Коронавирус: как от него защититься и не поддаться панике?

Обнулились по свистку

Дипломированный врач и писатель Алексей Моторов, автор романов «Юные годы медбрата Паровозова» и «Преступление доктора Паровозова», — о том, что нас ждет в итоге стремительно обнулившегося режима самоизоляции

Московские власти объявили о конце режима ограничений, связанных с эпидемией коронавируса. Отменены пропуска, графики прогулок, открываются магазины, фитнес-центры, парикмахерские, кинотеатры и зоопарки. В официальных источниках это называют «окончанием режима самоизоляции», хотя никакого «режима» самоизоляции не может быть по определению, как и его нарушения. Ведь все с приставкой «само» — дело сугубо добровольное, и никакие административные санкции за нарушение этого «само» со стороны государства теоретически последовать не могут. До нынешней весны нам было трудно себе представить наказание за нарушение самодисциплины, осуждение за превышение уровня самоиронии, штраф за недостаточное самомнение. Но теперь представили. А многие даже и заплатили.

Хотя, конечно, нашим людям не привыкать к хитроумным терминам и наказаниям за нарушение всякого добровольного. Достаточно вспомнить, с каким осуждением начальство и общественность относились к тем, кто прогуливал «добровольный коммунистический субботник» или патрулирование в составе «добровольной народной дружины». Это на работу можно было опаздывать сколько угодно, брак гнать, выпивать и закусывать на рабочем месте, учебу прогуливать, а не явиться на субботник или овощную базу было сродни государственному преступлению, тут и из комсомола, и из института вылетали на раз…

Этот «недокарантин», стал торжеством абсурда, как, впрочем, и все, за что власть ни возьмется. В марте малышевы-мясниковы, люди особого бесстыдства, на полном серьезе объясняли согражданам, что все это ерунда и ситуация с коронавирусом ничем не отличается от сезонного гриппа. Часть народа им поверила, и многие за это поплатились кто здоровьем, а кто и жизнью. Потом они диаметрально поменяли свои взгляды и стали утверждать, что все очень серьезно, и народ окончательно растерялся. Многочисленные патриоты из разряда «мы русские — с нами Бог», заходясь от собственной экзальтированной пошлости, клятвенно обещали, что Россию беда обойдет. Когда стало понятно, что не обошла, тут же сообщили, что зато мы лучше всех подготовились. Чтобы это подтвердить, начали рисовать низкие цифры смертности и заболеваемости.

Дальше — лучше. Ведь и дефективному понятно, что основная задача при эпидемии — это не допустить скопления людей. Но первое, что было устроено, — тотальная проверка пропусков на входах в метро. Люди стали давиться у турникетов, и все тут же полетело к чертям собачьим. В принципе, на этом всю «самоизоляцию» можно было смело отменять.

Потом — в том же духе. Чего стоит одно сообщение: «Росгвардия начнет патрулировать леса Подмосковья для выявления нарушителей самоизоляции». Так и хотелось спросить: «Вы что, с ума все там посходили? С вертолета как волков отстреливать будете?» Гуляют граждане по лесам, да и на здоровье. Чем больше их в леса уйдет, тем лучше. Почему никто не проинструктировал полицию, что не надо на одинокого прохожего налетать втроем с дубинками, не надо валить его наземь, тащить в автозак. Понятно, что ничего другого они не умеют, образованием не отягощены, но проведите инструктаж среди личного состава, объясните задачи вашим дуроломам, если сами их представляете, конечно.

А ведь любому было понятно, что самые опасные объекты с точки зрения эпидемиологической —не леса, не закрытые властями парки, а транспорт, магазины и лечебные учреждения. Но транспорт как работал, так и продолжал, в магазинах абсолютно ничего не сделали для регламентированного запуска по очереди, а в поликлиниках как было полно чихающих и кашляющих людей, так толпы эти только увеличились многократно, безо всяких организованных тамбуров и шлюзов.

С пропусками тоже полная неразбериха. Во-первых, получить пропуск мог любой, и это сразу же превратилось в полную профанацию. Потом тысячу раз говорилось, властями подтверждалось, на официальных сайтах значилось, что для похода в близлежащий магазин и в аптеку пропуска без надобности. При этом ежедневно по городским телеканалам показывали сюжеты, как бравые полицейские проверяют пропуска у граждан, идущих в магазин, делают им внушения и штрафуют.

А уж график прогулок по номерам домов — это вообще песня. До такого еще никто не додумывался. Тот, кто это родил, — человек недюжинного ума, не зря свое кресло занимает. И тут же, одновременно, открывают книжный фестиваль в сердце столицы — на Красной площади. Понятно, что деньги выделены на это большие, давно освоены, и не провести никак нельзя. Но получается, что из дома можно выходить только с пропуском, да по строгому графику, а на книжный фестиваль — пожалуйста. Страна непуганых книголюбов.

Зато реальных дел не было и в помине. Ни раздачи масок, ни бесплатных тестов, ни помощи малоимущим. Кормлением медиков в больницах занимался частный бизнес, обещанные выплаты персоналу за работу в очаге сразу же стали саботироваться. Зато штрафы выписывались исправно. Думаю, за эти дни казна получила изрядно. А что такое «нарушение режима самоизоляции», никто толком и не знает, так как ни закона, ни определения этого явления нигде как не было, так и нет.

Про цифры вообще лучше не говорить. Как так получилось, что в России при заявленной самой низкой смертности в мире от коронавируса отмечается такая высокая смертность среди медицинского персонала? На сайте памяти имена четырех сотен погибших медиков. Просто смерть врача и медсестры сейчас, при наличии соцсетей, трудно скрыть, а писать липу — легко и приятно, это традиция с незапамятных времен, нечему и удивляться. Вот в Дагестане, где ситуация — серьезней некуда, еще недавно цифру в двадцать шесть тяжелых больных рисовали, и ничего, прокатывало.

Или: открыли госпиталь в «Крокусе», абсолютно бессмысленный, жахнули на него невероятные деньги, набрали персонал без стажа и опыта, а приемным покоем взяли руководить человека по фамилии Кангун из Красноярска, ближе-то не нашлось. И любой, кто способен выйти в интернет, моментально мог узнать, что Кангун этот последний раз работал врачом аж 25 лет назад, но главное не это, главное то, что, владея с 1995-го большим автосалоном в Красноярске, он стал фигурантом уголовного дела о мошенничестве в особо крупных размерах и исков к нему от обманутых покупателей на многие миллионы рублей. Как такое может быть, что при невероятном регламенте в системе здравоохранения, требованиях сертификации для врачей, аккредитации и прочее на стражу жизни и здоровья людей поставили человека с незакрытым уголовным делом и таким перерывом в работе врачом?

И ТЕПЕРЬ ГЛАВНЫЙ ВОПРОС: А ЧТО, ЭПИДЕМИЯ ЗАКОНЧИЛАСЬ?

Нет, и не думала. Даже те официальные цифры, к которым всегда следует относиться с осторожностью, красноречиво свидетельствуют: в Москве и в регионах все только продолжается. Заболеваемость еще очень высока. Есть небольшой спад, да и только. Тяжелых больных много, в том числе и в реанимациях, на ИВЛ.

А ведь обещали, причем многократно, поэтапный выход из «недокарантина». Сколько произносилось пафосных речей, особенно о защите наших стариков, как их надо беречь от инфекции, изолировать, постараться не навещать и прочее. А тут взяли — и всех чохом выпустили на простор. Гуляй и стар и млад. С другой стороны, нам и Конституцию гарантировали не трогать, а тут карантин какой-то, смешно просто.

Народ понадобился на избирательных участках, вот в чем дело. Сколько можно тянуть с голосованием?! Довольно по квартирам сидеть. Пусть граждане проголосуют, а там видно будет. Заболеют — полечим. Но за это нам парад покажут, ржавые танки с ракетами по площади покатают, не беда, что День Победы давно прошел, захотим — зимой будем отмечать.

И получилось, что пугали-пугали, штрафовали-штрафовали, с утра до вечера показывали клиники-больницы, больных на аппаратах, врачей измученных, а тут в один день — бац! И все закончили. Обнулили.

И народ в полной растерянности. Непонятно, что происходит. Можно ли срывать маски, гулять по улицам, вдыхать полной грудью без опаски? Или нельзя? Уже и наглядная агитация готова на фоне российского флага: «Мы победили коронавирус!» А люди, меж тем, продолжают заболевать. Как же понять, что же на самом деле происходит? Уже и конфликты начались противников отмены карантина со сторонниками немедленного выхода из него. Да тут у любого голова пойдет кругом. И эти противоречивые действия власти разделили людей едва ли не больше, чем сидение в пресловутой «самоизоляции».

Хочется сказать словами классика. Люди, будьте бдительны. Рано расслабляться. Маски, социальную дистанцию и прочие меры предосторожности нужно будет соблюдать еще долго, возможно, до осени. Берегите своих стариков. Еще ничего не кончено. И от нас зависит, сколько это все продлится. Эпидемия — не президентские сроки, она по указу не обнуляется. У нее свои законы. Ее по декрету отменить нельзя.

Вспоминается анекдот про Чапаева. Решил Василий Иванович вылечить себя от импотенции. Навел маузер на свои причиндалы и командует: «Именем революции — встать!»

