Форум
Поиск
Регистрация
Вход8 апреля 2010 г, Вертинский, Окуджава, Балашиха
Олег Погудин - Серебряный голос России :: Народный артист России Олег Погудин :: Концерты :: Программы и впечатления прошлых лет :: 2010 год
Страница 1 из 1
8 апреля 2010 г, Вертинский, Окуджава, Балашиха
автор Ирина Н. Пт Авг 21, 2015 8:05 pm
1 отделение
- ...вот... если… если начинается так, значит, действительно, сегодняшний день, он… сегодняшнее выступление, вернее, оно вызывает у меня достаточно такие разнообразные чувства – все очень хорошие по качеству, вот. И, тем не менее, есть некоторое внутреннее смятение, потому что, строго говоря, сегодня, конечно, концерт.
Вот, но есть определенные очень добрые, очень человеческие отношения с людьми, которые все это сегодня организовали, которые нас пригласили. Ребята здесь бывали многократно. Я здесь сегодня впервые... вот… и я - и когда приехал, и когда ходил по этому замечательному, вроде бы, маленькому, но, тем не менее, такому вместительному, как вижу сейчас, помещению, так замечательно обустроенному, с… даже, вот не знаю, постоянна ли эта экспозиция, или здесь меняются картины когда-то... но с чудесными совершенно живописными работами, с комнатами для переодевания, в которых гигантские окна... Прямо в эти окна входит Храм. Очень трудно отделаться от ощущения, что сегодня, все-таки, не концерт, а какое-то другого ряда событие.
Конечно, концерт будет... вот... Но я, право слово, до сих пор не знаю, как его вести. Мы оговорили программу. Мы примерно понимаем, что нужно делать с точки зрения сценического действия... вот, но, тем не менее, думаю, что сегодня можно будет выходить как-то и за рамки выступлений, если родятся какие-то мысли, какие-то разговоры. Я думаю, что мы сегодня можем это себе позволить, п.ч. когда-то давно, на заре концертной деятельности это - было вполне спокойно и естественно в малых залах.
В больших залах это - невозможно почти никогда, такое прямое близкое общение... вот..
Но и тема сегодняшнего выступления, вернее, его область, она тоже не очень… не очень очерченная. Не могу сказать «не очень простая» – не очень очерченная. Сегодняшний вечер посвящен творчеству двух поэтов, двух… «Бард» – слово не люблю, точнее было бы сказать – «трубадур», в том значении, в котором это слово возникло, развилось, жило достаточно долго, но, в первую очередь, все-таки, творчеству двух поэтов – Александра Вертинского и Булата Окуджавы. Двух замечательных миров в истории отечественной культуры прошлого столетия. Двух поразительно одаренных людей, у которых был очень четкий и точный взгляд на современность, на то, что происходит с ними. Понимание свое – очень бережное, точное и очень красивое, в общем, художественное понимание того, что происходило когда-то, и достаточно точные предвидения, иногда вплоть почти до уровня пророчеств. Но, что хочу отметить, как в случае с Вертинским, так и в случае с Окуджавой - пророчеств мягких, пророчеств ласковых, пророчеств тихих и нежных. Может быть, это - самое главное, почему мы сегодня решились соединить вместе эти два имени. Никогда, по-моему, в процентах не соединяли, по крайней мере, так концептуально, и, почему в дни Светлой седмицы и, в общем-то, в помещении – не знаю, как правильнее сказать, церковной общины, в помещении, которое, так или иначе, впрямую относится к Храму. Почему сегодня будут звучать слова, мысли людей, которые, будучи не церковными людьми по своей жизни, по обстоятельствам своей жизни, тем не менее, на мой взгляд, одни из самых христианских авторов в истории русской песни. Об этом можно рассуждать, об этом можно полемизировать. Я в этом уверен. У меня есть и размышления… и какие-то доказательства этих мыслей, но главное доказательство, конечно, для артиста это всегда - его выступление на сцене. Я с этого момента передаю слово по большей части Александру Николаевичу Вертинскому, затем Булату Шалвовичу Окуджаве. Я буду сегодня исполнять их слова... вот.
Но если, повторюсь, что-то родится, если возникнет желание какое-то о чем-то подумать и помечтать, то мы сегодня в этом смысле абсолютно свободны и вольны так поступить.
Итак, первое отделение: Александр Вертинский
1. Сумасшедший шарманщик
2. За кулисами
3. Лиловый негр
- Прежде, чем уступить площадку для музыкального номера Игоря, я, все-таки, не могу не обмолвиться парой слов. Песни, которые сейчас только что прозвучали в рамках одного отделения, - история певца Вертинского - будет достаточно сжатой и короткой и счастливых песен будет в ней уже все меньше и меньше, как и счастливых... «дней» - неправильно сказать. Счастливые дни были в его судьбе и в его жизни, и на закате... вот... Но счастливых надежд и ожиданий оставалось все меньше. Он, как прекрасный, тонко чувствующий артист ощущал это очень болезненно и очень остро, тем более, сделав выбор решительный, окончательный, в смысле того, чтобы вернуться на Родину. Он уже не мог выйти за те границы, за те рамки, в которые себя поставил после 1943 года. Он никогда об этом не сожалел, в смысле, как о судьбоносной ошибке. Но в его письмах, особенно в письмах к жене, очень часто сквозит, а иногда и просто присутствует та особенная горечь – горечь русского человека, который видит все беды, терзания и безобразия Родины и ничего не может сделать с этим в силу какого-то… в силу обстоятельств, не объяснимых рассудком, не рациональных... в силу обстоятельств, которые выше наших возможностей, сил, но выше наших желаний. А порою вообще происходят с какой-то убийственной и всепоглощающей силой и с неизменным постоянством на протяжении столетий. Скорбь Вертинского в его песнях, и в его письмах, и в его разговорах достигает порою уровня Лермонтовских обобщений - мрачных, прекрасных и трагичных. И так же, как и все остальные серьезные, большие и великие художники нашего отечества, он никогда не позволил себе помянуть недобрым словом свою Родину. Это поразительно. Сколько раз я встречаюсь в биографиях и, конечно, в собственном творческом изложении, встречаюсь с судьбами великих артистов – наших великих артистов - с почти, почти без исключения всегда встречаешься с этой же самой фантастической неразрешимой проблемой судьбы русского артиста, вообще, собственно говоря, любого серьезного, думающего, мыслящего, чувствующего человека у нас в отечестве. Вдаваться в какие-то размышления характера социально-политического я не собираюсь. Это бездарно, опять-таки, в условиях нашего отечества. Уверен в этом. Но, всякий раз, сталкиваясь с большим именем в русской культуре, невольно задумываешься о вечном, п.ч., если не принять к сведению, что не земного отечества ищем, но града небесного взыскуем, вряд ли можно хоть как-то, оправдать даже десятую долю всей той беды, которая постоянно творится у нас на Родине, но, может быть… может быть, может быть, для того все это и творится, чтобы, хотя бы, кто-нибудь на земле в масштабах не людей – людей таких, Слава Богу, немало, а в масштабах целого серьезного государства – громадной цивилизации, не забывал о том, что должны мы существовать не для земли, а для того, что выше нее, значительнее нее, для того, что вечно.
