Борис Акунин
Участников: 2
Страница 1 из 1
Борис Акунин
Борис Акунин:
Хочу вам рассказать о новой затее, которую осуществляю совместно с компанией «eBook Applications LLC».
Это ридер, то есть устройство для электронного чтения, но не совсем обычное. Больше, чем обычное. «Акунинбук» умеет всё, что умеют ридеры, но кроме того он представляет дополнительный интерес для аудитории одного конкретного автора (вы уже догадались, кого именно).
Чем же «Акунинбук» отличается от других электронных книжек?
ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ
Хочу вам рассказать о новой затее, которую осуществляю совместно с компанией «eBook Applications LLC».
Это ридер, то есть устройство для электронного чтения, но не совсем обычное. Больше, чем обычное. «Акунинбук» умеет всё, что умеют ридеры, но кроме того он представляет дополнительный интерес для аудитории одного конкретного автора (вы уже догадались, кого именно).
Чем же «Акунинбук» отличается от других электронных книжек?
ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ
Re: Борис Акунин
Другой Путь
Так называется второй в моей жизни «серьезный» роман, который сегодня выходит в свет (ужасно люблю это старинное выражение).
«Серьезными» я называю романы невежливые, то есть не старающиеся понравиться читателю. Часто говорят, что писатель кокетничает и врет, когда заявляет, будто написал книгу для самого себя. Книги-де всегда пишутся для того, чтобы их прочли другие люди.
Не согласен. Не всегда. То есть, конечно, это прекрасно, если прочтут и оценят, но homo scribens - это такое существо, которое может разобраться в головоломной теме, только когда пропустит ее через письменный текст. В свое время я написал книгу «Писатель и самоубийство» именно для этого – чтобы разобраться в сложной проблеме. Но тогда я был намного моложе и немного глупее. Я не понимал, зачем в наши времена вообще писать серьезные романы. Потом понял: такая литература – единственный способ заглянуть в жизнь не своими глазами и даже отчасти прожить чужую жизнь. Никакой иной род искусства подобной возможности не дает.
В серии «Семейный альбом», начатой три года назад романом «Аристономия», я сначала выстраиваю некую концепцию, а затем испытываю ее двойной проверкой. Во-первых, пропускаю ее через опыт, характер и внутренний мир другого человека, своего героя – я сам, может быть, подошел бы к теме иначе. Во-вторых, я отдаю теорию на растерзание жизнью – это способен совершить только художественный текст. И пишу я его без поддавков, без заранее разработанного плана – в отличие от архитектурно расчетливой беллетристики. Я бросаю своих персонажей в воду и смотрю, как они будут барахтаться, выплывут или утонут, и если выплывут, то к какому берегу прибьются. Я никогда в начале не знаю, чем всё закончится. Мне интересно, а иногда страшно. Думаю, при прочтении это чувствуется.
«Семейный альбом» - это рассказ о российском двадцатом веке, пропущенном через судьбу одной семьи. Даются фотографии из семейного альбома, с каждой связана какая-то история.
Вот некоторые снимки из «Другого Пути»:
Не знаю, дойду ли я до современности и вообще двинусь ли дальше, либо же второй книгой всё и закончится. Первая была про 1910-годы – революция, гражданская война. Вторая – про 1920-е. Подступаться к 1930-м что-то жутковато.
Если в «Аристономии» мой герой сочиняет трактат о мире больших идей и высоких целей – о Большом Мире, то «Другой Путь» - это про Малый Мир, мир чувств, привязанностей, семьи, счастья.
Мой герой, и я вместе с ним, пытаемся погнаться за двумя зайцами, не упустить ни Большого Мира, ни Малого. Я очень давно ломал себе голову над тем, возможно ли такое в принципе.
А впрочем глупо писателю пускаться в объяснения, зачем он написал роман да какая идея проходит через него красной нитью. Кто станет читать и доберется до конца (а это будет нелегко) – узнает.
«Бумажная» книга с сегодняшнего дня продается в книжных магазинах.
Кто любит читать в электронном виде – вот ссылка на fb2. и вот ссылка на epub под ipad.
Кто предпочитает аудиовариант – он здесь . Читает мой любимый Александр Клюквин.
Прочтете – делитесь мыслями и впечатлениями. Буду на ус наматывать.
http://borisakunin.livejournal.com/148797.html
Re: Борис Акунин
Борис Акунин "Аристономия"
Очень непростое, но необходимое чтение. И очень грустное.
