6 октября 2018 г, Трагический тенор эпохи, Светлановский зал ММДМ, Москва

1 отделение

1. Богема / La bohème (франц) - Памяти Шарля Азнавура

- Рио-Рита

2. В синем и далеком океане
3. За кулисами
4. Попугай Флобер
5. Две розы
6. Два сердца

- муз.пр

7. Жигули
8. Комарик (укр)
9. Бубенцы

- муз.пр

10. Бразильский крейсер
11. Из Петербургской гавани

- Спасибо. Есть у Вертинского в одной из его грустных "ариеток Пьеро" – так он называл свои песни до революции 17-го года и даже некоторое время в эмиграции, под таким названием его песни издавались, есть у него слова:

«Сколько вычурных поз, сколько сломанных роз…» -

а я вот все не устаю удивляться, и испытывать настоящее счастье от обилия цветов на наших концертах, от обилия вашей любви к тому, что вместе с нами выходит на сцену: иногда торжественно, иногда очень тихо и нежно, к тому, что писали люди много-много-много лет назад, которые умели любить цветы, которые умели их видеть, которые умели их слышать, слышать их аромат, которые умели понимать то, что не умеем понимать мы сейчас…: ценность каждого мгновения жизни, не только потому, что оно мимолетно, а потому, что оно наполнено своим собственным содержанием. И нам сейчас, при всех наших достижениях, - счастливых достижениях, на самом деле, при нашем комфорте, при нашей мобильности, при нашей возможности постоянно узнать всё и тут же, - нам во всем этом счастливом хороводе достижений современности очень-очень не хватает одной важной вещи… мы не успеваем различить, разглядеть, а в принципе, уже и различить детали.

А в деталях, на самом деле, все: и красота, и счастье, и, на самом деле,  исполнения жизни каждого из нас.

Цветы, по счастью, живут не в цифровой эпохе, хотя мы можем, конечно, послать друг другу открытки электронные с изображением цветов, но вот то, что сейчас у меня в руках этот тяжелый и прекрасный груз, на самом деле, это говорит о том, что мы еще не совсем потерянное поколение и поколенИЯ! На самом деле, это говорит о том, что нам, как и людям давным-давно живущим, необходимы правда, красота и любовь.

Песни, которые вы приходите слушать, песни, которые мы выносим на эту площадку эти песни, на самом деле, завещание - очень красивое… и, все-таки, завещание от людей, которые умели любить жизнь, которые умели любить друг друга, которые умели любить цветы…

Есть у Гумилева пронзительное стихотворение «У меня не живут цветы», написанное, как раз, вот на пороге, на границе страшного слова «эпохи».

«Трагический тенор эпохи» - это сегодняшняя наша программа, и обращение к поэтам начала 20 столетия, как раз, ее тема.

У нас с вами живут цветы. Дай бог, чтобы они жили и дальше.

До встречи во втором отделении концерта.

2 отделение

12. Прощальный ужин
13. Чужие города
14. В степи молдаванской

- муз.пр

15. Осень ("Осень, прозрачное утро...")
16. Ах, эти черный глаза
17. Девонька
18. Над розовым морем

- муз.пр

19. Желтый ангел
20. Падам / Padam (франц)
21. Матросы
22. Россия

БИС

23. Невечерняя
24. Дорогой длинною

- Я, пожалуй, отпущу музыкантов со сцены…

Для тех, кто остался, кто сейчас вместе с нами, вместе с нами еще существует в этой музыке, в этих словах, в этих текстах, в этих смыслах, мне хочется сказать вам всем:

«Огромное спасибо!»

Мы начали концерт с песни Шарля Азнавура, и я не думал говорить сегодня  никаких слов об этом великом певце, великом исполнителе, великом артисте, п.ч., собственно говоря, бессмысленно: вроде бы, ничего не придумаешь нового.

Но есть интересные наблюдения…: Шарль Азнавур стал знаменитым тогда, когда еще был знаменитым Александр Вертинский. В 50-ых годах Азнавур уже - очень молодой еще, но был… он тогда уже был известный исполнитель, его уже тогда любили, его песни, которые только рождались еще тогда и приходили в этот мир, они заставляли людей смеяться, плакать, заставляли испытывать восторг, печаль, радость, сомнение и уверенность в счастье.

Есть исполнители, которых присутствие среди нас… присутствие которых среди нас настолько же важно, насколько их творчество.

Такой, например, была Алла Николаевна Баянова, которая ушла примерно в этом же возрасте, в таком же возрасте, как и Азнавур, едва отметив 95-летие, если я правильно помню, 95 лет еще отмечали, но как-то сразу после этого…

Такой и, конечно, и Шарль Азнавур.

Я не буду говорить сегодня об ушедшей Монтсеррат Кабалье, поскольку, п.ч. превращалась бы наша встреча в такое траурное воспоминание - траура здесь нет совсем.