Вот, простите за такой поэтический монолог... вот... а дальше снова уступаю место музыке
- муз.пр
4. Бал Господень
5. У высокого берега
- муз.пр
6. В степи молдаванской
7. Доченьки
8. Матросы
- Мы завершили первое отделение концерта. Намеренно завершили его этой песней, как когда-то давно-давно. А, собственно говоря... (обращается к Игорю) в 91 году это было, когда первый раз, Игорь, мы с тобой исполняли эту программу? (и, получив подтверждение, продолжил) вот, т.е., почти 20 лет назад эта песня завершала концерт однозначно, и, собственно говоря, было короткое очень время, когда концерт состоял не только из песен, но и из чтений воспоминаний, писем Александра Вертинского. Для начала 90-х годов это была очень тема животрепещущая. Об этом размышляли тогда многие, едва ли не все. Что происходит со страной? Что происходит с нами? Как определиться в жизни, и в профессии, и в действии, и в чем угодно? Тогда, когда было чуть больше, чем 20 лет, когда жизнь была абсолютно в твоей руке, когда можно было ею распоряжаться. И, когда, по счастью, хватило ума и, может быть, какого-то… какого-то внешнего высокого вмешательства, чтобы не разменять на пустяки те возможности, которые были, чтобы не совершать опрометчивых шагов в ситуациях, которые очень напоминают нынешнюю, когда кажется, что все не так и во всем, что вокруг тебя происходит, все виноваты, а меньше всего – ты... вот... а кто-то там со стороны – обязательно. Когда не было еще мудрости. Вернее, не то, чтобы мудрости... Мудрость – это уже такая добродетель и качество очень серьезное... Но, по крайней мере, не было опыта, который сейчас уже сигналит тебе, объясняет, что, в общем-то, и в твоей жизни уже почти все было, и, уж, конечно, в жизни отечества, тем более, в жизни мира - все было. Но, как тогда, так и сейчас, болью звучат слова Вертинского в его письме, написанном за полгода где-то до кончины, или за год, заместителю Министра Культуры Российской Федерации тогдашнему господину Кафтанову. Не знаю, помнит ли о нем кто-нибудь еще, кроме, как в связи с этим письмом Вертинского, сейчас? Я надеюсь, что с ним все хорошо. Царство Небесное всем, кто смог уйти из жизни с желанием этого Царства... вот... Но у всех, конечно, тех людей есть друг с другом свои счеты, иногда неоплаченные и неоконченные. А то, что я цитирую до сих пор, до сих пор я не могу понять, почему так? Почему так происходит до сих пор? Почему так происходит сейчас? Почему так было всегда? И почему так было с Вертинским? «До сих пор моих пластинок выходит за рубежом до миллиона штук в год, а здесь по-прежнему достают на… (обращается к Игорю Владимировичу: как там? Достают на… ) черном рынке по блату».
Поразительно. Мы вспоминаем сейчас Вертинского великим человеком. Это даже узаконено в воспоминаниях официальных. Это, по понятным обстоятельствам, сейчас возможно и даже модно. Но ушел он из жизни так же, как в нее и вошел, - ушел одиноким, ушел в гостиничном номере в Ленинграде, после последнего концерта, в общем, уже старым, измученным человеком, тем не менее, поразительно, потрясающе влюбленным в эту жизнь и в людей, которые его окружали.
Возвращаясь к биографиям, к наследству - не только творческому - людей творивших, людей сочинявших, людей, исполнявших на сцене свои произведения, произведения других авторов, я всегда пытаюсь черпать там какую-то… какую-то помощь, какую-то силу для того, чтобы не… для того, чтобы, наверное… как сказать это правильнее? - не обозлиться. И, хотя, мне кажется, что наше время уже колоколом – набатом просто звучит: «По причине умножаемых беззаконий во многих охладеет любовь».
К сожалению, я не знаю, иногда у меня до внутреннего трепета и дрожи эти слова слышатся. Тем не менее, как-то, наверное, только в наших силах, опять же, не угашать любви. В нашей обязанности, в наших силах, как-то давайте стараться это делать. И в этом нам помощники очень многие люди, артисты, даже уже давно ушедшие из жизни. Это и Вертинский, и Окуджава, которому мы передадим слово в следующем отделении концерта. Спасибо.
