается подработкой. Да и сам А. Перфильев относится к этим своим текстам пренебрежительно. Они появляются ради лишней копейки, которая тут же - офицерская традиция не умерла! - тратится на цветы дамам, на рестораны, карты, театральные постановки. Романтические встречи играют не последнюю роль.

В 1925 году Перфильев знакомится с Ириной Сабуровой, которая становится его женой на последующие 15 лет и другом до конца его жизни. Позднее, также сотрудница Радио Свобода, писательница, оставившая нам такие свои книги как «Тень синего марта», «Счастливое зеркало», «Копилка времени», «Корабли старого города», «О нас», Ирина Сабурова расскажет об Александре Михайловиче:

«Помимо газетно-журнальной работы, А. Перфильев был всегда тесно связан с нотными издательствами и артистами малой сцены, которых было тогда немало в Риге... Русский текст всех нот, вышедших в издательстве Оскара Строка, написан Ал. Мих. Перфильевым (несмотря на то, что на них значится: «Слова и музыка Оскара Строка»), в том числе пользовавшиеся почему-то невероятной популярностью «О, эти черные глаза». А. Перфильев считал это занятие «халтурой», исключительно ради заработка (очень небольшого, кстати), и поэтому упоминание его, как автора стихов - ниже своего достоинства».

Что же было для него достойным? Конечно, его настоящая поэзия. Та, за которую платят еще меньше, чем даже за стишки для фокстротов и эстрадных песенок, но в которой он дает излиться своей душе. Собственно, поэзия Перфильева - это запечатленная история души. Души потерянной, взыскующей, алчущей, надеющейся, усталой, просветленной.

Господи! С нашей ли верою

Входить в другие миры?

Этой ли ношей серою

Пачкать Твои шатры?

Пустишь одетых вьюгою?

Примешь одетых дерюгою

Туда, где горят костры?

Мы же, убогие, пьяные,

Оставим следы лаптей

Там, где цветы осиянные,

Снежинки Твоих Страстей.

Мы ж - это те топоры,

Крест Твой тесавшие, серые...

Мы же и ясли с пещерою

Создали с древней поры.......................

Верую, Господи, верую!

Первая книга стихов Перфильева (под псевдонимом Александр Ли) вышла в Риге в 1925 году, называлась она «Снежная месса». В ней еще чувствовалось влияние той, предвоенной поэзии, поэзии Блока и Брюсова, Гумилева и Северянина. Вместе с тем, трагические события революции, гражданской войны, медленно заживающие раны, внутренняя потребность осознать, разобраться, что же произошло со всеми нами, с народом, с нацией, со страной - все это наложило отпечаток на поэтическое слово Перфильева на многие десятилетия. В этом он шел прямо в фарватере другого большого и незабвенно-искреннего поэта - Ивана Савина.

Вторая книга его вышла тоже в Риге, в 1929 году. Называлась она «Листопад». Тема России, православной веры, изгнанничества, выживания людей в чужих странах все так же сильны. Философия поэта становится более глубокой, стихотворная речь более насыщенной. И хотя раны потерь постепенно затягиваются, одна потеря постоянно дает о себе знать:

СТАРЫЙ ПЕТЕРГОФ

Вы вскользь сказали: «Старый Петергоф!

Я там жила... давно, еще девчонкой...»

И от простого смысла этих слов

Моя душа забилась грустью тонкой.

Взметнулись в ней осколки прежних снов...

Вы вскользь сказали: «Старый Петергоф!»

Вы помните: журчащие струи,

И Монплезир, и Шахматную гору...

Мой Петергоф! В полуночную пору

Как я любил все шорохи твои.

И музыку сквозь кружево листвы,

Подобную таинственному звону,

А позднею порой на рандеву к «Самсону»

Ужели никогда не торопились вы?

И в лепете его немолчных струй

Вы разве не ловили шепот дерзкий?

И разве не дарил вам поцелуй

Лихой поручик конно-гренадерский?

Я никогда нигде вас не встречал,

Теперь вы стали дороги и близки...

Быть может, вам влюбленные записки

Я юношей краснеющим писал?

И их бросал туда, где ряд скамей

Перед эстрадой струнного оркестра,

В тот миг, когда маман пленял маэстро

Колдующею палочкой своей.

А помните старинное село

С таким смешным названьем «Бабьи Гоны»?

Какой далекой песни перезвоны

Названье это в душу принесло!

Там собирались мы на пикники

Веселою и шумною ватагой...

Юнцы пленяли барышен отвагой,

И в преферанс сражались старики...

Вы помните? О, горечь этих слов!

Забыть ли то, что больше не вернется?

Ведь никаким изгнаньем не сотрется

В душе названье: Старый Петергоф.

