19 июля 2011 г, Песни Б. Окуджавы, Политехнический, Москва

1 отделение

1. Музыкант ("Музыкант играл на скрипке..")
2. Еще один романс ("В моей душе запечатлен...")
3. Солнышко сияет
4. Песенка о молодом гусаре
5. Батальное полотно ("Сумерки. Природа..")

- муз.пр

6. Ваше величество, Женщина
7. Я пишу исторический роман ("В склянке темного стекла...")
8. Песенка о старом пиджаке ("Я много лет пиджак ношу...")
9. Он, наконец, явился в дом
10. Песенка о дальней дороге ("Забудешь первый праздник...")

- муз.пр

11. Лесной вальс ("Музыкант в лесу, под деревом...")

- Мы закончили первое отделение концерта. Мы увидимся после перерыва.
Надо немножко вздохнуть.

2 отделение

- муз.пр

12. Песенка о Моцарте
13. Заезжий музыкант
14. Песенка о московском муравье
15. Прощание с новогодней елкой
16. Вот так она любит меня

- муз.пр

17. Я вновь повстречался с надеждой

Просьба из зала исполнить песню:

- Пожалуйста, исполните песню "Надпись на камне". Он не единожды стоя на этой сцене, он так любил этот зал. "Надпись на камне".

Олег

- Дело вот в чём. Я признателен, безусловно, за память о Булате Шалвовиче, причём, высказанную. Вот. Есть, тем не менее… Это не отповедь, я просто… Я не хотел сейчас начинать разговор. Но бывает такой момент, когда что-то вклинивается извне. Надо быть, на самом деле, очень осторожным. Я ещё раз прошу прощения, это - не отповедь и не выговор никакой. Но, поверьте, есть у меня определённое - и сознание вообще, как у обычного человека, и определённое артистическое сознание. Соответственно, существует - и ткань концерта, и, поверьте, что к памяти Булата Шалвовича я отношусь очень-очень серьёзно.

Я не хочу говорить более высоких слов, вот... Но это, действительно, - тот человек, творчество которого, наверное, меня во многом сформировало. Я отношусь к нему, если хотите, как относятся к родителям или к учителям, хотя, мы никогда с ним не встречались в его жизни. Но, тем не менее, очень многое в моей жизни, особенно в моём взрослении связано с именем Булата Окуджавы: с его не только песнями, но и, в общем-то, с его … с его личностью... вот...

А дальше начинается такой вот, знаете, волюнтаризм артиста, право артиста, тем более, когда он один на сцене, решать, что он будет исполнять и, когда, и, как... вот.

Спасибо Вам ещё раз за память...

Тем не менее, вот движение, которое я предполагал, оно, всё-таки, действительно, нарушилось, и следующая песня – она должна была быть немножко о другом, а получилось так, что….

Поверьте, многие из здесь, находящихся в зале, они - и это драгоценно... вот, вы не представляете насколько это бесконечно ценно – очень многие из тех, кто сейчас здесь на концерте, бывали здесь в старинные, в общем-то, как я должен сказать, для меня, по крайней мере, для моей творческой судьбы времена, когда концерты Олега Погудина проходили в этом зале, ну, если не каждый месяц, то, по крайней мере, раз в два месяца точно. И было какое-то особое ощущение, когда говорят и правильно говорят, что дважды в одну реку не войдёшь... Хотя, это не точное... это уже такой, как будто определённый художественный перевод более древнего изречения. Но мне он по нраву, мне он нравится - этот перевод.

Действительно то, что протекает в нашей жизни, в этом - и печаль очень серьёзная, но, наверное, и какая-то защита, какая-то охрана от глупости, которую могли бы натворить, но, тем не менее, печаль, что никогда невозможно вернуться в час прошедший, в день вчерашний, в то, что когда-то происходило, чтобы что-то может быть сдвинуть или поправить. Но, даже, знаете, я не об этом печалюсь.

Печалишься больше всего об одном, я, по крайней мере. И могу сказать – с течением времени печалишься только о том, что не успел кого-то поблагодарить. Вот это самое-самое-самое серьёзное. Причём, река течёт и в неё, сам уже знаешь прекрасно, дважды не войдёшь, а всё равно не успеваешь этого делать. Может быть, в этом тоже какой-то очень важный закон, чтобы не было как бы права успокоиться душой, успокоиться сердцем, чтобы, в принципе, в разных обстоятельствах нашей жизни пытаться в каждом человеке увидеть человека достойного - и твоей любви, и твоего участия.