2 отделение
- муз.пр
9. Музыкант играл на скрипке
- Песен Булат Шалвович оставил много. Действительно, очень богатое наследие и, в том еще смысле, что почти все песни, ну, не знаю, там процентов 90 – 95. Проценты считать - неблагодарное дело, но почти все песни счастливо-прекрасные, песни талантливые, песни, озаренные талантом и озаренные, проникнутые или хотя бы тронутые определенным, особым духом. Для человека церковного этот дух определяется очень быстро, просто и очень просто называется. Людям, не знакомым с церковной жизнью, дух этот называть очень трудно, и, поэтому огромное счастье, что можно это делать словами Булата Шалвовича, можно делать это при помощи его песен, которые… которые справедливы, милосердны, мужественны, красивы и, при всем при том, очень тихи, очень нежны, очень не… не агрессивны, не напористы.
Я нередко… Мне нравится эта фраза, она меня восхищает просто своей поэтической красотой. Процитировать ее я сейчас точно не смогу, но вспоминаю часто. Кажется у пророка Илии, когда явление Господне происходит, вот там описываются всякие масштабные, прекрасные, всё вроде устрашающие картины: бурь, громов, ураганов. И ни в одном из этих прекрасных, мощных и устрашающих явлений не было Бога. И вот по всем этим событиям, после всех них, после всех масштабных, катастрофических и грандиозных явлений – дух хлада тонка – то есть, дуновение легкого ветра, и там, где Господь. Вот, когда приходится не то, чтобы спорить, а отстаивать какие-то свои мысли, какие-то свои убеждения, в особенности, я это не сдерживаюсь и делаю тогда, когда при мне резко и, на мой взгляд, опрометчиво неправильно высказываются о людях, которые сами о себе сказать уже ничего не могут, в том числе, и о песнях Булата Окуджавы. Я очень часто вспоминаю это... Мы можем биться, мы можем утверждать что-то, можем даже силой, если Господь дал кому-то силы, что-то доказать на какое-то короткое время, но очень часто в этом не бывает правды, п.ч. нет там очень важного качества – нежности и любви к другому человеку, а вот в дуновении легкого ветра оно есть всег-да - оно нас утешает, оно нас успокаивает, оно дает нам силы, и в нем есть милость.
Все это есть и в песнях Окуджавы. Я в этом убежден, уверен и, собственно говоря, так их воспринимаю, за это их люблю и так их стараюсь воспроизводить. А вот то, что в этой очень кроткой, тихой, доверительной и нежной форме заключены мысли глубокие, иногда трагические, порою суровые размышления о том, что с нами происходит, - это тем более важно, тем более здорово, п.ч. в парадоксальных соединениях чаще всего видна правда, чаще всего в парадоксальных каких-то соединениях мы вдруг понимаем что-то больше, чем головой, понимаем сразу и головой, и сердцем – всем нашим существом, и это становится убедительнее, чем все какие-то талантливые, умные рассуждения. Вот, прекращаю свое рассуждение на эту тему, а дальше будут звучать песни Окуджавы.
10. Солнышко сияет
11. Песенка о молодом гусаре
12. Отшумели песни нашего полка
- муз.пр
13. Песенка о дальней дороге
14. Не клонись-ка ты, головушка
15. Кузнечик
16. Синий троллейбус
17. Грузинская песня
- Спасибо. Спасибо. Была у меня вчера чудесная встреча и неожиданная, поэтому я… не знаю… Сегодня так тепло, так замечательно. Вот цветы уже, в прямом смысле, некуда класть. На пол их класть нельзя – не позволяет никакая... никакая артистическая культура, ни чисто человеческое отношение к цветам, к которым я отношусь с трепетом и нежностью, как они того, в общем-то, и заслуживают. А вчера в музее Александра Сергеевича Пушкина на Арбате было открытие выставки художника… художника из Тархан Геннадия Валентиновича Салькова, и сотрудники музея, директор музея – Тамара Михайловна, они попросили меня прийти сказать какие-то слова на открытии выставки. Причем, мотивировали это тем, что вот необходимо, чтобы какой-нибудь сколько-то известный человек присутствовал и что-то сказал... вот... Но музейщики – народ особенный, чудесный, вот, фантастический, суматошный, но суматошный именно в своем беспрерывном бескорыстном служении тому, что они любят. А любят, как правило, они очень счастливые вещи – высокие, возвышенные, чудесные, гениальные, как, допустим, в случае с Александром Сергеевичем Пушкиным и с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. Любят как их произведения, я говорю – перевожу слово «вещи», для себя, прежде всего, так и самих наших гениев, которые для них люди очень близкие. Вплоть до того, что, как будто бы, близкие родственники. Говорить с ними – настоящее наслаждение. А я так долго сейчас говорю, п.ч., когда я туда появился, там было много людей не просто известных, а по-настоящему чудесных и заслуженных, и людей, которых мы любим, с которыми много лет дружим, которых долго не видели. Например, Юрий Витальевич , которого не видел 10 лет, наверное. Да, лет 10. И к чему весь этот разговор? Когда после открытия выставки – замечательной, чудесной, кстати, будет время и силы – зайдите обязательно на Арбат, посмотрите прекрасно исполненные, очень нежные пейзажи Тархан. Может возникнуть ощущение, что ты там побывал. А я вчера как раз в приветственной речи благодарил за то, что Тарханы неожиданно прибыли в Москву, и вот сейчас такое счастье – встретиться с Тарханами, а заодно и со многими друзьями. И вот директор музея Пушкина на Арбате как раз долго-долго не решалась, и это очень трогательно было, очень нежно, а в конце концов спросила (Олег перешел почти на шепот): «Олег, ну, скажите, а вот у меня интересуются знакомые, ну, куда же, куда же потом деваются все эти цветы?»
Я ответил честно, что они живут столько, сколько могут жить, что ни один цветок не пропадает, если конечно… (Миша: «не замучены»). Но иногда мы и не успеваем уследить, и в залах цветы пропадают.
Уж не знаю кто. К совести сотрудников взывать бесполезно потому, что я даже их судить не могу, вот, ну невозможно – не удерживаются перед прекрасным, и кто-нибудь иногда стащит.