За этой книгой следовала третья, «Ветер с севера» (Рига, 1937). К темам потерянной родины, любимой женщины, одиночества, ожидания чуда (в том числе и настоящей любви), добавляется тема убегающего времени, приближения старости, несбывшихся надежд. Одновременно А. Перфильев продолжает работать в эстрадно-песенном жанре: он очень хорошо играл на фортепьяно, а поэтом был от Бога.
Когда в 1976 году Ирина Сабурова собрала посмертный сборник стихов его, то отдельным разделом она выделила песни и романсы Александра Перфильева (музыка и слова). Их всего четырнадцать, они самого разного жанра. Тут есть и под Вертинского: «До свиданья, моя обезьянка, / Все прошло, промелькнуло, и пусть... / В сердце плачет смешная шарманка, / Надоевшая, старая грусть...» И в духе старых народных песен: «Широка ты, степь родная, / Ковыли, шалфей, полынь... / Степь моя родная, / Степь моя цветная, / Пой же сердце, не остынь...» Не обойден и жанр любовного романса: «В сентябре уже темнеет рано, / Желтый лист ложится на песок. / Он - конец веcеннего романа, / Нежный вздох и жалобный упрек...»

«О, эти черные глаза» (Или в другом варианте «Ах, эти черные глаза») включены не были, хотя в предисловии к сборнику И. Сабурова определенно указывает, что ее бывший муж является настоящим автором романса.

На причину этому она намекает в такой характеристике А. Перфильева: «На службе он был хорошим товарищем, всегда готовым помочь, чуждавшимся всяких интриг, очень добросовестным работником - и человеком, никогда не умевшим добиться чего-нибудь и заставить считаться с ним...»

«Никогда не умевшим добиться чего-нибудь» - означает как раз таки «добиться материальных благ», настоять на своих правах. Об отношении его к своим «песенкам» мы уже знаем. Как относились к тем же песенкам О. Строк и П. Лещенко, тоже ясно: это был их бизнес, приносивший им очень приличные доходы. До Второй Мировой войны Строк со своим оркестром гастролирует по всему миру и выпускает огромными тиражами пластинки через ведущие мировые компании грамзаписи.

Кстати, классический текст А. Перфильева, приведенный выше С. Мирским, отличается от текста, который исполнял тогда, в начале 1930-х Морфесси. В чеканной лаконичной строфе Перфильева антитезой проведена осень и весна, грусть расставания и весна любви:

"Был день осенний,

И листья грустно опадали,

В последних астрах

Печаль хрустальная жила.

Грусти - тогда с тобою мы не знали,

Ведь мы любили

И для нас весна цвела!

Лирико-сценическое время в этом стихотворение определено. Это - осень, день осенний. И события, - любовное чувство, прежде всего, - происходят осенью. К осени относится предметное насыщение стихотворения: опадающие листья, последние астры. Противопоставление осени внешнего мира и весны (любви) мира внутреннего является содержанием и внутренней коллизией его.

В исполнении Морфесси содержание изменено. Прежде всего, стихотворение разбито на две строфы, с дополнением штампов, заполняющих пустоты:

Был день весенний,

Все расцветая, ликовало,

Сирень синела

Будя уснувшие мечты.

Грусти - тогда со мною ты не знала

Ведь мы любили,

И для нас цвели цветы.

Ах, эти черные глаза

Меня пленили... - и т.д. Полностью изменен временной план. События первой строфы отнесены к весенней поре. Предметный антураж весь относится к весне: цветущая сирень, ликование природы. С весной связана любовь - как и положено. Внутреннее противопоставление исчезает. Оно заменяется на противопоставление внешнее.

Был день осенний

И листья грустно опадали,

В последних астрах

Печаль хрустальная жила.

Слезы - ты безутешно проливала

Ты не любила

И со мной - прощалась ты.

Ах, эти черные глаза,

Меня пленили.

Их позабыть никак нельзя,

Они - горят передо мной...

...............................

Ах, эти черные глаза,

Кто вас полюбит,

Тот потеряет навсегда

И сердце и покой.

Сегодня, очевидно, невозможно будет определить, к какому варианту А.Перфильев имеет большее отношение. Возможно, что к обоим. И сделав поначалу великолепное 7-стишие, он «разработал» его в двухкуплетный текст типичного шлягера-романса. Впрочем, можно предположить, что взяв за основу перфильевское стихотворение, кто-то (это может быть и не сам О.Д. Строк) трансформировал его в двухкуплетный романс с рефреном.

Сам романс несомненно получил особый окрас благодаря своему рефрену о черных глазах. Можно ли найти источник этому образу в биографии или творчестве автора?

Представляется, что да.

В 1946 году, проживая то в лагере Ди-Пи, то на частной квартире в Мюнхене, А. Перфильев издает книжку прозы «Когда горит снег» (издательство «Космос»). Эта книжка по праву может считаться библиотечной редкостью, такой редкостью, что о ней не упоминает даже И. Сабурова, перечислившая практически все, что издал Перфильев (надо учесть, что они развелись в 1940-ом).