Но что-то не смешно.

https://takiedela.ru/2020/06/obnulilis-po-svistku/?fbclid=IwAR1JuKiSKr8EZ2I3NobmU5jo92MI0ls1PEuB15gRsxPT7mUJSAOrGqQbWJ4

В конце декабря 2019 года появились первые сообщения об обнаружении случаев пневмонии, вызванной неизвестным возбудителем. Патоген оказался новым коронавирусом, который ранее не обнаруживался среди человеческой популяции. Уже через месяц в связи со вспышкой эпидемии ВОЗ объявила чрезвычайную ситуацию международного значения. За это время во всем мире заразились более 8,4 млн человек, число жертв превышает 450 тысяч. До настоящего дня ни одна страна не предложила лекарства, способного победить коронавирус. Над созданием вакцины трудятся ученые всего мира. Неизвестное ранее заболевание стало обрастать бесчисленным количеством домыслов и теорий: от искусственного происхождения вируса до чипирования людей через вакцинацию. "Орловские новости" обратились к главному внештатному инфекционисту Орловской области, заведующей областным гепатологическим центром городской больницы им. С.П. Боткина Виктории Адоньевой, чтобы узнать, насколько плотно вошел в нашу жизнь данный вирус и насколько быстро мы вернемся к нормальной жизни.
- Виктория Сергеевна, новая коронавирусная инфекция рождает очень много мнений и противоречивой информации. Эта болезнь уже обросла мифами и домыслами. Мы бы хотели услышать разъяснения специалиста по некоторым бытующим в обществе утверждениям по поводу этой болезни. Начнем с самого распространенного. Часто высказываются мнения о том, что опасность коронавирусной инфекции преувеличена, что на самом деле она не опаснее сезонного гриппа.

- Это не так. Вирус очень интересный. Ведет он себя не как сезонный респираторный вирус: вызывает ярко выраженный дефицит иммунной системы, действует на лимфоциты крови. То, что происходит с самых первых дней заболевания — это не пневмония, это гемофагоцитарный синдром. Наиболее страдают легкие, почки. Выстрелы могут быть в любой орган. Мы видим, как страдает печень, сердечно-сосудистая система, центральная нервная система с нарушением мозгового кровообращения, нарушением ритма сердца, Т.е это не заболевание чисто легких, это генерализованное воспаление сосудов с развитием микротромбов практически во всех органах. Поэтому требуется достаточно специфическое лечение, приходится применять терапию, чтобы сам иммунитет не уничтожил органы хозяина.

Специальных препаратов нет и исход заболевания зависит от того, насколько раньше начнется лечение, насколько раньше мы восстановим нормальный кровоток и предотвратим образование тромбов. Аналогов такого заболевания в природе нет.

- Во сколько раз летальность сезонного гриппа ниже летальности коронавируса?

- Начнем с того, что гибнут пациенты разные, иногда очень молодые, часто с сопутствующими заболеваниями: диабет, бронхиальная астма, ожирение. Мы уже стали бояться пациентов с лишним весом. Когда поступает человек за сто килограмм, мы уже понимаем, что это кандидат на интенсивную терапию и реанимацию. Они страдают хуже всего, у них более тяжелое течение. Сейчас невозможно оценить что летальнее, потому что статистика даже в разных регионах отличается. Где-то учитываются все случаи гибели пациентов, у которых был выявлен коронавирус, в ряде регионов учитывается смерть только, если развивалось тяжелое поражение респираторного тракта, а смерть пациентов, например, с онкологией списывается именно на нее, а covid-инфекция идет как сопутствующая. Должно пройти достаточно большое количество времени для того, чтобы эта статистика была хотя бы упорядоченна.

- В России процент заражаемости и смертности от коронавируса заметно ниже, чем в других странах? Действительно ли в России ведется особая статистика, как считают зарубежные специалисты?

- Проблема в учете существует. Статистика в нашей стране страдает. Во всех разделах медицины в статистике творится нечто невообразимое. Я думаю, что и здесь нет исключения из общего правила. Как я уже говорила, у нас даже в разных регионах считают по разному.

- А что на счет заразности, она также выше, чем у гриппа?

- Контагиозность у вируса очень высокая, что вызывает некоторое недоумение. Поскольку нам представляли, что это вирус перешел на человеческую популяцию от летучих мышей, но, работая уже очень много лет, я не очень хорошо понимаю, почему так быстро это произошло. На переход вируса от одного вида живых существ к другому требуется чрезвычайно большое время. Вирус должен адаптироваться, должно произойти сродство рецепторов, только тогда он начнет широко распространятся в новой популяции.

Вот, например, вирус атипичной пневмонии животного происхождения заглох на 8,5 тысячи человек, потому что ему было затруднительно переходить от человека к человеку. Здесь же скорость распространения поражает. Как вирус неблизкого нам вида так быстро мог адаптироваться к рецепторам человеческих клеток? Очень много вопросов по этому поводу возникает у всех специалистов, которые работают с вирусами. Контагиозность, конечно, высокая: к нам поступают целыми семьями. Т. е. заражение в быту, в общении с соседями, на работе — моментальные. Контакт — и уже новый случай заражения.

- Как вы считаете, каково происхождение коронавируса, может ли он быть искусственно созданным?

- Происхождение его, наверное, еще очень долго будет загадкой, пока кто-то не решится открыть правду. Этот вирус очень интересного действия, что наводит на мысль о его не совсем природном происхождении. Аналогов ему: по действию, по степени поражения до сего дня не было. Однозначно это не боевой вирус, никто его не создавал для массового поражения. Зачем выпускать вирус с такой минимальной убивающей способностью? Если бы была именно эта цель, то нужно было бы выпускать сибирскую язву или чуму. Скорее всего, это случайная утечка штама, на котором отрабатывалась какая-то вакцина. Судя по тому, как он действует на иммунитет, какая высокая тропность к клеткам человека, это действительно лабораторный штам. Но это только мое мнение, ничем не подтвержденное.

- Какие еще мифы вам приходилось слышать об этом вирусе?

- Да мифов сколько угодно, интернет откройте, да почитайте. Но это распространяют люди далекие от медицины и вирусологии.

- Вы слышали эту конспирологическую теорию о вакцинации и чипировании? Мол, все это хитроумный план по тотальному контролю над людьми?

- Да кому мы нужны? Вот все, что хочется возразить на эту теорию. Эту теорию продвигают люди с завышенной самооценкой. Зачем нас чипировать, если у каждого телефон в кармане лежит и любого можно прослушать и запеленговать. Мне кажется, что все это уже какие-то гипертрофированные угрозы.

- Существуют противоречивые данные о возможности передачи коронавируса от человека к животному и наоборот. Читаешь, то кошка заразилась, то хорек. Все-таки это возможно?

- У кошек свои коронавирусы и они ими самостоятельно болеют, человеческие их не трогают абсолютно. Межвидовая передача вируса — это крайне нечастое событие. Есть отдельная группа заболеваний, которая так и называется — зооантропонозы, вот они патогенны и для человека и для животных.

- Вспоминая первые сообщения из Китая, когда только начинала распространяться болезнь, новостные каналы показывали людей, которые падают без сознания на землю, другие бьются в конвульсиях, страшные кадры. Но у нас такого нет, к счастью. Многие думают, что страх нагоняют специально.

- То, что в люди с тяжелыми формами заболевания могут падать без сознания - это правда. Это гипоксия. Заболевание протекает скрыто, человек его не замечает. Если при обычной пневмонии человек задыхается, он не может идти, у него одышка, он серый, он вызовет врача и поедет в больницу. А пациенты с гипоксией, пока легкие совсем не замолкают, чувствуют себя неплохо, ее не замечают, только инструментальными методами можно ее зарегистрировать.

- У нас в стране этого не происходит, потому что мы уже были подготовлены к приходу вируса?

- Да, мы вошли в эпидемию намного позже, мы уже многое видели и старались раньше госпитализировать. Но к такому невозможно полностью подготовиться. И сейчас, если такие тяжелые случаи и происходят, то либо по недомыслию самих пациентов, которые несвоевременно обращаются за помощью, либо потому что все больницы переполнены.

Я думаю, что это послужит большим уроком для всех стран, в том числе и нашей. Это расплата за пренебрежительное отношение к медицине и в частности к инфекционной службе, к службе медицины катастроф, которые должны все это предотвращать. То, что было создано в советское время, все было развалено, инфекционные койки минимализировали до невозможности. Примеры: наша Глазуновка, где даже сантехнику своровали из боксов, поэтому мы не можем пользоваться этими койками; наш полуразваленный корпус, который абсолютно не приспособлен к приему такого огромного количества пациентов.

Я буду неприятно удивлена, если регионы, переживающие максимальную заболеваемость, не извлекут из этого урок. Это будут людские потери в будущем. У нас еще более-менее неплохая ситуация с инфекционистами, а у соседей нет врачей. В инфекцию никого не загонишь, потому что это очень сложная работа, сопряженная с высоким риском. А там, где дефицит инфекционистов, там заражаются медицинские работники, которые не умеют работать с такими опасными больными.

- Мутирует ли данный вирус? Я читала, что в мире уже шесть разновидностей данного вируса. На что это влияет?

- Да, в марте была информация о том, что уже есть шесть субтипов вирусов. Выделяют два европейских, которые циркулируют и в России. Повышается их контагиозность и адаптивность к человеческому организму, т.е их сложнее сдерживать. Вирусы очень быстро мутируют. Коронавирус достаточно примитивен по структуре, а значит он быстрее размножается и мутирует - это его защитный механизм выживания. Он еще будет много раз мутировать. Поэтому никогда не будет какой-то одной стабильной вакцины.

- Российские ученые, как и во всем мире работают над созданием вакцины. Уже называются конкретные сроки, чуть ли ни в ближайшие пару месяцев будет готова. Как вам кажется, удастся ли получить реально действующее лекарство так быстро?