Важно… важно в этом иное: цветы – это, в общем-то, дар Божий, потому что мы их сами не создали, сколько бы мы их… но, конечно, талантливые люди, в этом смысле талантливые, которые умеют выращивать совершенно потрясающие цветы, но, все-таки все дается и дано нам свыше, и в цветах как раз сочетание того, что мне бесконечно дорого, – прекрасного, нежного, беззащитного, и, в то же время, своей беззащитностью, своей потрясающей природной, надмирной в то же время красотой, такое сильное, едва ли не могучее свидетельство об истине. Об истине в том, что красота и любовь – они все равно, в конечном итоге, нам дороже всего остального. Дороже славы, дороже богатства, дороже каких-то наших желаний утвердиться в этом мире. Философствую не просто так.
Это я пытаюсь поблагодарить хоть в какой-то малой степени за то счастье, которое вы постоянно нам дарите. Поверьте, я бесконечно это ценю. Вот и даже вот эту любовь и признательность, выраженную в такой красоте (повернулся к столику с цветами, а их, действительно, огромное количество, по-моему, по соотношению количества зрителей и цветов – наибольшее из когда-либо мной наблюдаемого) ценю бесконечно. Спасибо вам огромное.(аплодисменты)
Мы потихоньку подошли к концу выступления – к финалу, хотя наша, действительно, встреча сегодня происходит в необыкновенной атмосфере - она почти домашняя, поэтому расставаться, право, не хочется, хотя должен быть и всему, всему самому хорошему должен быть какой-то предел. Иногда мы должны его сами полагать. Для чего? Для того, чтобы это хорошее всегда было желанным, для того, чтобы мы стремились к нему снова, для того, чтобы мы берегли его в своих сердцах и потом, потом никогда бы им не пресыщались. Такое случается иногда… (из зала: «невозможно») Это возможно. Наконец у меня диалог с залом – не бесконечный монолог. Это возможно. Для того, наверное, нам и даны какие-то внутренние особенные… особенные возможности. Возможности к самоограничению, возможности веры, которые сводятся в конечном итоге к такому счастливому качеству, как рассудительность. Рассудительность и, может быть, даже, вот есть счастливые люди, которым дана сила обретать настоящую радость в воздержании от чего-то. Я боюсь сейчас так серьезно как бы уходить в размышления на эту тему, потому что должны быть всему свое время и место.
Но, тем не менее, когда мы заканчиваем, завершаем концерты, несмотря на то, что действительно еще чувствуем и собственное счастье пребывания на сцене, и чувствуем то, что залу еще необходимо это общение, необходимо то, что звучит на сцене, вот, мы заканчиваем по двум причинам: иногда просто падаем от усталости – это я говорю буквально – не фигурально, а буквально: выходишь со сцены и падаешь на первую горизонтальную плоскость, которая тебе попадается, но и в том смысле, что… в том смысле, чтобы сберечь это желание встречаться снова и снова, видеться снова и снова. И вновь и вновь этими встречами, за редким исключением, вот, а так – это особое счастье почти для всех свидетельствовать о разумном, добром и вечном.
Все это, вот еще, может быть, слово «красивое» туда подходит. Но вот, правда, без доброго не бывает ни красивого, ни вечного, ни даже разумного. Это я уже по своему даже жизненному опыту в этом убедился. Добрые песни у Окуджавы. Добрые песни у Вертинского, какие бы они ни были иногда колкие, едкие, может быть, даже несколько вычурные. Вот. Все равно они добрые. И в этом свидетельство их правды – так же, как и почти, в общем, во всех тех песнях, которые, милостию Божией, нам удается исполнять.
Следующая песня – она любима всеми. Вот. И она – свидетельство мощного, сильного и красивого духа автора, ее написавшего. Она, может быть, не безупречна с точки зрения мысли, но она однозначно прекрасна и восхитительна с точки зрения чувства, веры, надежды и любви.
18. Молитва Франуа Вийона
БИС
19. Короткая песенка
20. Жаворонок
- <> или, по крайней мере... Иверской Божьей Матери, вот буквально на днях, по-моему, должна быть, да? Этот романс – он в нашем репертуаре очень давно. Самое в нём драгоценное то, что он очень-очень настоящий, настоящий в каком смысле? Он написан очень давно, он написан в начале 19 столетия, хотя по музыке он может быть настолько… настолько близок к нам сейчас, что мог бы родиться и в совсем недавнее еще время. Слова его, конечно, принадлежат, уж точно, эпохе века 19 или конца 18 столетия, начала 19 века. По крайней мере, так – в простоте, так могли писать только люди того времени. Это - их счастье особое, их ответственность особая, и главное, что в этом их, наверное, ну, может быть, самое неоценимое в их наследии, в том наследстве, которое досталось нам. Говорить о высоком просто и естественно, как в обиходе, в быту… в этом смысле я очень признаю название «бытовой романс». Ни в каких других смыслах, а вот именно в этом, что эта песня принадлежит людям очень разным. Людям простым, людям возвышенным, людям искушенным, людям образованным, людям, обремененным какими-то бедами, скорбями и даже страстями, людям чистым, в то же время – людям счастливым, праведным. Всем-всем-всем людям, которые жили, бытовали какое-то очень долгое время на нашей земле, – нашим предкам. И мне кажется, что их бытование – может быть, еще о чем другом можно поспорить, а вот, как бы в быте вряд ли уже кто-нибудь будет спорить – это как раз самое прекрасное бытование, которое выпало на долю нашего отечества за все время его существования. Я в этом почти уверен. Во всяком случае, я с наслаждением прикасаюсь к этим бытовым романсам.
21. Поручение и молитва
- ...вот... если… если начинается так, значит, действительно, сегодняшний день, он… сегодняшнее выступление, вернее, оно вызывает у меня достаточно такие разнообразные чувства – все очень хорошие по качеству, вот. И, тем не менее, есть некоторое внутреннее смятение, потому что, строго говоря, сегодня, конечно, концерт.