В книжке собраны рассказы, которые Александр Михайлович писал всю свою жизнь. Проза тонкая, ароматная, тягучая, как добрый мед - мы дадим более полное описание ее в отдельной статье. Один из ранних рассказов «Ковер» повествует о службе молодого офицера где-то в Центральной Азии. Любовь к приблудной девушке-азиатке становится для молодого офицера мучительным кошмаром:

«... я знал, что ночью будет снова: яркие губы Йок, ее глаза, неподвижные, странные, глаза сомнамбулы, и это сладкое безволие мысли и тела...

Это продолжалось с неделю. А потом наступила скука... Скука сменилась пыткой!

Я не знал, куда мне уйти от Йок!..

...Ночи сделались каким-то бредом. Утомленный дикими злобными пытками Йок, я засыпал с тяжелой головой, - стыдно сознаться, - держа в руке нагайку и положив под подушку револьвер, просыпался от каждого шороха, как сумасшедший.

Мне снились дикие сны... Каждый раз, открывая глаза, я встречал устремленные на себя ее неподвижные, ничего не выражающие глаза сомнамбулы, и чувствовал, как меня сковывает знакомая истомная слабость».

Несомненно, описание это точнее и глубже описывает состояние, о котором штампом романса сказано просто: «Тот потеряет навсегда / И сердце и покой». Несомненно, так же, что А. Перфильев, имевший несчастье столкнуться с этими «сомнамбулическими глазами» в настоящей жизни, однажды вспомнил о них уже в Риге - и набросал свой замечательный текст. И вот уже восемьдесят лет, как этот романс-танго чарует слушателей.

Картина, которая вырисовывается, тоже ясна и прозрачна. Оскар Давидович Строк был явно человеком неглупым и с большим вкусом. Он сразу подметил в этом бывшем офицере, ставшем фельетонистом и корректором, особый дар. Самые бросовые стишки А. Перфильева дышали жизнью, звучали в унисон тысячам и тысячам душ. Не вызывает сомнения, что некий договор как бы существовал между музыкантом и предпринимателем с одной стороны и поэтом с другой. Перфильев писал тексты для Строка, Строк, после необходимой обработки, выставлял плоды творчества на потребительский рынок.

Через несколько лет, когда советские войска вошли в Ригу, О. Строк, тогда уже очень известный музыкальный деятель, стал советским гражданином. Совсем иной выбор сделал А. Перфильев - он предпочел уйти дальше, в Германию.

После нападения Германии на СССР О. Строк уезжает в далекую Среднюю Азию - там было безопаснее. А. Перфильев же снова надевает военную форму, форму «вермахта», хотя ему уже за 45 лет, возраст не самый военный. Он оказывается в штабе генерала П.Н. Краснова, чудом избегает расстрела в Праге в 1945 году, бежит в зону английско-американской оккупации, вместе с казаками Русского Корпуса оказывается в северной Италии, потом возвращается в Германию. Там, как уже было сказано, сотрудничает на Радио Свобода. Там и умирает в 1973 году.

После войны Оскар Давидович Строк возвращается в Ригу. Он так и не нашел себя в советской действительности, по крайней мере, так утверждают его биографы. Играет и поет в ресторанах Риги.

Как сообщает тот же Гарри Любарский, ЂВ начале 60-х годов к нему вновь возвращается популярность. Его мелодии все чаще и чаще звучат в эфире. Пластинки с его произведениями выходят многотысячными тиражами и мгновенно раскупаются. Но, как композитор, Строк закончился. Он еще пытается писать какие-то пьесы, вальсы, интродукции, но они не идут ни в какое сравнение с теми шедеврами, которые он создал в период своего озарения».

Да, наверное, каждому озарению соответствует своя обстановка и свои условия. Иное озарение может иметь место только если есть кому озарять. И. Сабурова не пишет, был ли между ними заключен контракт, она просто отмечает, что «Русский текст ВСЕХ нот, вышедших в издательстве Оскара Строка, написан Ал. Мих. Перфильевым...»

Нет, она не обвиняет Оскара Давидовича в плагиате, она просто констатирует факт реального авторства. Строк попросту использовал свое финансовое положение, чтобы стать «королем танго», Александр Перфильев же, очевидно, был тем литературным «рабом», который писал и писал для него тексты – «бесчисленное множество русских текстов для наиболее популярных фокстротов, танго и т.п.», по замечанию И. Сабуровой. Он был тем, кто превратил О. Строка в «законодателя мод в области эстрадной музыки».

Но это совсем не значит, что Александр Михайлович Перфильев тем самым перестал быть автором романса «Ах, эти черные глаза» - он остается им навсегда.* * *

http://www.shanson.org/forum/showthread.php?t=4020