Хочется правда всегда, так же хочется, собственно говоря, верить, что и человек, который попадается тебе навстречу, увидит и в тебе человека, достойного любви и участия. Это, кстати, не заслуживается. Это есть по факту, что называется, нашего существования.

Вот об этом, кстати, поразительно, об этом, как у всякого большого, великого поэта, об этом в песнях Окуджавы говорится не таким рубленым дурацким языком, как я сейчас разговариваю, а говорится поэтически - так, что понимаешь это не умом, а слышишь сердцем и, если прислушаешься, и, если тебя это заденет, то ты поступишь так, как ты должен поступить.

В этом, на мой взгляд, ценность самая основная этих песен. В этом их образОвывающая ценность, в этом ценность их формирования человека. И нужно, чтобы они звучали.

Иногда можно подумать: достаточно включить запись и… в принципе, Окуджава, по счастью, записал все свои песни, во всяком случае, наиболее известные, наиболее значительные – он их все записал, но мы иногда ленивы, чтобы включить кнопку на магнитофоне, поставить диск или кассету, ну, уже, наверное, диск, пластинку, которую когда-то уже переслушивали.

А встречи живые, сейчас, когда может дрогнуть голос, когда может артист закашляться, и, когда он может заплакать, и, когда ему может стать тяжело, может побледнеть или наоборот – глаза его засияют радостным, счастливым живым огнём, это - бесценно. Ничто не заменит это.

Поэтому эти песни должны звучать. И пусть они звучат столько, сколько нужно часто. Пусть те, кто их поёт, понимают, что они поют. Пусть те, кто их слушает, воздают должное их автору и больше всего тем, что пытаются хоть как-то – я про себя говорю тоже, наверное, в первую очередь про себя говорю – пытаются жить по этим правилам, а, поскольку Окуджавы нет уже на земле довольно долгое время, то по этим заветам.

Вот такое патетическое высказывание. Оно прозвучало вместо песни, которую я планировал сейчас спеть п.ч. после нашего разговора она, действительно, не очень уместна. Но, по счастью, Булат Шалвович написал много песен и... ну, больше сотни я их знаю, поэтому есть возможность выбора.

А сейчас сосредоточусь на песне, и постараюсь продолжить...

Вы знаете, бывают какие-то песни, которые, кажется, будто написаны про тебя. И не надо искать в этом какого-то серьёзного глубокого смысла. Я ничем не заслужил таких определений, которые здесь написаны, но просто ещё, будучи ребёнком - совсем маленьким - я в эту песню влюбился. Я пою её уже больше тридцати лет. И меняется жизнь, проходят годы, меняюсь я, меняется всё вокруг меня, не меняется какая-то определённая уверенность в том, что эта песня сплошная правда – правда и оправдание не только для меня, но мне всегда хочется надеяться, что и для меня тоже.

18. Три сестры ("Опустите, пожалуйста, синие шторы...")

- Я не закончил монолог про реку, хотя, и долго говорил. Это вообще беда. Я иногда теряю мысль, заговариваюсь и теряюсь в созвучиях.

Всё-таки, я очень бы хотел поблагодарить… поблагодарить, поверьте, от сердцевины сердца.

Как-то было в спектакле по Шекспиру – в «Двенадцатой ночи» – вот там было такое замечательное определение шекспировское: «в самой сердцевине сердца».

Вот очень бы хотелось поблагодарить всех тех, кто с нами вот эти уже тринадцать лет.
И это, действительно… Я сказал это слово сейчас, хочу его подчеркнуть – это не просто драгоценность – это бесценно, наверное, самое драгоценное, что вообще есть в артистической жизни – в жизни артиста. Есть счастливые артисты, которых любовь и преданность людей, которым дорого то, что они делают на сцене, сопровождает всю жизнь. Я об этом мечтаю, а до сих пор, слава Богу, и могу чувствовать это. Низкий вам всем за это поклон. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Спасибо.

19. Молитва Франсуа Вийона

- муз.пр

20. Надпись на камне ("Пускай моя любовь как мир, стара...")