Вот, но есть определенные очень добрые, очень человеческие отношения с людьми, которые все это сегодня организовали, которые нас пригласили. Ребята здесь бывали многократно. Я здесь сегодня впервые... вот… и я - и когда приехал, и когда ходил по этому замечательному, вроде бы, маленькому, но, тем не менее, такому вместительному, как вижу сейчас, помещению, так замечательно обустроенному, с… даже, вот не знаю, постоянна ли эта экспозиция, или здесь меняются картины когда-то... но с чудесными совершенно живописными работами, с комнатами для переодевания, в которых гигантские окна... Прямо в эти окна входит Храм. Очень трудно отделаться от ощущения, что сегодня, все-таки, не концерт, а какое-то другого ряда событие.
Конечно, концерт будет... вот... Но я, право слово, до сих пор не знаю, как его вести. Мы оговорили программу. Мы примерно понимаем, что нужно делать с точки зрения сценического действия... вот, но, тем не менее, думаю, что сегодня можно будет выходить как-то и за рамки выступлений, если родятся какие-то мысли, какие-то разговоры. Я думаю, что мы сегодня можем это себе позволить, п.ч. когда-то давно, на заре концертной деятельности это - было вполне спокойно и естественно в малых залах.
В больших залах это - невозможно почти никогда, такое прямое близкое общение... вот..
Но и тема сегодняшнего выступления, вернее, его область, она тоже не очень… не очень очерченная. Не могу сказать «не очень простая» – не очень очерченная. Сегодняшний вечер посвящен творчеству двух поэтов, двух… «Бард» – слово не люблю, точнее было бы сказать – «трубадур», в том значении, в котором это слово возникло, развилось, жило достаточно долго, но, в первую очередь, все-таки, творчеству двух поэтов – Александра Вертинского и Булата Окуджавы. Двух замечательных миров в истории отечественной культуры прошлого столетия. Двух поразительно одаренных людей, у которых был очень четкий и точный взгляд на современность, на то, что происходит с ними. Понимание свое – очень бережное, точное и очень красивое, в общем, художественное понимание того, что происходило когда-то, и достаточно точные предвидения, иногда вплоть почти до уровня пророчеств. Но, что хочу отметить, как в случае с Вертинским, так и в случае с Окуджавой - пророчеств мягких, пророчеств ласковых, пророчеств тихих и нежных. Может быть, это - самое главное, почему мы сегодня решились соединить вместе эти два имени. Никогда, по-моему, в процентах не соединяли, по крайней мере, так концептуально, и, почему в дни Светлой седмицы и, в общем-то, в помещении – не знаю, как правильнее сказать, церковной общины, в помещении, которое, так или иначе, впрямую относится к Храму. Почему сегодня будут звучать слова, мысли людей, которые, будучи не церковными людьми по своей жизни, по обстоятельствам своей жизни, тем не менее, на мой взгляд, одни из самых христианских авторов в истории русской песни. Об этом можно рассуждать, об этом можно полемизировать. Я в этом уверен. У меня есть и размышления… и какие-то доказательства этих мыслей, но главное доказательство, конечно, для артиста это всегда - его выступление на сцене. Я с этого момента передаю слово по большей части Александру Николаевичу Вертинскому, затем Булату Шалвовичу Окуджаве. Я буду сегодня исполнять их слова... вот.
Но если, повторюсь, что-то родится, если возникнет желание какое-то о чем-то подумать и помечтать, то мы сегодня в этом смысле абсолютно свободны и вольны так поступить.
Итак, первое отделение: Александр Вертинский
1. Сумасшедший шарманщик
2. За кулисами
3. Лиловый негр
- Прежде, чем уступить площадку для музыкального номера Игоря, я, все-таки, не могу не обмолвиться парой слов. Песни, которые сейчас только что прозвучали в рамках одного отделения, - история певца Вертинского - будет достаточно сжатой и короткой и счастливых песен будет в ней уже все меньше и меньше, как и счастливых... «дней» - неправильно сказать. Счастливые дни были в его судьбе и в его жизни, и на закате... вот... Но счастливых надежд и ожиданий оставалось все меньше. Он, как прекрасный, тонко чувствующий артист ощущал это очень болезненно и очень остро, тем более, сделав выбор решительный, окончательный, в смысле того, чтобы вернуться на Родину. Он уже не мог выйти за те границы, за те рамки, в которые себя поставил после 1943 года. Он никогда об этом не сожалел, в смысле, как о судьбоносной ошибке. Но в его письмах, особенно в письмах к жене, очень часто сквозит, а иногда и просто присутствует та особенная горечь – горечь русского человека, который видит все беды, терзания и безобразия Родины и ничего не может сделать с этим в силу какого-то… в силу обстоятельств, не объяснимых рассудком, не рациональных... в силу обстоятельств, которые выше наших возможностей, сил, но выше наших желаний. А порою вообще происходят с какой-то убийственной и всепоглощающей силой и с неизменным постоянством на протяжении столетий. Скорбь Вертинского в его песнях, и в его письмах, и в его разговорах достигает порою уровня Лермонтовских обобщений - мрачных, прекрасных и трагичных. И так же, как и все остальные серьезные, большие и великие художники нашего отечества, он никогда не позволил себе помянуть недобрым словом свою Родину. Это поразительно. Сколько раз я встречаюсь в биографиях и, конечно, в собственном творческом изложении, встречаюсь с судьбами великих артистов – наших великих артистов - с почти, почти без исключения всегда встречаешься с этой же самой фантастической неразрешимой проблемой судьбы русского артиста, вообще, собственно говоря, любого серьезного, думающего, мыслящего, чувствующего человека у нас в отечестве. Вдаваться в какие-то размышления характера социально-политического я не собираюсь. Это бездарно, опять-таки, в условиях нашего отечества. Уверен в этом. Но, всякий раз, сталкиваясь с большим именем в русской культуре, невольно задумываешься о вечном, п.ч., если не принять к сведению, что не земного отечества ищем, но града небесного взыскуем, вряд ли можно хоть как-то, оправдать даже десятую долю всей той беды, которая постоянно творится у нас на Родине, но, может быть… может быть, может быть, для того все это и творится, чтобы, хотя бы, кто-нибудь на земле в масштабах не людей – людей таких, Слава Богу, немало, а в масштабах целого серьезного государства – громадной цивилизации, не забывал о том, что должны мы существовать не для земли, а для того, что выше нее, значительнее нее, для того, что вечно.