- Очень осторожно отношусь к таким заявлениям. Я знаю, что хорошая вакцина делается от пяти до десяти лет. А то, что сделано за два-три месяца, вызывает лично у меня большие опасения относительно эффективности и безопасности. Я работаю с вирусами последние 20 лет и понимаю, что утверждение о том, что появится какая-то универсальная вакцина, которая всех защитит, все это очень далеко от истины. Скорее всего, придется штамы вакцины постоянно обновлять.

- Существуют ли препараты, которые показали свою эффективность против коронавируса? Какими препаратами лечат в орловских больницах?

- Мы выполняем полностью наш российский протокол. Хорошую эффективность мы видим от Плаквенила, от Мефлохина — противомалярийная группа препаратов. Тяжелые пневмонии лечим препаратами, которые подавляют повышенный иммунный ответ. После этого назначаем антибиотики. Ну и антитромбозные препараты.

- Является ли эффективным способом лечения переливание плазмы пациентов, переболевших коронавирусом? На сколько широко этот метод применяется?

- Мне этот метод лечения не нравится. Я считаю, что переливание некарантинизированной плазмы, которая не прошла повторный тест на наличие ВИЧ, гепатитов, это неразумно. Клинический эффект еще очень сомнительный, он еще не подтвержден, а вот риск заражения гепатитами велик. В России да, но в Орловской области этот метод не применяется вообще и даже не рассматривался для лечения.

- Есть еще такое утверждение, что данный вирус не является термостойким и погибает при температуре 27 градусов. Можно ли говорить о том, что в жаркую погоду распространение заболевания замедлится?

- Распространение вируса во всех экваториальных странах это опровергает. В Южной Америке, где запредельные температуры, ничего не останавливает вирус, и на сегодня там наибольший в мире рост заболеваемости.

- Что вы думаете о такой версии, что курильщики менее подвержены вирусу, мол среди заболевших таких мало?

- Да, было такое популяционное исследование в Китае. Сингапур, Япония, Европа публиковали данные о том, что курильщиков среди заболевших от 1,7 до 2,4%. Надо сказать, что и у нас в отделениях не возникает вопросов, где покурить. Только один пациент курит. Я думаю, что курильщики уже все свои рецепторы убили, и за «лысые» клетки зацепиться тяжело. И, кстати, среди наших сотрудников и моих знакомых, которые заболели коронавирусом, курильщиков нет.

- Но это, конечно, не причина советовать начинать курить.

- Безусловно, курить начинать я не советую, это всего лишь мое мнение.

- Можно ли утверждать, что дети менее восприимчивыми к инфекции?

- Наверное, нет. Скорее всего, дети являются переносчиками. Все эпидемии начинаются с этой категории. Самая опасная группа — это дети от 2-х до 7 лет. Они тоже подвержены этой болезни, просто болеют легче. Наверное, потому что иммунитет незрелый. Хотя и дети болеют тяжело. В нашей больнице не бессимптомные лежат. Да, они без тяжелого поражения легких, но у них высокая температура, и дети ее не очень хорошо переносят.

- В России введены ограничения, чтобы сдерживать распространение вируса, а в Беларуси, например, нет. Но они не бьют мировые рекорды по заболеваемости. Как вы это прокомментируете?

- Сейчас сложно оценить что-то в цифрах. Абсолютное количество заболевших — это не показатель. Страны разные по численности населения, всегда показательны цифры по смертности, заболеваемости на 100 тысяч населения. Такую статистику только начали проводить. Когда проведут, тогда будем оценивать. У нас в Орловской области около 500 заболевших на 100 тысяч населения — и это уже эпидемия. А мы продолжаем расти. О какой стабилизации, о каком снятии ограничений может идти речь? Мы за неделю, открыв 232 койки, их заложили тяжелыми двусторонними пневмониями. Это стабилизация? И смертность у нас в регионе не низкая, уже около 40 человек.

- Т.е пика еще не было? А как же плато?

- Мы растем. Плато не будет. При воздушно-капельных инфекциях, когда говорят «плато» - это вызывает некоторое удивление, особенно, когда это говорят эпидемиологи и инфекционисты. В такого рода инфекциях бывает только рост и снижение.

- Вирусологи утверждают, что ослабить карантинные меры можно будет после того, как в стране переболеют 30% населения.

- Да, так всегда бывает. Когда создастся коллективный иммунитет, передача вируса от человека к человеку замедлится, после этого начнется такое же быстрое снижение.

- Т.е. повторно заразится человек не может?

- Еще никто не знает. У нас было пять случаев повторной госпитализации. Люди были выписаны с двумя отрицательными анализами и ни с кем после выписки не контактировали, но через неделю поступили с положительным анализом. Но мы расцениваем это не как повторное заражение, а как реактивацию, т.е. просто вирус скрылся на какое-то время и вновь вышел.

- Насколько тяжелые пациенты в вашем отделении (больница им. Боткина, 17 июня, прим автора)? Или у вас легких нет?

- Есть средне-тяжелые, есть тяжелые и крайне-тяжелые. Крайне-тяжелых сейчас восемь: четверо на ИВЛ, четверо дышат масками, мы пытаемся их раздышать. Двое за ночь умерли.

- Умерли пожилые?

- Одному 31 год — бронхиальный астматик, вторая пожилая женщина с онкологческим заболеванием.

- А те, кто находятся на ИВЛ, какой процент из них выживает?

- ИВЛ — это крайняя мера, с них снять сложно живыми. У всех центров по-разному, та же Коммунарка снимает 13%, у нас пока статистика 50%. Но мы стараемся пациентов не доводить до ИВЛ. Последние 10 дней у нас пошли интубации, до этого два месяца мы никого на ИВЛ не переводили. Но после вспышки в областной больнице, когда к нам привезли тяжелейших пациентов со своей патологией, эта категория больных нам, конечно, очень затруднила работу.

Существуют еще и случаи позднего обращения. Многие сидят дома неделю-две, пытаются своими способами лечиться, а тут важна скорость. Чем раньше пациент обращается, тем выше шансы на жизнь. В таких запущенных случаях на наши эффективные препараты легкие уже не отвечают.

- А после такого тяжелого течения болезни здоровье пациентов восстанавливается?

- Это еще только предстоит определить, еще мало времени прошло, но со здоровьем уже точно хорошо не будет, потому что фиброз. Очень большое количество рубцов в легких после такого воспаления, рубцы не рассасываются. Конечно, у таких пациентов дыхательная недостаточность будет.

- Справляется ли региональное здравоохранение с эпидемией, как вы оцениваете?

- Если продолжится рост, лечить будет некому. Можно развернуть бесконечное число коек, но кровати еще никого не вылечили. Лечат врачи, но они и сами заболевают и выбывают из строя. Врачи уже работают на пределе сил. Мы, инфекционисты в этом живем уже три месяца, привлеченные специалисты работают месяц, их привлекли как пошел рост, но и у них уже нет сил. У нас сотрудники в обморок падают, потому что в такую жару в средствах защиты работать очень тяжело. Сколько они еще выдержат, я не знаю.

- Какие еще проблемы испытывает региональная медицина в связи с распространением вируса?

- Не оказывается помощь практически ни по одному профилю, потому что все больницы работают на ковид. Лечить людей от остальных заболеваний некому и негде. Люди продолжают гибнуть от инсульта, инфаркта, онкологии. У нас очень много погибших от церроза, я гепатолог и знаю это.



- Можно ли говорить о том, что из-за того, что пожилых людей обязали самоизолироваться, среди этой группы меньше смертей, чем могло было быть?

- Они не закрыты, где вы это видели? На Пасху бабушки совершенно спокойно шли святить куличи. После этого у нас был очень большой наплыв. После того, как пожилые массово выходят на улицу, они потом все лежат у нас на койках.

- Скоро в стране будет проходить голосование по поправкам в Конституцию. Как вы считаете, будет ли прирост после этого?

- Обязательно будет. Но класть нам уже некуда. У меня осталось 20 коек, и я сегодня закрою больницу. Семашко уже закрыта, тубдиспансер тоже. Пусть голосует, кто хочет, но в городе больше коек нет.

- А сколько больных к вам поступает за сутки?

- Недавно было по 30-35 человек. А выписываются по пять-семь пока и то не каждый день.

- Сколько длится их лечение, две недели?

- Две недели — это несбыточные мечты. В среднем три недели, это долгий процесс.

- Маски, которые мы носим, которые шьют наши предприятия легкой промышленности — это же все бутафория, которая спасает только от штрафа?

- Вы имеете в виду тряпичные? Ну на час, наверное, хватит. Они берегут от прикосновений к лицу, такой психологический барьер. Тем, кто болен, она нужна. Если он закашляет, то какое-то механическое препятствие на пути вируса, конечно, будет. С этой точки зрения целесообразно.

- Как коронавирус повлияет на нашу дальнейшую жизнь? Сможет ли все вернуться в прежнее русло или вирус теперь с нами навсегда?

- Мы к исходной ситуации уже не вернемся: будут какие-то ограничения, мы будем жить в постоянном риске. Вирус хорошо прижился, он прекрасно передается. Ему что надо? Просто не умереть, а судя по скорости распространения, человек его вполне устраивает. По законам вирусологии он должен снизить свою верулентность, опасность для организма. Потому что у него нет цели убить, а лишь использовать человека как кормушку и средство размножения. Будем надеяться, что он станет менее тяжелым, но он будет с нами. Мир уже не будет прежним.