Читать онлайн
http://knizhnik.org/boris-akunin/aristonomija/1
Купить
http://www.litres.ru/boris-akunin/grigoriy-chhartishvili/aristonomiya/
Скачать с торрентов
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=5079406
Очень непростое, но необходимое чтение. И очень грустное.
Читать онлайн
http://knizhnik.org/boris-akunin/aristonomija/1
Купить
http://www.litres.ru/boris-akunin/grigoriy-chhartishvili/aristonomiya/
Скачать с торрентов
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=5079406
Re: Борис Акунин
Литературные игры
Рассказываю про мою новую затею – проект «Осьминог».
Это такая литературная игра. Не всё ж нам мыкать беду и думать о хлебе.
Повесть «Сулажин» (привыкайте к новым словам) - интерактивная книга, существующая в виде приложения для мобильных устройств, то есть ее надо скачивать (это быстро и нетрудно).
Проект так называется, во-первых, потому что мне нравится это цепкое животное, плюющееся чернилами. А во-вторых, потому что у этой книги из одного тела растут восемь щупальцев-сюжетов.
http://ic.pics.livejournal.com/borisakunin/31895178/500251/500251_original.png
Космополиты могут именовать такой разветвляющийся текст иностранным словом OctoBook, а патриоты – родным уху словом Восьмикниг. Сути это не меняет.
Не надо относиться к Восьмикнигу серьезно. Это, повторю еще раз, игра. Шутка.
Давайте объясню, как с "Осьминогом" плавать.
ВАШИ ДЕЙСТВИЯ (если, конечно, оно вам вообще надо):
1. Идете вот по этой ссылке http://osminogproject.com и попадаете на сайт проекта.
2. Гуляете там, осматриваетесь и принимаете первое решение: скачивать или не скачивать.
3. Если скачали, получаете в качестве бонуса первую главу бесплатно. Она довольно страшная, но не пугайтесь. Дальнейший ход событий будет зависеть только от вас.
4. В конце первой главы приходит момент, когда нужно платить (плату, минимально допустимую в Апсторе). Предупреждаю сразу: тому, кто захочет пройти весь путь до конца, придется столкнуться с этим вымогательством еще дважды. Таковы жестокие законы капитализма.
5. Хорошенько прислушивайтесь к внутреннему голосу, прежде чем выбирать вариант.
Ибо «Сулажин» - не только литературная игра в жанры, но еще и психологический тест. В финале, исходя из принятых вами решений, вы получите заключение психоаналитика.
К этой справке тоже относиться всерьез необязательно.
Ветераны моего блога знают, что когда-то я уже затевал нечто подобное с интерактивной повестью о тайне Дятловского перевала. Кстати говоря, мы тогда прошли лишь по одной сюжетной ветке. Может быть, я допишу и остальные, переведя повесть в формат «октобука».
А продюсер проекта, компания e-book Applications LLC, обещает, что, если эксперимент читателям понравится, к нему подключатся и другие авторы.
В общем, развлекайтесь.
http://borisakunin.livejournal.com/149760.html?view=73713408
Рассказываю про мою новую затею – проект «Осьминог».
Это такая литературная игра. Не всё ж нам мыкать беду и думать о хлебе.
Повесть «Сулажин» (привыкайте к новым словам) - интерактивная книга, существующая в виде приложения для мобильных устройств, то есть ее надо скачивать (это быстро и нетрудно).
Проект так называется, во-первых, потому что мне нравится это цепкое животное, плюющееся чернилами. А во-вторых, потому что у этой книги из одного тела растут восемь щупальцев-сюжетов.
http://ic.pics.livejournal.com/borisakunin/31895178/500251/500251_original.png
Космополиты могут именовать такой разветвляющийся текст иностранным словом OctoBook, а патриоты – родным уху словом Восьмикниг. Сути это не меняет.
Не надо относиться к Восьмикнигу серьезно. Это, повторю еще раз, игра. Шутка.
Давайте объясню, как с "Осьминогом" плавать.
ВАШИ ДЕЙСТВИЯ (если, конечно, оно вам вообще надо):
1. Идете вот по этой ссылке http://osminogproject.com и попадаете на сайт проекта.
2. Гуляете там, осматриваетесь и принимаете первое решение: скачивать или не скачивать.
3. Если скачали, получаете в качестве бонуса первую главу бесплатно. Она довольно страшная, но не пугайтесь. Дальнейший ход событий будет зависеть только от вас.
4. В конце первой главы приходит момент, когда нужно платить (плату, минимально допустимую в Апсторе). Предупреждаю сразу: тому, кто захочет пройти весь путь до конца, придется столкнуться с этим вымогательством еще дважды. Таковы жестокие законы капитализма.