Вот, простите за такой поэтический монолог... вот... а дальше снова уступаю место музыке
- муз.пр
4. Бал Господень
5. У высокого берега
- муз.пр
6. В степи молдаванской
7. Доченьки
8. Матросы
- Мы завершили первое отделение концерта. Намеренно завершили его этой песней, как когда-то давно-давно. А, собственно говоря... (обращается к Игорю) в 91 году это было, когда первый раз, Игорь, мы с тобой исполняли эту программу? (и, получив подтверждение, продолжил) вот, т.е., почти 20 лет назад эта песня завершала концерт однозначно, и, собственно говоря, было короткое очень время, когда концерт состоял не только из песен, но и из чтений воспоминаний, писем Александра Вертинского. Для начала 90-х годов это была очень тема животрепещущая. Об этом размышляли тогда многие, едва ли не все. Что происходит со страной? Что происходит с нами? Как определиться в жизни, и в профессии, и в действии, и в чем угодно? Тогда, когда было чуть больше, чем 20 лет, когда жизнь была абсолютно в твоей руке, когда можно было ею распоряжаться. И, когда, по счастью, хватило ума и, может быть, какого-то… какого-то внешнего высокого вмешательства, чтобы не разменять на пустяки те возможности, которые были, чтобы не совершать опрометчивых шагов в ситуациях, которые очень напоминают нынешнюю, когда кажется, что все не так и во всем, что вокруг тебя происходит, все виноваты, а меньше всего – ты... вот... а кто-то там со стороны – обязательно. Когда не было еще мудрости. Вернее, не то, чтобы мудрости... Мудрость – это уже такая добродетель и качество очень серьезное... Но, по крайней мере, не было опыта, который сейчас уже сигналит тебе, объясняет, что, в общем-то, и в твоей жизни уже почти все было, и, уж, конечно, в жизни отечества, тем более, в жизни мира - все было. Но, как тогда, так и сейчас, болью звучат слова Вертинского в его письме, написанном за полгода где-то до кончины, или за год, заместителю Министра Культуры Российской Федерации тогдашнему господину Кафтанову. Не знаю, помнит ли о нем кто-нибудь еще, кроме, как в связи с этим письмом Вертинского, сейчас? Я надеюсь, что с ним все хорошо. Царство Небесное всем, кто смог уйти из жизни с желанием этого Царства... вот... Но у всех, конечно, тех людей есть друг с другом свои счеты, иногда неоплаченные и неоконченные. А то, что я цитирую до сих пор, до сих пор я не могу понять, почему так? Почему так происходит до сих пор? Почему так происходит сейчас? Почему так было всегда? И почему так было с Вертинским? «До сих пор моих пластинок выходит за рубежом до миллиона штук в год, а здесь по-прежнему достают на… (обращается к Игорю Владимировичу: как там? Достают на… ) черном рынке по блату».
Поразительно. Мы вспоминаем сейчас Вертинского великим человеком. Это даже узаконено в воспоминаниях официальных. Это, по понятным обстоятельствам, сейчас возможно и даже модно. Но ушел он из жизни так же, как в нее и вошел, - ушел одиноким, ушел в гостиничном номере в Ленинграде, после последнего концерта, в общем, уже старым, измученным человеком, тем не менее, поразительно, потрясающе влюбленным в эту жизнь и в людей, которые его окружали.
Возвращаясь к биографиям, к наследству - не только творческому - людей творивших, людей сочинявших, людей, исполнявших на сцене свои произведения, произведения других авторов, я всегда пытаюсь черпать там какую-то… какую-то помощь, какую-то силу для того, чтобы не… для того, чтобы, наверное… как сказать это правильнее? - не обозлиться. И, хотя, мне кажется, что наше время уже колоколом – набатом просто звучит: «По причине умножаемых беззаконий во многих охладеет любовь».
К сожалению, я не знаю, иногда у меня до внутреннего трепета и дрожи эти слова слышатся. Тем не менее, как-то, наверное, только в наших силах, опять же, не угашать любви. В нашей обязанности, в наших силах, как-то давайте стараться это делать. И в этом нам помощники очень многие люди, артисты, даже уже давно ушедшие из жизни. Это и Вертинский, и Окуджава, которому мы передадим слово в следующем отделении концерта. Спасибо.
2 отделение
- муз.пр
9. Музыкант играл на скрипке
- Песен Булат Шалвович оставил много. Действительно, очень богатое наследие и, в том еще смысле, что почти все песни, ну, не знаю, там процентов 90 – 95. Проценты считать - неблагодарное дело, но почти все песни счастливо-прекрасные, песни талантливые, песни, озаренные талантом и озаренные, проникнутые или хотя бы тронутые определенным, особым духом. Для человека церковного этот дух определяется очень быстро, просто и очень просто называется. Людям, не знакомым с церковной жизнью, дух этот называть очень трудно, и, поэтому огромное счастье, что можно это делать словами Булата Шалвовича, можно делать это при помощи его песен, которые… которые справедливы, милосердны, мужественны, красивы и, при всем при том, очень тихи, очень нежны, очень не… не агрессивны, не напористы.