Не потому, что мы не горюем об этих людях, не скучаем о них… - невероятно скучаем.

А потому, что за ними, за всеми стоит свет, он исходит от них и сейчас.

Но пока они были живы, они… знаете, передавали какую-то уверенность. Вот можно было увидеть Шарля Азнавура на концерте или просто случайно, как мне, допустим, посчастливилось увидеть его в быту и понять, что это всё не легенды, это всё не что-то подернутое флёром романтическим, но, тем не менее, такой вот уже патиной прошедших лет… Нет, это всё живо, это всё сейчас среди нас и мало того, что самое потрясающее! – в 90 лет, в 90 с лишним лет, на том же уровне артистического делания, какое было когда-то давно-давно-давно…

Мы не говорим о физических силах, здесь можно говорить о чем-то совершенно ином: эпоха жила среди нас, она  жила с нами… к эпохе можно было прикоснуться - можно было пожать руку Азнавуру и, тем самым, пожать руку Эдит Пиаф, можно было поцеловать руку Алле Николаевне Баяновой и, тем самым, передать привет Петру Лещенко.

Можно было, можно было, можно было…

Было…

Сегодня уже было…

Наверное, в этом нет никакой из ряда вон выходящей трагедии, - для меня есть, п.ч. на эстраде очень мало достойных исполнителей, не в смысле вокальных данных, не в смысле музыкальности, не в смысле пластичности – этого всего дос-та-точ-но. Плохо со вкусом, но это как бы вообще, в принципе, плохо в наше время. А вот с достоинством очень трудно, - не то, чтобы плохо.., было бы пошло обвинять нынешнюю эстраду в недостойном существовании, вот, мы все существуем достаточно тяжело.

Но!

Пока был жив Азнавур – эстрада, тире достоинство – эта формула соблюдалась, она существовала. Во всех смыслах, в том числе, в смысле невероятной человеческой скромности.

Сейчас нельзя сказать, что этого нет. Есть. Но очень мало. И уже не на кого опереться, не к кому обратиться и сказать, аппеллируя вот так сказать:

«Вот посмотрите, вот он есть, есть, есть….  есть».

Уже там…

Мы с вами счастливые люди: мы слышали и видели многих великих артистов, которые по-настоящему проживали - очень достойно - свой певческий и артистический век.

Иосиф Давыдович Кобзон недавно совсем ушедший, Валентина Толкунова, с которой в самом конце ее земного пути мы подружились, и, о которой я тоскую бесконечно, п.ч. не успел узнать что-то очень важное. Успел поразиться улыбке, успел поразиться нежности очень, на самом деле, большого серьезного артиста – это так редко бывает… - невероятной щедрости…

К чему это все?

На самом деле, к тому, что мы очень богатые люди, но мы привыкли разбрасываться своими богатствами…

Давайте, по-жа-луй-ста, ценить друг друга. Вот просто тех, кто у вас есть – цените их. За каждым из них стоит эпоха. Прикоснувшись к кому-нибудь из ваших близких, можно прикоснуться… ненароком, случайно, - к Шарлю Азнавуру, к Алле Баяновой, к Александру Вертинскому, ко многим-многим-многим, которые всегда утешат и осчастливят нас своими песнями, даже несмотря на то, что здесь уже с нами их нет…

Будьте здоровы и счастливы.

Спасибо.

p.s. в концерте принимали участие все музыканты: ансамбль  и Олег Вайнштейн

Катя Рожкова

7 окт 2018 в 23:44

Вчера побывала на концерте-спектакле "Трагический тенор эпохи" Олега Погудина. Восхитительный голос, пластика движений и умение держать внимание зала. Спасибо ему огромное!

https://vk.com/wall55911026_2370

Двух столетий позвонки

09.10.2018 г

Георгий Рзаев -Шах-Тахтинский

Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки, -

написал Осип Мандельштам в 1922 году на излете Серебряного века, через год после того, как умер Блок и был расстрелян Гумилев. Написал, пытаясь ответить на вопросы, которые, наверное, задавал каждый, кто оказался в те годы брошен в соблазны кровавой эпохи и мучительно пытался понять все происходящее с ним и со страной.

И сейчас, так же, как почти сто лет назад, вся тяжесть осмысления нашей истории и наших проблем ложится не на философов-политиков-экономистов. Они - далеко от простого человека. Ответов на вопросы (часто мучительные) мы ждем от людей искусства, от артистов и музыкантов, то есть от тех, кого мы не стесняемся учить, что им надевать и даже какие жесты делать, но к кому бежим за ответами, слезами и утешением, когда понимаем, что без искусства нам не справиться. И они отвечают по мере сил. И платят по нашим счетам. Часто своей кровью.



Программа Олега Погудина "Трагический тенор эпохи" именно об этом. О судьбах и творчестве Александра Вертинского, Петра Лещенко, Юрия Морфесси и других.