Беседовала Ольга Каштенкова

https://newsorel.ru/fn_573534.html?fbclid=IwAR3k6do2H3S2eaQVANtUmG2jgTZKTcrUMjbJxc7B9lFvuMseXdqM9yTzl8o

«Синька» против коронавируса: как появилось открытие российских ученых

Раствор красителя метиленовый синий, известный в народе как «синька», может уничтожать коронавирус в организме человека. К такому выводу пришли российские ученые из Сеченовского университета
В ходе экспериментального лечения пациенты с диагнозом COVID-19 и разной степенью поражения легких полностью выздоровели. В группе добровольцев, принимавших метиленовый синий с целью профилактики, никто не заболел. Значит ли это, что эффективное лекарство от новой болезни наконец найдено?

Долгие месяцы мы наблюдаем за тем, как ВОЗ и представители Big Farma по всему миру ищут эффективное лекарство от COVID-19. Поскольку создание нового препарата — дело не быстрое, а людей по всему миру необходимо лечить, было разрешено применять некоторые медикаменты off-label, то есть не по назначению. И нашумевший гидроксихлорохин, и фавилавир, и многие другие лекарства, которые применялись и применяются для лечения коронавирусной инфекции, создавались для совершенно других болезней. Многие из них трудно купить, а некоторые еще и довольно дорогие.

И вот на фоне непростой ситуации с лечением COVID-19 приходит новость о том, что синий краситель — старое и копеечное медицинское средство (около 8 руб. за дозу), оказывается, может эффективно лечить коронавирусную инфекцию. Вещество убивает сам вирус, восстанавливает многие функции организма и борется с последствиями болезни. Неужели это правда? Научные изыскания на текущий момент (июль 2020 года) говорят — похоже, что так.

Знакомьтесь, метиленовый синий
У пресловутой «синьки» солидное научное реноме. Вещество было синтезировано в 1877 году и изначально применялось в медицине и промышленности как краситель и пигмент. Но позже выяснилось, что метиленовый синий (МС) обладает широким спектром терапевтических свойств.

С XIX века и по настоящее время МC применяется как противомалярийный препарат. Он одинаково эффективен против всех видов этого паразитарного заболевания.
МС — одно из первых лекарств, которое успешно применяли для лечения психозов, биполярного и нейродегенеративных расстройств, в том числе деменции и болезни Альцгеймера.
МС считается эффективным лекарством от метгемоглобинемии — состояния, при котором в крови повышается содержание метгемоглобина (окисленного гемоглобина) и развивается тканевая гипоксия.
МС входит в список жизненно-важных препаратов по версии Всемирной организации здравоохранения как антидот при отравлении цианидами, угарным газом и сероводородом.
МС — мощный антиоксидант, который способен блокировать окислительный каскад в организме.
МС — противовоспалительное средство широкого спектра действия.
МС обладает и ярким противовирусным эффектом. В 2018 году было доказано, что метиленовый синий инактивирует в плазме крови вирус Эбола и коронавирус MERS-CoV, вызывающий острый ближневосточный респираторный синдром.
Помимо этого, раствор метиленового синего известен как фотосенсибилизатор. Это группа светочувствительных веществ, действие которых усиливается при воздействии света с соответствующей длиной волны. Фотосенсибилизатор переносит энергию света на кислород, благодаря чему он переходит в так называемое синглетное состояние. Синглетный кислород химически очень активен: он окисляет белки и другие биомолекулы, разрушая внутренние структуры патологических клеток, после чего они становятся нежизнеспособными.

Такое свойство фотосенсибилизаторов позволило успешно применять их в фотодинамической терапии при лечении онкологических заболеваний.

Метиленовый синий против SARS-CoV-2: как родилась идея?
Идея родилась в Институте кластерной онкологии имени Л.Л. Левшина на базе Университетской клинической больницы № 1 Сеченовского университета.

В разгар эпидемии коронавируса, как и многие другие медицинские учреждения в Москве, институт был перепрофилирован под ковидный госпиталь. На тот момент уже существовал список рекомендованных лекарств и протокол лечения одобренный Минздравом России, но сеченовские онкологи все равно задумались о поиске альтернативных методов лечения.

«Поскольку мы совместно с физиками из Института общей физики РАН давно и успешно применяем фотодинамические методы для лечения онкологических больных, то сразу вспомнили об известном фотосенсибилизаторе — метиленовом синем. Он как раз находился у нас в разработке по проекту фотодинамической терапии опухолей мозга. Уже были опубликованы работы российских и зарубежных ученых, подтверждающие способность синего красителя уничтожать некоторые патогенные вирусы в плазме крови при воздействии красного света. И пока мы продумывали, как применить этот опыт к истории с COVID-19, вышла публикация китайских ученых. В статье был описан успешный опыт инактивации вируса SARS-CoV-2 в плазме крови инвитро (то есть в пробирке) с применением светового облучения при различных дозировках метиленового синего. Вирус погибал за считанные минуты при воздействии метиленового синего и за считанные секунды при дополнительном облучении красным светом. Эта работа помогла нам разработать свой протокол лечения. Первыми добровольцами, принявшими метиленовый синий были: я сам, академик РАН и директор Института кластерной онкологии Игорь Решетов, а также профессор Института общей физики РАН Виктор Лощенов. Его лаборатория разрабатывает для нас оборудование для фотодинамической терапии».

По словам хирурга-онколога Ширяева, никакого страха перед приемом метиленового синего не было — препарат давно зарекомендовал свою безопасность. К тому же ученым нужно было точно рассчитать дозу, способную убивать вирус; понять, как это вещество будет выводиться из организма; и спроектировать лазерную установку для проведения фотодинамической терапии.

«Когда мы начали эту работу, пандемия была в разгаре. Все в Москве сидели на самоизоляции. Я не мог работать в своей лаборатории, поэтому все подготовительные исследования проводил у себя дома. Я исследовал фармакокинетику метиленового синего на себе и добровольцах и параллельно осуществлял разработку облучателя. В последствии лазерные установки со световой мощностью десятикратно превышающей существующие аналоги, были созданы студентами-выпускникам Института общей физики. Они поставили у себя в общежитии 3D-принтеры, закупили комплектующие и с их помощью «напечатали» четыре облучателя».

После того как и оборудование, и протокол лечения были готовы, ученые подали заявку в независимый локальный комитет по этике Первого Московского государственного медицинского университета имени И.М. Сеченова Минздрава России.

Исследование было утверждено 24 апреля 2020, уже на следующий день экспериментальное лечение метиленовым синим было предложено испытать на себе пациентам с коронавирусной инфекцией. Как ни странно, многие охотно согласились.

Как проходило испытание метиленового синего на больных COVID-19
Исследование проводилось с 25 апреля по 24 мая 2020. В нем приняло участие 43 пациента с подтвержденным диагнозом COVID-19 и 39 добровольцев. В последнюю группу вошли люди с высоким риском заражения — врачи, работавшие в «красной зоне», взрослые члены их семей и ученые, участвовавшие в разработке исследования.

Все добровольцы принимали препарат еженедельно, выпивая индивидуально рассчитанную дозу метиленового синего, разведенного в стакане воды. Фотодинамическая терапия в группе добровольцев не применялась.

Среди 43 пациентов были люди с разной степенью тяжести заболевания и с разной степенью поражения легких: от 25 до 75% по результатам компьютерной томографии. Все они помимо стандартного симптоматического лечения получали метиленовый синий в виде ингаляций и перорально в сочетании с фотодинамической терапией.

С помощью спроектированной светодиодной установки врачи воздействовали красным светом с длиной волны 665 нм на зону носоглотки и груди каждого пациента. При таком воздействии метиленовый синий усиливает свою активность почти в десять раз.

Эффект от лечения наступал быстро. Уже на следующий день у многих пациентов температура спадала с 39°С до 36,6°С. Полностью возвращалось утраченное обоняние. Люди отмечали общее улучшение самочувствия и восстановление функций дыхания. У многих исчезали боли в грудной клетке.

К реанимационным больным возвращалась способность дышать самостоятельно, поднимался уровень сатурации (насыщение крови кислородом). Наблюдалась положительная динамика по КТ — исчезал эффект матового стекла.

После однократного ингаляционного применения метиленового синего с сопутствующей фотодинамической терапией уже на следующий день ПЦР-тест на SARS-CoV-2 у всех пациентов был отрицательным. Вирус был полностью элиминирован из организма.

На 10 и 12 день после госпитализации повторный ПЦР-тест тоже не обнаруживал вирус ни у одного из участников исследования, включая группу добровольцев.

За все время проведения исследования ни у одного из испытуемых не было выявлено никаких побочных эффектов на препарат метиленовый синий.

Как относиться к результатам исследования?
Директор Института кластерной онкологии Сеченовского университета и академик РАН Игорь Решетов считает, что потенциал у метиленового синего любопытный. Возможно, он будет иметь свою точку приложения в лечении острых респираторных инфекций, например, на старте болезни. Но прежде, чем уверенно говорить о каких-то противовирусных эффектах препарата, нужно провести новое полномасштабное исследование на гораздо большей когорте людей.

«По всей видимости, у этого препарата действительно имеется универсальный механизм уничтожения вирусов — не только SARS-CoV-2, но и вирусов гриппа и других респираторных патогенов. Но прямо сейчас ни о каком чудодейственном эффекте метиленового синего мы просто не имеем права говорить — пока сделаны лишь первые испытания. Если провести параллель с классическими медицинскими исследованиями, то это лишь первая фаза. Нам очень хочется верить, что мы зафиксировали некий положительный результат и что мы не навредили ни одному из наших пациентов. Собственно, так к этому опыту и надо относиться — и ни в коем случае не говорить, что мы что-то доказали. Вопросов по механизму действия препарата у нас осталось много. Нужно продолжать фундаментальные исследования, а они могут занять и год, и два. Все будет зависеть от финансирования».