5. Хорошенько прислушивайтесь к внутреннему голосу, прежде чем выбирать вариант.
Ибо «Сулажин» - не только литературная игра в жанры, но еще и психологический тест. В финале, исходя из принятых вами решений, вы получите заключение психоаналитика.
К этой справке тоже относиться всерьез необязательно.
Ветераны моего блога знают, что когда-то я уже затевал нечто подобное с интерактивной повестью о тайне Дятловского перевала. Кстати говоря, мы тогда прошли лишь по одной сюжетной ветке. Может быть, я допишу и остальные, переведя повесть в формат «октобука».
А продюсер проекта, компания e-book Applications LLC, обещает, что, если эксперимент читателям понравится, к нему подключатся и другие авторы.
В общем, развлекайтесь.
http://borisakunin.livejournal.com/149760.html?view=73713408
Re: Борис Акунин
Борис Акунин: Что такое для Фандорина выстрел в голову?!
С Акуниным теперь не очень-то увидишься в России. Он живет в Лондоне, работает во Франции, печатается везде. А сюда обязательно приедет, но не завтра и даже не послезавтра. Последний раз я с ним пересекся на варшавском книжном фестивале Big Book. Отрадно, что некоторые соотечественники добрались сюда специально, чтобы расспросить Акунина о российском прошлом и будущем. А чего не добраться-то — два часа лёту?
«Фандорин вернется в восемнадцатом»
— Хотя вас сейчас воспринимают прежде всего как автора новой «Истории Российского государства», я уж по старой памяти спрошу про Фандорина. Будет ведь еще один роман о нем?
— Да. В восемнадцатом году — по крайней мере, таковы планы. И на этом с Эрастом Петровичем всё.
— Что за странная закономерность — герой книжной серии должен умереть и воскреснуть? Холмс, Гарри Поттер... Христос, да простят меня теологи...
— Но Фандорин не умирал.
— А в «Черном городе»?
— Подумаешь! Что такое для супермена выстрел в голову?
— В «Статском советнике» поставлен детский как бы вопрос, на который я и поныне не знаю ответа. Почему в России приличные люди всегда идут в оппозицию, а неприличные — во власть?
— Не всегда, но часто. Причина проста. У плохих людей чрезвычайно ясное представление о добре и зле: добро — все то, что лично для них выгодно, а быть при власти выгодно, и власти с ними удобно. У хороших эти представления несколько более размыты, не так императивны. Таких людей интересуют всякие непрагматические вещи вроде истины или общего блага, и это создает для власти лишние проблемы.
— Чем вы можете объяснить многочисленные нападки на вашу «Историю» со стороны профессионалов — не только почвенников, но и западников?
— У них возникло ощущение, что дилетант вторгается на их территорию, очень нахраписто и нагло. Но это совсем другая территория и другая аудитория. Я пишу для людей, которые историю не знают и, может быть, даже не хотят ее знать. И я не изображаю из себя профессионала. В моей «Истории» изначально не было заранее выстроенной концепции. Я нащупал ее только на третьем томе и пока еще ее проверяю. Если она верна, то в сегодняшних проблемах страны, в явном откате назад, виноваты не столько конкретные личности, сколько причины гораздо более глубокие. Мне сегодня кажется, что, если через какое-то время в России случится революция, прилетит в запломбированном самолете условный Ходорковский, то новая власть опять окажется заложником все той же государственной конструкции. При ней наша гигантская территория может управляться только вертикально, пирамидально. Нужна настоящая федерализация, когда жизнь в регионах будет определяться на местах, а не в далекой столице.
— Но это сегодня самая запретная тема. Любые упоминания о ней приравниваются к экстремизму, расчленению, бог знает чему...
— Да мало ли что у нас сейчас запрещают. Мыслить никто запретить не может. В XXI веке успешны только те страны, где не подавляется инициатива и живая жизнь в провинции. Времена, когда все регулировалось наверху, ушли в прошлое. Слишком жесткая вертикаль в конце концов как раз и приведет к тому, что страна может развалиться на куски — потому что, кроме этой вертикали, ничто ее не будет удерживать вместе. Это очень опасно. Государство должно помогать провинции развиваться. И уж по крайней мере не мешать, не высасывать из нее соки.