Когда-то Немирович-Данченко написал, что театр начинается тогда, когда выходят два актера и расстилают коврик. Погудину даже коврик не нужен. Он много лет творит свой театр без декораций, без дорогостоящих сценических ухищрений, без костюмов. Как у Аксенова: я разобью театрик без рампы и кулис...

Я вспомнил Аксенова не просто так. В театре Олега Погудина очень много от эстетики театра шестидесятых, от оттепельных опытов Любимова и Гротовского, в которых все внимание сосредотачивается на актере. При этом есть и одно крайне существенное отличие. Если Любимов в своих опытах идет от слова, то Погудин - и от музыки и от слова одновременно. Он - музыкант, и музыка на равных со словом составляет канву его концертов-спектаклей.

При этом Погудин не копирует песни и романсы прошлого. Так, например, Александр Вертинский, исполнявший свои произведения под рояль, звучит у него не только в прекрасном сопровождении Олега Вайнштейна, но и в аранжировках для ансамбля, сделанных его коллегами, становясь более ярким, театральным и совсем не камерным. А соседство его "печальных песенок" с музыкой Рахманинова придает им новую глубину.

Для того, чтобы представить принципы театра Погудина, посмотрим на два фрагмента концерта.

Итак, перед зрителями больше чем просто поется - играется "Бразильский крейсер" в такой "лихой" приджазованной ироничной и злой аранжировке, что не знаешь, то ли смеяться то ли плакать, то ли поумничать и вспомнить, как Рахманинов пародировал джаз в "Рапсодии на тему Паганини". Но все музыкальные изыски заканчиваются за две фразы до конце песни. "Вы к нему прижметесь в сладкой дрожи, полюбив его еще дороже" произносится горько-растерянно. Кажется, что человек только сейчас понял, что все очень просто. Он беден. Поэтому неинтересен и не нужен. А "проказы злых орангутангов" тут ни при чем.
И после этого звучит собственная песня Погудина "Из Петербургской гавани на юг уходит счастье..."

Уходит счастье, уходит эпоха и уходит тот мир, в котором горем была ревность к красивому флотскому лейтенанту. Приходит ледяной холод другой эпохи.

Второй очень показательный фрагмент - почти финал. Середина второго отделения.

Сначала "Желтый ангел", исполненный в погудинской редакции, без последнего куплета. Трагичный, ироничный, растерянный, с надеждой, что как в детстве спрыгнет с елки ангел...

Образ твой мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"Господи!" сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать....

А потом "Padam" Пиаф...

… Что терзает меня
от самого первого дня?
Куда бы ни двинулся я,
Тень догоняет меня…

Грохочет жестокий оркестр
И вос-по-ми-на-нья-ми бьет!
Мое деревянное сердце
Томится, стучит и поет...

Год написания, рваный ритм песни и воспоминание о желтой звезде, которую был должен носить автор музыки Натан Глацберг создают вместе с ЖЕЛТЫМ ангелом страшный контекст...
И "Матросы", об авторе слов которых не известно ничего, кроме предположения, что он молодым погиб в Сопротивлении.

Сквозь абстрактные образы проступают реальные судьбы и реальная история. Проступает эпоха. И думается, что самые точные слова о ней, о ее героях, жертвах и мучениках сказал Александр Вертинский. Не мудрец и не мыслитель.

И никто не додумался просто встать на колени...



Надо сказать, что сквозными образами спектакля ( рука не поднимается писать - концерта) являются море - недаром он начинается песней "В синем и далеком океане" -  и дорога ( в финале звучит "Дорогой длинною") Все это - метафоры нашего жизненного пути. И путей тех, кого уже нет с нами и о которых и во время спектакля и в своих монологах говорил артист.

А теперь три постскриптума.

Первый.

Для тех, кому лень гуглить. В рецензии цитируются стихи Осипа Мандельштама и Олега Погудина. В оформлении использованы фото Влада Строва и мозаика Бориса Анрепа "Сострадание", на которой ангел благославляет Анну Ахматову.

Второй.

Прозвучавшая в начале программы "Богема" Азнавура стала трагически неожиданным эпиграфом к программе и осветила ее новым светом.

Третий.

Когда живешь меньше, чем артист выступает, приходится работать с источниками. Читая многочисленные "эсссе-размышления" об Олеге Погудине: о "оперных" и "неоперных голосах" , о том Лемешев он или не Лемешев, о том, надо ли ему стоять по стойке смирно, исполняя песни Окуджавы, или можно все-таки делать жесты руками, поразился тому, с каким упорством, несмотря ни на что, артист много лет шел своим путём и строил свой театр. И порадовался за нас, потому что мы можем быть его зрителями

http://blog.cety.ru/georgiy-rzaev-shah-tahtinskiy/12812-dvuh-stoletiy-pozvonki.html