Я нередко… Мне нравится эта фраза, она меня восхищает просто своей поэтической красотой. Процитировать ее я сейчас точно не смогу, но вспоминаю часто. Кажется у пророка Илии, когда явление Господне происходит, вот там описываются всякие масштабные, прекрасные, всё вроде устрашающие картины: бурь, громов, ураганов. И ни в одном из этих прекрасных, мощных и устрашающих явлений не было Бога. И вот по всем этим событиям, после всех них, после всех масштабных, катастрофических и грандиозных явлений – дух хлада тонка – то есть, дуновение легкого ветра, и там, где Господь. Вот, когда приходится не то, чтобы спорить, а отстаивать какие-то свои мысли, какие-то свои убеждения, в особенности, я это не сдерживаюсь и делаю тогда, когда при мне резко и, на мой взгляд, опрометчиво неправильно высказываются о людях, которые сами о себе сказать уже ничего не могут, в том числе, и о песнях Булата Окуджавы. Я очень часто вспоминаю это... Мы можем биться, мы можем утверждать что-то, можем даже силой, если Господь дал кому-то силы, что-то доказать на какое-то короткое время, но очень часто в этом не бывает правды, п.ч. нет там очень важного качества – нежности и любви к другому человеку, а вот в дуновении легкого ветра оно есть всег-да - оно нас утешает, оно нас успокаивает, оно дает нам силы, и в нем есть милость.
Все это есть и в песнях Окуджавы. Я в этом убежден, уверен и, собственно говоря, так их воспринимаю, за это их люблю и так их стараюсь воспроизводить. А вот то, что в этой очень кроткой, тихой, доверительной и нежной форме заключены мысли глубокие, иногда трагические, порою суровые размышления о том, что с нами происходит, - это тем более важно, тем более здорово, п.ч. в парадоксальных соединениях чаще всего видна правда, чаще всего в парадоксальных каких-то соединениях мы вдруг понимаем что-то больше, чем головой, понимаем сразу и головой, и сердцем – всем нашим существом, и это становится убедительнее, чем все какие-то талантливые, умные рассуждения. Вот, прекращаю свое рассуждение на эту тему, а дальше будут звучать песни Окуджавы.
10. Солнышко сияет
11. Песенка о молодом гусаре
12. Отшумели песни нашего полка
- муз.пр
13. Песенка о дальней дороге
14. Не клонись-ка ты, головушка
15. Кузнечик
16. Синий троллейбус
17. Грузинская песня
- Спасибо. Спасибо. Была у меня вчера чудесная встреча и неожиданная, поэтому я… не знаю… Сегодня так тепло, так замечательно. Вот цветы уже, в прямом смысле, некуда класть. На пол их класть нельзя – не позволяет никакая... никакая артистическая культура, ни чисто человеческое отношение к цветам, к которым я отношусь с трепетом и нежностью, как они того, в общем-то, и заслуживают. А вчера в музее Александра Сергеевича Пушкина на Арбате было открытие выставки художника… художника из Тархан Геннадия Валентиновича Салькова, и сотрудники музея, директор музея – Тамара Михайловна, они попросили меня прийти сказать какие-то слова на открытии выставки. Причем, мотивировали это тем, что вот необходимо, чтобы какой-нибудь сколько-то известный человек присутствовал и что-то сказал... вот... Но музейщики – народ особенный, чудесный, вот, фантастический, суматошный, но суматошный именно в своем беспрерывном бескорыстном служении тому, что они любят. А любят, как правило, они очень счастливые вещи – высокие, возвышенные, чудесные, гениальные, как, допустим, в случае с Александром Сергеевичем Пушкиным и с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. Любят как их произведения, я говорю – перевожу слово «вещи», для себя, прежде всего, так и самих наших гениев, которые для них люди очень близкие. Вплоть до того, что, как будто бы, близкие родственники. Говорить с ними – настоящее наслаждение. А я так долго сейчас говорю, п.ч., когда я туда появился, там было много людей не просто известных, а по-настоящему чудесных и заслуженных, и людей, которых мы любим, с которыми много лет дружим, которых долго не видели. Например, Юрий Витальевич , которого не видел 10 лет, наверное. Да, лет 10. И к чему весь этот разговор? Когда после открытия выставки – замечательной, чудесной, кстати, будет время и силы – зайдите обязательно на Арбат, посмотрите прекрасно исполненные, очень нежные пейзажи Тархан. Может возникнуть ощущение, что ты там побывал. А я вчера как раз в приветственной речи благодарил за то, что Тарханы неожиданно прибыли в Москву, и вот сейчас такое счастье – встретиться с Тарханами, а заодно и со многими друзьями. И вот директор музея Пушкина на Арбате как раз долго-долго не решалась, и это очень трогательно было, очень нежно, а в конце концов спросила (Олег перешел почти на шепот): «Олег, ну, скажите, а вот у меня интересуются знакомые, ну, куда же, куда же потом деваются все эти цветы?»
Я ответил честно, что они живут столько, сколько могут жить, что ни один цветок не пропадает, если конечно… (Миша: «не замучены»). Но иногда мы и не успеваем уследить, и в залах цветы пропадают.
Уж не знаю кто. К совести сотрудников взывать бесполезно потому, что я даже их судить не могу, вот, ну невозможно – не удерживаются перед прекрасным, и кто-нибудь иногда стащит.
Важно… важно в этом иное: цветы – это, в общем-то, дар Божий, потому что мы их сами не создали, сколько бы мы их… но, конечно, талантливые люди, в этом смысле талантливые, которые умеют выращивать совершенно потрясающие цветы, но, все-таки все дается и дано нам свыше, и в цветах как раз сочетание того, что мне бесконечно дорого, – прекрасного, нежного, беззащитного, и, в то же время, своей беззащитностью, своей потрясающей природной, надмирной в то же время красотой, такое сильное, едва ли не могучее свидетельство об истине. Об истине в том, что красота и любовь – они все равно, в конечном итоге, нам дороже всего остального. Дороже славы, дороже богатства, дороже каких-то наших желаний утвердиться в этом мире. Философствую не просто так.