- Когда-то это на самом деле… спасибо... когда-то, когда я был моложе и нахальнее… нахальнее - в смысле хорошем, т.е., не было ещё столько всего пройдено, не было, как сказать, необратимых разочарований, и я позволял себе достаточно вот с такою, может быть, немножко затянувшееся, но, всё-таки, юношеской уверенностью и вот таким нахальством употреблять цитаты. Собственно говоря, это случилось…(поворачивается к Михаилу) Миша, по-моему это было в Риге, когда мы беседовали - то ли с Игорем – тогда с продюсером наших концертов в Риге, то ли это было с кем-то из журналистов.
Это - середина 90-х годов, это - бурление, это -  какие-то совершенно открытые, ничем не стеснённые надежды, это - воздух свободы. И, если у человека, всё-таки, с душой было более-менее всё в порядке, то этот воздух был свежим, а не разгульным. И тогда, когда, как раз, цитировали: «Поэт в России больше, чем поэт», где-то вот, как-то у меня так сорвалось с губ, что и певец в России, в общем-то, больше, чем певец.

Но… что называется, и певцов в Отечестве стало много. С той поры гораздо больше. И, в общем-то, если, опять-таки, конец 90-х годов очень резко был - вот этот водораздел проходил такой крепкий, через него было трудно перелиться тому, что нельзя ни при каких обстоятельствах назвать искусством, нельзя ни при каких обстоятельствах назвать пением, то вот конец 90-х – самый конец, а особенно начало 2000-х годов – они этот водораздел проточили, разбомбили, разбили. И хлынули в разные озёра разные источники – чистые и не чистые.

Никому не хочу ничего говорить дурного. Ни о ком, тем более, не буду говорить дурного. Но, к сожалению, часто, когда вот встречаешься теперь с водой, не знаешь, можно её пить или нет.
Её необходимо подвергать анализу.

Так и с певцами, и с песнями. Я себе позволяю сейчас колоссальную роскошь. И, как обычно, как вообще выступающие люди, делаю это за счёт публики, делаю это за ваш счёт, а роскошь вот в чём: я тосковал очень серьёзно по этому общению, которое было возможно, на самом деле, только здесь – в этом зале.

Есть залы небольшие, есть залы совсем дивные, чудесные, совсем крохотные, в которых можно просто остановить выступление и побеседовать о чём-то и все это поймут. Это как… почти как в гостиной. Есть залы, в которых, хотя, они и не очень большие, всё равно сцена отделяет от зрителя очень серьёзно, и ты, даже, если обстоятельства, вроде бы, такие благоприятные, даже, если ты чувствуешь, что тебя любят, всё равно невозможно – профессия не позволяет перейти рампу. А здесь, вот, хотя рампа есть, её перейти очень просто... так вот... опять возвращаюсь к этой роскоши – роскоши, которой я пользуюсь за ваш счёт.

Я пытаюсь поцеловать свою юность - ту, которая в общем... да, вроде, она до конца и не прошла, но, тем не менее, понимаешь, что она где-то уже и далеко.... она не только сейчас рядом, она не только близко, хотя, есть её горячее дыхание – чувствуешь его, сердце живёт этой юностью по-настоящему, но, всё-таки, у этой юности такая долгая история, что, как вот в песне Булата Шалвовича, которую тоже пел ещё ребёнком... поразительно... вот... любил её и пел так, что, в общем-то, даже люди вполне взрослые откликались на это настоящими слезами... так вот: «Нас юность сводила, да старость свела».

И сейчас тот период, когда понимаешь, что до юности почти столько, сколько до старости. Юность ещё немножко ближе, но и старость, в общем-то, довольно-таки, недалеко. И понимаешь, что, всё-таки, как это ни парадоксально, вот, что б ты ни хотел сделать… я, вообще, на самом деле, - не герой и, уж, тем более, не боец, но, тем не менее, есть такая обязанность и работа, - никуда от неё не денешься, хотя страшно, когда уже не будешь соответствовать этой работе, - всё-таки, вот эти источники разделять. Стоять на какой-то границе и пытаться чистую воду от нечистой отделять.

Это, поверьте, безумно трудно. И, если это получается, то получается совсем не п.ч. есть на это какие-то особые силы и вовсе здесь нет места никакому бахвальству. Это получается по двум причинам: по милости Божией и с вашей помощью. За это ещё раз огромное, огромное спасибо.

БИС

21.  Песенка о полночном троллейбусе
22. Грузинская песня ("Виноградную косточку в теплую землю зарою...")
23. Пожелание друзьям ("Давайте восклицать...")