Ученые уже подали заявку на грант. Если выиграют, то полученные деньги планируют потратить на организацию совместного исследования с НИИ медицинской приматологии в городе Сочи, где будут дальше изучать воздействие синего красителя на вирусы и иммунную систему на приматах.

Впрочем, российские ученые не единственные, кто поверил в противовирусный потенциал метиленового синего. Исследования, в которых изучается механизм его работы против коронавируса и других респираторных патогенов, сегодня проводятся по всему миру: Иране, Германии, Канаде, США.

Кстати, одно из впечатляющих наблюдений было не так давно сделано во Франции. Там совершенно неожиданно выявили профилактическое противовирусное действие метиленового синего. С момента начала эпидемии COVID-19 в Страсбурге велось наблюдение за 2,5 тыс. французских пациентов, получавших метиленовый синий во время лечения рака. Несмотря на то, что в семьях некоторых из этих людей наблюдались вспышки короновирусной инфекции, никто из 2,5 тыс. онкобольных так и не заболел.

Редакция РБК Тренды не рекомендует самостоятельно принимать медицинский раствор метиленового синего для лечения или профилактики COVID-19. На сегодняшний день не установлена терапевтическая или профилактическая доза препарата для лечения вирусных инфекций. Также нет точных данных о возможных побочных эффектах. Все исследования на сегодняшний день носят экспериментальный характер.

Подробнее на РБК:
https://trends.rbc.ru/trends/innovation/5f1a9dd39a79474cf7f7bb35

«Чтобы тесту можно было верить, переболеть должен каждый пятый». Что не так сегодня с анализом на антитела
И почему иногда иммунитет нам скорее враг, чем друг

С Covid-19 человечество живет уже четвертый месяц. Стало ли за это время хоть что-то понятней про его природу? Будет ли вакцина, надо ли переливать плазму, почему одни болеют легко, другие тяжело, стоит ли ждать лекарства и при чем здесь кошки – обо всем этом мы поговорили с молекулярным биологом Юрием Гольцевым, старшим научным сотрудником лаборатории стволовых клеток Бакстер Медицинской школы Стэнфордского университета (США).

Лаборатория, в которой он работает, изучает иммунный ответ на рак и различные воспалительные заболевания, но в данный момент занимается главным образом исследованием иммунного ответа на инфекцию вирусом SARS-CoV-2.



— Многие из тех, кто переболел Covid-19, сдают анализ на антитела. И выясняется, что антител у них нет. Это с анализами что-то не так, или с нами, или вирус какой-то особенный?

— Вы удивитесь, но – и первое, и второе, и третье. Для начала, непонятно, сколько эти антитела у переболевших будут содержаться в крови и будет ли вообще вырабатываться длительный иммунитет. Например, после гриппа антитела вырабатываются, но продолжают существовать в крови сравнительно недолго – не больше полугода. Далее: формирование антител – всегда индивидуальная история. У кого-то организм их выработал на ту конкретную версию вирусного белка, который используется в тесте, а у кого-то нет. Это зависит от возраста и от массы биохимических параметров.

Конечно, мы все вырабатываем антитела к различным патогенам, но у каждого человека эти антитела обладают индивидуальными особенностями, различимыми на генетическом уровне, они похожи, но не одинаковы. И поэтому у кого-то эти антитела сильнее, а у кого-то слабее. Представьте себе, что вы идете по дубовой аллее. Дубы одни и те же, но листья у всех немного разной формы. Так и здесь. Например, у меня сейчас в холодильнике лежат антитела разных людей к этому вирусу. Мы планируем использовать их в качестве метки, чтобы понять, где точно в человеческих тканях сидит вирус. Не всякое из этих антител способно эффективно распознать вирус в любых условиях. Так что, будем искать самое лучшее. Пока не знаю, что из этого получится.

— А когда будет ясно, что тестам можно верить?

— В среднем, ошибка тестов на данный момент составляет около 10%. Поэтому, на мой взгляд, этим тестам можно начинать верить,когда 20 и более процентов населения дадут по ним положительный результат. А если у вас переболело меньше 1% популяции, то взять человека, протестировать его и сказать: «Ты отстрелялся, у тебя есть иммунитет, завтра можешь гулять» – нет, так не получится. Какой бы результат этот тест ни дал, мы не можем быть уверены, что он не врет.

— То есть тест на антитела – это не качественная, а количественная штука?

— Совершенно верно. Вопрос не в том, каким тестам верить, а в том – когда им можно начинать верить. И правильный ответ будет такой: когда они начнут показывать, что уже большое количество людей переболело, а значит, погрешность теста незначительна.

У человека, переболевшего Covid, иммунная система, возможно, поражена
— Можно ли сказать, что чем тяжелее человек переболел, тем выше у него степень иммунной защиты?

— Увы, нет. У коронавирусов этого типа есть одно подлое свойство, которое было уже изучено на примерах SARS и MERS: они поражают какую-то часть иммунных клеток, хотя мы и не знаем, каких именно. Если это клетки иммунологической памяти, которые производят антитела, то чем тяжелей человек переболел, тем хуже у него будет с иммунитетом.

В какой-то момент даже писали, что Covid-19 чем-то похож на СПИД, но они вызываются разными вирусами, версия про их генетическое сходство — полная чушь. Похожи они только в одном: SARS-CoV-2 тоже способен атаковать иммунные клетки и, по всей видимости, даже в них размножаться. Если у человека, переболевшего Covid, действительно падает уровень Т-лимфоцитов, то его иммунная система тяжело поражена, и вообще не очень понятно, что дальше с ним будет.

— То есть он станет более восприимчив к этому заболеванию, а не наоборот?

— Мы знаем про этот вирус наверняка только то, что почти ничего про него не знаем. Поэтому я высказываю только свое личное мнение. Человек, переболевший Covid, скорее всего первое время будет сохранять иммунитет к этому конкретному вирусу. Однако да, я думаю, вполне возможно, что такой человек впоследствии будет больше подвержен разнообразным заболеваниям, в том числе вирусным, хотя бы потому что у него децимирована иммунная система. Был такой вид наказания в римских легионах, децимация, когда за дисциплинарные проступки убивали каждого десятого, – отчасти то же самое происходит с иммунной системой наиболее тяжело больных Covid.

— Я все же никак не могу понять: иммунитет нам в случае с Covid-19 – друг или враг? Я слышала, что именно резкий иммунный ответ, «цитокиновый шторм», губит человека.

— И друг и враг. Благополучно переболевшие – и таких, конечно, большинство – своей жизнью обязаны собственной иммунной системе. Но в случае тяжелого протекания болезни все сложнее.

На самом деле, в большинстве случаев, когда человек погибает из-за болезни, его убивает не микроб, вирус или новообразование, а то, как на них реагирует организм. В таких случаях часто бывает, что избыточный или несвоевременный иммунитет срабатывает во вред человеку. Наша иммунная система строилась миллионы лет, в ней можно проследить эволюционные корни. Отчасти она похожа на иммунную систему мух, отчасти – даже и растений и так далее.

Эта древняя часть нашей системы не была настроена на высокоразвитый организм homosapiens, который ходит в кафе, читает умные книжки и оставляет после себя мало детей. А настроена она была на такие организмы, которые отложили 50 тысяч яиц, одно выжило – и ладно. Поэтому ей совершенно все равно, погибнет наш организм вместе с вирусом или нет. Эта архаичная часть нашей иммунной системы непрерывно эволюционирует, она эффективна против многих патогенов. Но у нее есть одна беда: она не умеет реагировать ограниченно и жжет напалмом. Поэтому иммунитет при Covid-19 ведет себя не очень хорошо: на ранних стадиях он болезнь не распознает, а потом начинает убивать все живое.

— Если антител нет, а иммунитет только вредит, зачем тогда больным переливают плазму выздоровевших?

— Я не эксперт в клинических вопросах, но мне кажется, здесь есть два аспекта. Что такое лечение плазмой? Вроде бы, в ней содержатся антитела, которые инактивируют вирус. Но на самом деле, совершенно не факт, что инактивация свободно плавающего в крови вируса может помочь. Когда болезнь входит в развитую стадию и начинается атипичная пневмония, титр вирусов и так падает, без всякой плазмы. Он высок только на самых начальных стадиях, пока иммунная система не успела разобраться. А потом она включает залп из всех орудий – это самая острая фаза заболевания – и уничтожает вирус. Живой вирус в организме выделяется с большим трудом.

Я к тому, что лечебная функция антител весьма ограничена, и главная сила плазмы, возможно, не в них. Например, есть гипотеза, что при этом заболевании кровь сначала излишне активно свертывается (по причине чего образуются тромбы), а потом за счет истощения веществ, необходимых для свертывания, теряет способность вовремя сворачиваться, и это приводит к внутреннему кровотечению. А свежая плазма может помочь восстановить правильный баланс веществ, необходимых для свертывания. Причем не обязательно плазма переболевшего, а любая, да хоть ваша собственная. Кстати, она точно не вызовет отторжения, поэтому неплохо было бы сдать свою же кровь заранее, на будущее. Но это так, фантазия. Суть же в том, что переливание плазмы – может помочь, даже если в ней нет противовирусных антител.

— Так что, выход найден? Всем переливать кровь?

— Если одним предложением суммировать все, что мы знаем о лечении Covid-19, то ясно одно: волшебного средства нет. И разные стадии этой болезни требуют разных подходов и лекарств. Одно время советовали гидроксихлорокин. Он хорошо работал в экспериментальных условиях, в пробирке, но в человеческом теле оказался неэффективен, к тому же дал побочку на сердце. Потом говорили про тоцилизумаб, это антитело против интерлейкина-6-цитокина, который запускает активный клеточный ответ, разрушающий легкие. Но против остальных цитокинов с похожим действием этот препарат бессилен. Наконец, большие надежды подавал ремдесивир, так как его действующее вещество препятствует репликации РНК вирусов, он помогал при лечении новых вирусных инфекций. Но и он не показывает высокой эффективности. Зато кошатники теперь могут вздохнуть спокойно.