Это я пытаюсь поблагодарить хоть в какой-то малой степени за то счастье, которое вы постоянно нам дарите. Поверьте, я бесконечно это ценю. Вот и даже вот эту любовь и признательность, выраженную в такой красоте (повернулся к столику с цветами, а их, действительно, огромное количество, по-моему, по соотношению количества зрителей и цветов – наибольшее из когда-либо мной наблюдаемого) ценю бесконечно. Спасибо вам огромное.(аплодисменты)
Мы потихоньку подошли к концу выступления – к финалу, хотя наша, действительно, встреча сегодня происходит в необыкновенной атмосфере - она почти домашняя, поэтому расставаться, право, не хочется, хотя должен быть и всему, всему самому хорошему должен быть какой-то предел. Иногда мы должны его сами полагать. Для чего? Для того, чтобы это хорошее всегда было желанным, для того, чтобы мы стремились к нему снова, для того, чтобы мы берегли его в своих сердцах и потом, потом никогда бы им не пресыщались. Такое случается иногда… (из зала: «невозможно») Это возможно. Наконец у меня диалог с залом – не бесконечный монолог. Это возможно. Для того, наверное, нам и даны какие-то внутренние особенные… особенные возможности. Возможности к самоограничению, возможности веры, которые сводятся в конечном итоге к такому счастливому качеству, как рассудительность. Рассудительность и, может быть, даже, вот есть счастливые люди, которым дана сила обретать настоящую радость в воздержании от чего-то. Я боюсь сейчас так серьезно как бы уходить в размышления на эту тему, потому что должны быть всему свое время и место.
Но, тем не менее, когда мы заканчиваем, завершаем концерты, несмотря на то, что действительно еще чувствуем и собственное счастье пребывания на сцене, и чувствуем то, что залу еще необходимо это общение, необходимо то, что звучит на сцене, вот, мы заканчиваем по двум причинам: иногда просто падаем от усталости – это я говорю буквально – не фигурально, а буквально: выходишь со сцены и падаешь на первую горизонтальную плоскость, которая тебе попадается, но и в том смысле, что… в том смысле, чтобы сберечь это желание встречаться снова и снова, видеться снова и снова. И вновь и вновь этими встречами, за редким исключением, вот, а так – это особое счастье почти для всех свидетельствовать о разумном, добром и вечном.
Все это, вот еще, может быть, слово «красивое» туда подходит. Но вот, правда, без доброго не бывает ни красивого, ни вечного, ни даже разумного. Это я уже по своему даже жизненному опыту в этом убедился. Добрые песни у Окуджавы. Добрые песни у Вертинского, какие бы они ни были иногда колкие, едкие, может быть, даже несколько вычурные. Вот. Все равно они добрые. И в этом свидетельство их правды – так же, как и почти, в общем, во всех тех песнях, которые, милостию Божией, нам удается исполнять.
Следующая песня – она любима всеми. Вот. И она – свидетельство мощного, сильного и красивого духа автора, ее написавшего. Она, может быть, не безупречна с точки зрения мысли, но она однозначно прекрасна и восхитительна с точки зрения чувства, веры, надежды и любви.
18. Молитва Франуа Вийона
БИС
19. Короткая песенка
20. Жаворонок
- <> или, по крайней мере... Иверской Божьей Матери, вот буквально на днях, по-моему, должна быть, да? Этот романс – он в нашем репертуаре очень давно. Самое в нём драгоценное то, что он очень-очень настоящий, настоящий в каком смысле? Он написан очень давно, он написан в начале 19 столетия, хотя по музыке он может быть настолько… настолько близок к нам сейчас, что мог бы родиться и в совсем недавнее еще время. Слова его, конечно, принадлежат, уж точно, эпохе века 19 или конца 18 столетия, начала 19 века. По крайней мере, так – в простоте, так могли писать только люди того времени. Это - их счастье особое, их ответственность особая, и главное, что в этом их, наверное, ну, может быть, самое неоценимое в их наследии, в том наследстве, которое досталось нам. Говорить о высоком просто и естественно, как в обиходе, в быту… в этом смысле я очень признаю название «бытовой романс». Ни в каких других смыслах, а вот именно в этом, что эта песня принадлежит людям очень разным. Людям простым, людям возвышенным, людям искушенным, людям образованным, людям, обремененным какими-то бедами, скорбями и даже страстями, людям чистым, в то же время – людям счастливым, праведным. Всем-всем-всем людям, которые жили, бытовали какое-то очень долгое время на нашей земле, – нашим предкам. И мне кажется, что их бытование – может быть, еще о чем другом можно поспорить, а вот, как бы в быте вряд ли уже кто-нибудь будет спорить – это как раз самое прекрасное бытование, которое выпало на долю нашего отечества за все время его существования. Я в этом почти уверен. Во всяком случае, я с наслаждением прикасаюсь к этим бытовым романсам.
21. Поручение и молитва
Ирина Н.- Сообщения : 28224
Дата регистрации : 2013-07-16
Откуда : Москва
Похожие темы» 29 июня 2010 г, Любовь и разлука, Балашиха
» 1 ноября 2010 г, Я пою - французская песня, Балашиха
» 27 декабря 2011 г, Окуджава, Балашиха
» 27 декабря 2010 г, Вертинский, ЦОП Вишневской, Москва
» 2 сентября 2010 г, Встреча со зрителями, Балашиха
» 1 ноября 2010 г, Я пою - французская песня, Балашиха
» 27 декабря 2011 г, Окуджава, Балашиха
» 27 декабря 2010 г, Вертинский, ЦОП Вишневской, Москва
» 2 сентября 2010 г, Встреча со зрителями, Балашиха
Олег Погудин - Серебряный голос России :: Народный артист России Олег Погудин :: Концерты :: Программы и впечатления прошлых лет :: 2010 год
Страница 1 из 1
Права доступа к этому форуму:
Вы не можете отвечать на сообщения