— При чем здесь кошатники?

— Потому что это лекарство хорошо зарекомендовало себя при лечении другого коронавирусного заболевания – кошачьего вирусного перитонита, от которого раньше погибала значительная часть популяции кошек, особенно в приютах. Но как только возникла гипотеза, что этот препарат может помогать при Covid-19, оно исчезло из продажи, поскольку по правилам сертификации в Америке препарат не может быть одновременно и ветеринарным, и человеческим. Вот такой казус.

Словом, ищут во всех направлениях, но пока, увы, лекарств не нашли.

Мое тело говорит правду, которую врач не знает
— А народная медицина? Один популярный московский доктор советует лечиться водой и барсучьим жиром в капсулах. Я знаю людей, которые уверены, что им это помогло.

— Вряд ли барсучий жир напрямую помог от вируса. Однако достоверно известно, что стресс и эмоциональный настрой сильно влияют на иммунную систему. Например, женщины, пережившие сильное эмоциональное потрясение, чаще болеют раком яичников. Так что мало ли какая там (в случае барсучьего жира) психосоматика задействована. Если человеку легче эмоционально переживать болезнь, намазавшись барсучьим жиром, – не стоит ему мешать. Знаете, как хиппи когда-то говорили? «Мое тело говорит мне правду, которую врач не знает». Вообще говоря, перед лицом этой истории с Covid-19 тема персонализированной медицины, то есть медицины, которая индивидуально подогнана к конкретному больному (взять хотя бы возможное использование собственной плазмы), приобретает новое значение.

— Но все же абсолютное большинство людей возлагают надежды на вакцину. Есть надежда, что она все-таки появится?

— Конечно, такая надежда есть. Более того, благодаря развитию биотехнологии и увеличению подходов к созданию вакцин, скорее всего появится не какая-то одна вакцина, а целый ряд веществ. Это раньше вакциной могла быть плазма крови больного человека, которую нагревали, чтобы ослабить вирус. А сейчас можно произвести отдельные белки вируса, его ДНК, его РНК, и ввести человеку любой из этих агентов. Мы говорим «вакцина», но на самом деле под этим словом мы подразумеваем целый спектр различных подходов.

Но вообще, вакцина – не панацея. Иногда человек, который приобрел временный иммунитет против конкретного вируса, во второй раз болеет тяжелее. Так бывает, например, с бразильским вирусом денге, который передается комарами.

Так что, надежды следует возлагать скорее на создание лекарственных препаратов, помогающих пережить болезнь на ее различных стадиях.

Чем вирус более смертелен, тем он менее жизнеспособен
— Почему переход от неважного самочувствия к тяжелому состоянию проходит так стремительно?

— Возможно, это связано с синдромом диссеминированной коагуляции. Одним из свойств этой болезни является тромбоз, о котором выше речь шла. Я недавно говорил с нашими дерматологами, к ним все чаще приходят Covid-положительные люди с шелушащейся кожей и язвочками на ногах. По сути, такая легкая форма гангрены, когда закупориваются сосуды и начинается некроз в пальцах ног. Это быстро проходит, и в целом у таких людей обычно нет тяжелых легочных симптомов.

Но когда кровь начинает сворачивается повсеместно, процесс нарастает, как лавина, и возникают тромбы в легких. Только что все было нормально, а потом раз – и невозможно дышать. Есть такие типы заболеваний, когда все развивается очень быстро.

— Но при этом бывает и так называемое бессимптомное течение. Хотя раньше я наивно полагала, что нет симптомов — нет и течения.

— Проблема с этим вирусом не в том, что он такой смертельный, а в том, что он недостаточно смертельный. Вот, например, вирус Эбола убивает так стремительно, что у него просто нет времени широко распространиться по популяции, и поэтому вспышки этой болезни в совокупности убивают сравнительно мало людей – только первых заразившихся и их ближайшие контакты. Чем вирус более смертелен, тем он менее жизнеспособен. В идеале ему не нужно вас не убивать, а немножко с вами пожить и отправиться дальше.

Есть надежда, что со временем SARS-CoV-2 станет менее активным и будет с нами сосуществовать как простуда: попал в эпителий, размножился, постепенно включилась иммунная система и его задавила. Так что, отсутствие симптомов – это как раз неудивительно, вирус, если можно так выразиться, к этому стремится. Странно другое: почему в одно и то же время одни люди болеют тяжело, а другие легко. Не исключено, что у разных людей есть разные варианты рецепторов, на которые садится этот вирус. У кого-то они более предрасположены к связыванию вируса, а у кого-то менее. Но вообще, ответа пока нет.

И отдельная загадка для меня – почему так тяжело болели в Китае. Все-таки у местных должны быть какие-то генетические предпосылки, которые позволяют сосуществовать с эндемичными вирусами, а не гибнуть от них. Но в Китае смертность была такая же, как и в других странах.

— Стало ли известно что-то новое про то, как им заражаются?

— По-прежнему считается, что человек заражается воздушно капельным путем, а также когда он касается какой-то поверхности, потом трет глаза или еще как-то касается слизистой. А вот в крови этот вирус, как ни странно, не детектируется, его там ничтожно мало, и это уже некий наблюдаемый факт. Так что, при переливании крови заражения, скорее всего, не будет.

Вирусологи сейчас в привилегированном положении
— Говорят, люди в лабораториях сейчас работают днем и ночью. Как складывается жизнь молекулярного биолога в Стэнфорде в эпоху самоизоляции?

— О, тут все очень просто – весь Стэнфорд отправили домой. Разрешили продолжить работу только тем, кто занимается тематикой, связанной с коронавирусом, или быстро переключились на нее. Они оказались в привилегированном положении. Наша лаборатория в свое время проводила исследования, связанные с вирусом Эбола, и сейчас в работе по коронавирусной тематике мы во многом опираемся на этот опыт. Правда, все остальные направления приостановлены. Но, по крайней мере, нас не увольняют и даже пока не сокращают зарплаты.

Более того, открылись особые срочные источники государственного финансирования, которые не использовались со времен Второй мировой войны. Они были созданы как раз для быстрых научных прорывов в случае чрезвычайной ситуации. Сейчас огромное количество лабораторий написало заявки на проведение срочных исследований по коронавирусной тематике и получили деньги.

А вообще, несмотря на то что Америка – богатая страна, и в этой стране особенно богаты частные университеты, даже у Стэнфорда заканчиваются деньги. Это связано с тем, что исчезли многие обычные источники доходов – например, плановые операции в клинике на базе университета. Насколько мне известно, по этой причине Стэнфорд вынужден был сократить количество медсестер. А о работниках сферы обслуживания уж и говорить не приходится.

Кампус выглядит опустевшим. Позакрывались многие кафе, спортивные залы. Людям, работавшим в них, нечем платить за аренду квартиры, не очень понятно, как кормить детей, и так далее. Страшно подумать. Хотя, справедливости ради, надо заметить, что на законодательном уровне и штат, и государство очень помогли. Приостановлена ответственность за неуплату ипотеки и аренды жилья, организовано множество фондов финансовой помощи, и, конечно, как вы знаете, каждому американцу выслан существенный чек, чтобы хоть как-то помочь продержаться.

— Чем в «мирное время» занимается ваша лаборатория?

— В основном изучением воспалительных заболеваний, а также иммунного ответа к раку. У нашей лаборатории сильный технологический уклон. Мы часто придумываем и развиваем новые способы анализа биологических образцов. В частности, наши методы помогают понять, как разные клетки взаимодействуют друг с другом. Для этого каждую клетку нужно обозначить в соответствии с определенными параметрами, измерить в ней большое количество различных белков. Раньше можно было измерить один, два или три, но мы разработали технологию, которая позволяет измерить до ста белков одновременно, что позволяет точно идентифицировать тип каждой клетки, и посмотреть, какие другие клетки с ней находится рядом и почему. Это один из способов понять, отчего у разных людей по-разному идут иммунные реакции.

Выше риск заразиться – ниже риск умереть
— Что вы думаете про сезонность этого вируса и возможность второй волны?

— Для близких по типу, но менее опасных коронавирусов, вызывающих простуду, сезонность действительно наблюдается: новый сезон – новый штамм. Возможно, так будет и сейчас. Но пока я жду второй волны антропогенного характера, когда люди устают сидеть на карантине, выходят из изоляции, города открываются – и все начинается заново.

Мы можем утешаться только тем, что по последним данным процент смертности от этой болезни сильно меньше, чем думали раньше, хотя его заразность сильно больше. Раньше индекс R0 (индекс репродукции, то есть сколько человек в среднем заражает один заболевший) оценивали около 2, но по новым оценкам говорят про 6. То есть у каждого из нас выше риск заразиться и ниже риск умереть. Ужас в том, что, когда все заболевают одновременно, состояние у всех тоже ухудшается одномоментно, – отсюда все эти страшные репортажи про то, что происходит в реанимациях.

Вообще, из соприкосновения с коронавирусом, – с этой настоящей, недружелюбной, не подогнанной под человека природой, от которой мы давно отвыкли, – мы многое узнали про общество, в котором живем. Например, о нашем отношении к цене жизни. Мы не согласны жертвовать пожилыми и слабыми людьми (не всегда и не во всех культурах это было так). Мы готовы терять работу, жилье, действовать наперекор экономическим соображениям, лишь бы не нарушать те этические нормы, согласно которым привыкли жить. Но при этом нам трудно смириться с мыслью о том, что для борьбы с вирусом придется поступиться правом на неприкосновенность частной жизни.

Далее – мы хотим лечиться любой ценой. Мы привыкли, что от любой болезни есть лекарства, и с трудом воспринимаем даже мысль о том, что это не так (еще сто, двести лет назад такой идеи и в повестке не было). Готовы тратить любые средства на поиск волшебной таблетки и не готовы тратить пусть даже и значительно меньшие средства на социальные нужды тех, кому сложно организовать и поддерживать образ жизни, понижающий возможность заболеть.

— Так вы хотите сказать, что не надо лечить?

— Нет, я не о том, что Covid-19 не надо лечить, а скорее о том, что он обнажил неготовность системы здравоохранения и социального обеспечения. И возможно, нам надо не только лекарство изобретать, но и совершенствовать систему национального здравоохранения, увеличивать количество коек и так далее. То есть действовать скорее инфраструктурными методами, а не искать волшебную таблетку.

— В разных странах применены разные стратегии реакции на вирусную угрозу. Какая из них вам сегодня кажется самой правильной?

— Мне кажется, что эффективна была корейская. Они не объявляли повсеместного карантина, но делали очень много тестов, четко определяли людей, с которым встречался больной, изолировали их, отслеживали по сотовым телефонам. Это, конечно, чрезвычайно инвазивные меры с точки зрения соблюдения права человека на неприкосновенность личной жизни, но они сработали. Пока что Корея вышла с наименьшими потерями, хотя, по последним данным, там намечается вторая волна заболевания.

https://www.pravmir.ru/chtoby-testu-mozhno-bylo-verit-perebolet-dolzhen-kazhdyj-pyatyj-chto-ne-tak-segodnya-s-analizom-na-antitela/?fbclid=IwAR2VFck6OnXdcIoXNeDKou4cE5-b5KpFq4KubQU9x5kqk9qUwUqzdpNZr9M

Суперинфекция
Врач побеждает ковид, а пациент все равно умирает. Почему против бактерий бессильны антибиотики и стоит ли прививаться от коронавируса?

Главврач московской больницы № 40 в Коммунарке Денис Проценко поделился своим наблюдением: многие пациенты, поступившие с коронавирусом, умирают не от него, а от суперинфекции, полученной уже в стационаре. И средств от нее нет. «Особенность пациентов с COVID-19 — быстрое формирование чрезвычайно опасных бактерий-суперинфектов в их организме,— сказал Проценко на конгрессе по профилактике инфекций. — Причем это проблемные штаммы со множественной устойчивостью, что ограничивает возможности лечения. И мы выявляем их все чаще». Какие новые опасности несет пандемия и можно ли с ними бороться — объясняет микробиолог Константин Северинов.



СПРАВКА «НОВОЙ»
Константин Северинов — молекулярный биолог, профессор Сколковского института науки и технологий и Ратгерского университета (США). Заведует лабораториями генетики РАН.

— Что это за суперинфекция возникает у больных ковидом? Она настолько опасна, что хуже самого коронавируса?

— Природа этой суперинфекции не вирусная, а бактериальная. Звучит это, конечно, устрашающе — суперинфекция. На самом деле, речь идет просто о бактериальных инфекциях, возникающих у людей, которые длительное время находились на аппарате ИВЛ. Они вызываются или бактерией с красивым названием Klebsiella pneumoniae, или Acinetobacter baumannii, реже — бактерией Pseudomonas aeruginosa, которую по-русски называют синегнойная палочка. Все три известны как частый источник нозокомиальных, то есть госпитальных инфекций. Уже на протяжении довольно длительного времени известно, что эти бактерии встречаются в госпиталях, и для них характерна множественная лекарственная устойчивость. Просто потому, что в госпиталях постоянно применяются антибиотики. И у людей, находящихся в стационарах, такие приобретенные госпитальные инфекции оказывается невозможно пролечить из-за резистентности бактерий к антибиотикам.

— Почему о них заговорили именно применительно к ковиду?

— Конкретно в случае с ковидом это проявляется особенно ярко. И этот фактор сдерживает тот прогресс, который, безусловно, был достигнут врачами в лечении болезни, в купировании симптомов собственно вирусной, ковидной инфекции.

То есть то, что врачи сумели отыграть у вируса за счет разработки более действенных протоколов лечения, они потом проигрывают суперинфекции.

Из-за того, что в госпиталях, по-видимому, за последние полгода серьезно увеличилась частота заражения бактериями, устойчивыми к антибиотикам. И люди умирают.

— Как это связано с тем, что человек долго находился на ИВЛ?

— Аппарат ИВЛ — это машинка, которая, грубо говоря, дует в человека. В реанимации в трахею вставляют трубку, это довольно травматичная процедура. Потом в пациента гонят дыхательную смесь, в этом, собственно, и состоит искусственная вентиляция легких. И если в больнице есть собственная патогенная микрофлора, то она, в конечном счете, заселяет дыхательные пути. При этом люди, которые находятся на ИВЛ, постоянно получают антибиотики. Чтобы предотвратить развитие бактериальных пневмоний, их меняют с определенной периодичностью. Но такая процедура сама по себе может иногда способствовать отбору устойчивых бактерий.

— Именно поэтому мы так часто слышим рассказы о том, что человек уже пережил ИВЛ, начал вставать на ноги — и вдруг умирает?

— Да, люди, находящиеся на ИВЛ, по идее, должны выздоравливать, но во время нахождения на искусственном дыхании они получают бактериальную пневмонию, которую оказывается очень сложно или даже невозможно вылечить имеющимися антибиотиками. И умирают от нее.

— Если это известная проблема, то почему нельзя ее предусмотреть?

— Такой результат можно предсказать, но сделать что-то с этим очень сложно. И клебсиелла, и акинетобактер — это очень серьезная проблема в медицине на протяжении десятилетий. Точнее, проблема в том, что эти микробы резистентны к отдельным антибиотикам и их коктейлям, которые сейчас используются в медицинской практике.

— Ко всем группам антибиотиков?

— По крайней мере, к тем, которые обычно используются. Поэтому их и называют супермикробами. Не потому, что они какие-то выдающиеся, а потому, что

они устойчивы к препаратам, которые обычно используются для лечения бактериальных инфекций.

— Применительно к этой проблеме ваши коллеги обсуждают лечение бактериальных инфекций с помощью вирусов-бактериофагов. Есть такой способ?

— На сегодня это проходит по разряду бабушкиных сказок. В том смысле, что способа лечения как такого нет, а есть идеи, совсем не новые, относительно того, что можно было бы лечить некоторые бактериальные инфекции бактериофагами — вирусами, способными узнавать и уничтожать бактерии определенного вида. Но ни одной одобренной процедуры такого рода не существует. Поэтому пока это только разговоры. И факт остается фактом: есть некоторое количество антибиотиков, которые можно использовать, у нас в стране — в пределах десятка. В принципе их, конечно, больше, но у нас не очень хорошая ситуация с антибиотиками, не все они широко доступны, не все одобрены к использованию, новых антибиотиков не разрабатывается. И все или очень многие из используемых антибиотиков оказываются неэффективными против нозокомиальных штаммов, ставших, возможно, более распространенными в результате появления новой коронавирусной инфекции.

И это действительно серьезно. Потому что массовое, на уровне истерии, применение антибиотиков — даже без всякой ИВЛ, особенно в ранние периоды эпидемии, привело к тому, что доля устойчивых микробов в тех самых госпиталях, где в «красной зоне» лечат ковид, по-видимому, увеличилось. Возможно, устойчивые микробы стали чаще встречаться и вне госпиталей.

— Почему вы говорите «возможно» и «по-видимому», говоря о распространении этих бактерий? Это не установлено точно?

— Есть несколько разных точек зрения на то, что происходит. Денис Проценко, на которого вы ссылаетесь, как-то сказал, что люди приходят в больницу, уже имея в организме некоторое количество устойчивых микробов, и во время ИВЛ почему-то ускоряется рост именно этих микробов. Например — потому, что все микробы, которые чувствительны к антибиотикам, убиваются препаратами, которыми лечили пациентов. В этом смысле, с точки зрения Проценко, «виноваты» пациенты. Не то что именно виноваты, а просто они заносят устойчивые микробы в госпиталь.

У главного реаниматолога московской 52-й больницы Сергея Царенко другая точка зрения. Он считает, что устойчивые микробы с самого начала находятся в больнице и потихоньку «заселяют» пациентов в ходе лечения. То есть люди приходят хоть и с диагнозом ковид, но без каких-то особенно устойчивых микробов. А в ходе лежания на ИВЛ в течение нескольких недель они заражаются теми микробами, которые живут в больнице. Потом это их и убивает. Мне ближе идея Сергея Царенко, мы как раз сейчас ее хотим проверить экспериментально.

— Но проблема резистентности к антибиотикам совсем не новая. Я читала совершенно алармические доклады и 2013 года, и 2016-го…

— Да, и Флеминг, который придумал пенициллин…

— Вот я об этом и говорю: еще Флеминг предупреждал, что бактерии приспособятся.

— Он еще в 1940-х годах, когда начинали широко применять пенициллин, предупреждал, что устойчивость скоро возникнет и пенициллин станет неэффективен. Микробы естественным образом способны выработать устойчивость к любому антибиотику. Просто потому, что у микробов существуют гены, ответственные за устойчивость, и они способны ими обмениваться друг с другом. И когда мы начинаем широко использовать тот или иной антибиотик, мы неизбежно «отбираем» устойчивую к нему микрофлору.

— Но и совсем отказаться от применения антибиотиков невозможно, мы вернемся в XIX век.

— Скорость возникновения устойчивости можно контролировать, можно пытаться ее замедлить, но предотвратить этот процесс нельзя. Поэтому всегда нужно иметь на подходе новые антибиотики, которые еще не применялись и к которым еще не возникла устойчивость.

— А зачем вообще изначально применяют антибиотики у пациентов с вирусной инфекцией?

— Да, есть такая точка зрения: все врачи — идиоты, а мы тут такие умные…

— Нет, я не ради того, чтобы врачей обругать, спрашиваю. Я действительно не понимаю, как препараты против бактериальных инфекций могут бороться с вирусом.

— Есть масса случаев сочетанных инфекций. Кто чем болеет, какие симптомы о чем говорят — этого сразу не определишь. В принципе, правильнее было бы использовать антибиотики как можно меньше, только в тех случаях, когда для этого есть серьезные показания. Конкретно в тех случаях, о которых мы говорим, люди на ИВЛ попадают действительно с вирусной инфекцией, но в ходе лечения у них развиваются и бактериальные инфекции, которые, конечно же, надо как-то лечить. Для этого и используют антибиотики.

— Очень многие пациенты, перенесшие ковид, рассказывают, как пришел участковый врач и сразу выписал антибиотики. Я спрашиваю вас именно о таких случаях: разве есть смысл в какой-то профилактике бактериальных осложнений?

— Возможно, в большинстве случаев механизм такой: все мы — люди, и для начала врачи прописывают антибиотик не потому, что это нужно. А потому, что если врач этого не сделает, то пациент будет обижен и скажет, что его не лечат.

— Да-да, именно об этом говорят врачи: пациенты жалуются, что, мол, не выписал таблетку — значит, и не полечил. Хотя тысячи раз медики уже объясняли, что специфических таблеток от коронавируса нет.

— Есть еще одна проблема. По-видимому, один из источников заражения нозокомиальными инфекциями — медицинский персонал. Медсестры, врачи ходят от одного пациента к другому, проводят какие-то манипуляции — и, вполне вероятно, переносят микробы.

— Они же все сейчас укутаны в защитные средства…

— Это средства спасают самих медиков от внешних агентов, прежде всего — от заражения вирусом. Но во время контактов, например, с перчаток можно занести что угодно от одного пациента другому. И с этим, к сожалению, ничего сделать нельзя. Тем более что медики сейчас находятся в ситуации такого форс-мажора, у них настолько увеличены нагрузки — физические, психологические, какие угодно, что гарантировать отсутствие переноса микробов в реанимационной вряд ли возможно. Собственно говоря, так ведь было всегда. Именно за счет переноса внутри госпиталя в конкретных стационарах и развиваются «свои», «доморощенные» микробы. В одном госпитале — одни, в другом — другие. Они там вывелись и живут.

— А как же все средства дезинфекции, которые применяются в стационарах? Бактерицидные лампы и прочее?

— Они, конечно, хуже не делают, но и не защищают идеально. Чтобы это работало, необходимо полностью останавливать работу реанимационных. И делать это довольно часто, перебрасывая куда-то находящихся там пациентов и рискуя заразить то место, куда их переводят. Вряд ли сейчас это возможно.

— Но лампы-то на эти супербактерии действуют?

— Когда мы говорим «супер», мы имеем в виду именно устойчивость микробов к антибиотикам. Ультрафиолет в достаточных дозах будет резко снижать жизнеспособность всех микробов, которые вызывают заболевания людей.

— Почему сам коронавирус оказался устойчив ко всем известным противовирусным средствам?

— Никаких известных противовирусных средств прямого действия не существует. То есть единственный такой противовирусный препарат был разработан несколько лет назад против гепатита. Или вы о каких противовирусных средствах спрашиваете? Об экстракте чаги или о ягеле?

— Нет. О коре дуба тоже не спрашиваю. Но есть еще, например, признанный в мире эффективным против герпесвирусов ацикловир. Есть антиретровирусные — против ВИЧ. В чем особенность нового коронавируса, что от него нет такого средства?

— Вирусы очень сильно отличаются друг от друга. То, о чем вы говорите, это препараты, которые ингибируют репликацию (тормозят размножение, — И.Т.) ДНК или РНК вируса. Они действуют не против всех вирусов, а их разработка для лечения упомянутых вами заболеваний заняла долгие годы.

— Когда началась пандемия, ваши коллеги говорили, что вирус новый, непонятный, не изученный. Но прошел уже год, а до сих пор мы узнаем от врачей что-то новенькое о ковиде. Вирус до сих пор не изучен? Коронавирусы ведь в принципе известны давно?

— Коронавирусы — довольно широкая группа. Они похожи, поэтому объединены в семейство, но внутри группы различаются достаточно сильно. Так же, как млекопитающие: относятся к одной группе, но подробное исследование мышей вовсе не обязательно позволяет вам верно судить о людях.

И прошел не «уже год», а только год, даже меньше. Год — это крохотный промежуток времени для таких исследований. И само по себе то, что кто-то уже разработал вакцину, что налажена диагностика, идут эпидемиологические исследования, — это грандиозное достижение. Лет десять назад это невозможно было бы воплотить чисто технологически.

Вспомните, что было в 1980-х годах, когда появился СПИД. Люди начали умирать в конце 1970-х, вирус был выделен только в 1984-м, первые лекарства появились только в начале 1990-х и были крайне несовершенны, и лишь лет через 25 возникли протоколы, коктейли, которые позволяют сделать болезнь хронической, но не вылечить инфекцию. И это тоже очень быстрый прогресс, 50 лет назад представить такое было невозможно, единственным средством была бы вакцинация, но она работает не всегда. Против того же ВИЧ вакцины нет, и вряд ли будет.

— Да, и ваши коллеги говорили, что на создание вакцины обычно уходит лет пять.

— И пять, и десять.

— А вакцинам, которые созданы так быстро, как нынешние — против ковида, вы доверяете?

— Это не вопрос веры. Я в данном случае просто потребитель, я хотел бы, чтоб вакцина была создана по всем стандартам проверки безопасности и эффективности, чтоб не было срезанных углов и нарушений правил испытаний, отработанных годами.

— Применительно к российской вакцине говорят как раз о «срезанных углах»: о ней даже нет толком публикаций.

— Ни об одной из вакцин нет большого числа публикаций. Так что тут вопрос — доверяете ли вы в принципе российской медицинской системе, фармацевтической промышленности, системе сертификации и контроля качества.

— А вы доверяете?

— В целом, наверное, люди имеют право сомневаться, учитывая, что все делается с колес. И эти сомнения будут вызваны не тем, что российская вакцина не может работать, не может быть безопасной. В целом, мне кажется, у российского потребителя есть некоторое недоверие к российским товарам, по крайней мере, в тех случаях, когда есть альтернатива.

— Согласитесь, что основания для этого есть.

— Это оценочное мнение на уровне рефлексов, но, наверное, оно на чем-то основано.

Кроме того, факт есть факт: Россия не то место, где производятся инновационные фармакологические препараты.

Наоборот, мы почти полностью зависим от поставок таких лекарств из-за рубежа. Там проводятся передовые исследования, там идут разработки, там сосредоточено производство и там разрабатываются стандарты безопасности и эффективности.

— Независимо от качества вакцины, просто как микробиолог, вы посоветовали бы людям прививаться от коронавируса? Что известно об иммунитете к этому вирусу?

— Вакцина зарегистрирована в России в августе, в сентябре начались испытания третьей фазы, поэтому мы можем знать только то, что происходит сейчас, мы не можем заглянуть за горизонт. Есть, наверное, какие-то данные, хотелось бы, чтобы они были как можно более полными и достоверными. Производителям и всяким деятелям от здравоохранения надо «выигрывать сердца» людей: объяснять, что происходит на самом деле, включая неизбежные сложности, а не просто объявлять, что наше — самое лучшее, а все остальные нам просто завидуют, злопыхательствуют и вставляют палки в колеса. Но, я думаю, сейчас понятно: эта вакцина не нанесет вреда, по крайней мере — здоровым людям.

— Сейчас я спрашиваю о вакцинах вообще, не только о российской. Есть ли смысл, в принципе, прививаться от коронавируса, если о длительности и устойчивости иммунитета ничего не известно? Достаточно ли изучен сам вирус, чтобы можно было сказать: прививайтесь, это будет действовать так же хорошо, как прививка от гриппа или гепатита?

— И на этот вопрос ответ появится со временем: после того, как привьется достаточно большое количество людей и пандемия начнет сходить на нет. Поэтому каждый человек просто должен для себя решить, что делать. Занудствовать и требовать максимально полную информацию? Не специалист, обыватель ее все равно понять не сможет, какой бы полной она ни была, поэтому в любом случае побежит или не побежит прививаться вместе со всеми. Это будет происходить на уровне стадного инстинкта. От коронавируса люди умирают — это факт. У разных групп людей риски разные, на какой-то стадии, видимо, каждый должен выбирать то, что считает наименьшим риском.

Что касается иммунитета — максимум, что мы могли бы сделать сейчас, это посмотреть на людей, заболевших год назад, узнать, есть ли у них иммунитет, собрать статистику. Но эти люди — китайцы. Публикации по вторичному заражению из Китая получить невозможно, просто потому, что официально у них коронавируса больше нет. В конечном счете, мы всё точно узнаем и сможем обсуждать на гораздо более серьезном уровне. Но это будет не сейчас.

https://novayagazeta.ru/articles/2020/12/06/88251-superinfektsiya?utm_source=fb&utm_medium=novaya&utm_campaign=glavvrach-moskovskoy-bolnitsy--40-v-komm