Вот я занимаюсь сейчас семнадцатым веком — и ясно вижу: в России в ту пору успешно шли только те процессы, до которых не дотягивалась железная лапа власти. Например, освоение Сибири, на что у Москвы, занятой другими заботами, не хватало ни внимания, ни средств. В Сибирь уходили вольные люди, обустраивались там по своему разумению, и все у них, вдали от дьяков, отлично получалось. В нынешней России любая инициатива тоже успешна ровно до тех пор, пока к ней не начинают принюхиваться разнообразные власть имущие. Я недостаточно умен и образован, чтобы сформулировать концепцию «правильного устройства» страны в точных тезисах, поэтому я пишу про это роман. Он будет называться «Счастливая Россия», и по жанру это будет утопия, редкая птица в современной литературе.
— Когда это выйдет?
— Когда допишу. Я не тороплюсь, это роман из числа серьезных, которые я подписываю обоими именами — Акунин-Чхартишвили. Я вообще становлюсь все более серьезным и занудным. Необратимые возрастные изменения. Вхожу в третью терцию жизни. Первая — до тридцати лет — это детство. Вторая — до шестидесяти — молодость. А потом начинается третья, и она может быть либо старостью, либо зрелостью. От тебя самого зависит.
«В молодости мы только пили и кривлялись»
— Давайте поговорим о Советском Союзе. Я попробую объяснить, почему он лучше нынешней России. Представьте себе, что был плохой человек, но у плохого человека есть шанс одуматься, измениться... А теперь труп, и у трупа уже нет такого шанса.
— У меня ровно противоположные ощущения. Сейчас страна тяжело больна, но она живая. Советский Союз во времена моей молодости — это было нечто совершенно мертвое, где вообще не имело смысла что-либо делать. Любая попытка сделать карьеру, чего-то добиться была сопряжена с унижением и ложью, любой рост покупался ценой низости. Оставалось пить и валять дурака, чем мое поколение и занималось. Я учился в так называемом идеологическом вузе, и атмосфера там была довольно тухлая.
— Кто же вас гнал в идеологизированный вуз?
— А больше изучать Японию было негде.
— Вы согласны, что этика Фандорина — отчасти самурайская?
— Нет, конечно. Она скорее конфуцианская. Самурай служит хозяину, а «благородный муж» Конфуция — своим собственным представлениям о правильности. Над ним нет господина. И «благородный муж» никогда не будет частью системы, если она порочна, — даже если это собственное государство. Вот почему в советской России после революции «благородные мужи» (а были и такие, при всей моей нелюбви к большевизму как к идеологии) очень быстро перевелись и остались одни «самураи», служившие известно какому господину.
— Но Советский Союз закончился году в двадцать девятом, а дальше пошел так называемый русский реванш... Вы в «Истории» не касаетесь этого вопроса?
— Я думаю остановиться на семнадцатом годе. Трава на могилах не так еще высока, чтобы трогать последующие события. Боюсь, мне не хватит объективности.
— А в известном смысле вы правы. История в прежнем смысле закончилась с распадом Австро-Венгрии.
— И что же началось?
— Личность не справилась, на Первой мировой сломалась. Дальше — век масс, сетей, коллективов.
— Что вы! История человечества еще вся впереди. Мы пока еще на средней стадии развития. Посмотрите, насколько смягчились нравы, насколько прибавилось человечности, заботы о слабых, заботы об окружающей среде. Ничего этого еще в середине прошлого века не было. Дикости, конечно, еще очень много, но прогресс, безусловно, есть...
— Нравы не смягчились, а измельчали.
— Только в том смысле, что в более спокойные времена нет потребности в высокой драме и трагических переживаниях. Но в этом смысл прогресса — уходить дальше от потрясений, от подростковых эксцессов...
«Для писателя главное — фильтр»
— Просто ни вы, ни я уже будем не нужны в этом новом человечестве.
— Может быть, и не нужны, но на наш век приключений хватит. Это ведь когда еще будет — эпоха всеобщей ответственности и взрослости! Россия, я думаю, пока переживает подростковый возраст. Да и Америка не шибко взрослая. Она слишком верит в силу, в ковбоя на мустанге. Там тоже есть склонность к разрубанию узлов, если не получается их развязать. Самые взрослые общества сегодня — североевропейские. Им, наверное, ментально лет сорок.
— Но там невыносимо скучно жить!
— В молодости — может быть. Но ведь можно путешествовать. А в зрелости покой продуктивен. У человека в возрасте должна быть возможность спокойно осмыслить свою жизнь.
— Вот в Советском Союзе такая возможность была, и культура там была великая.
— Вы имеете в виду «культурную революцию» вроде достижений всеобуча?
— Не только. Советский Союз был сложной системой, а дальше пошло радикальное упрощение.
— Дима, я понял, что вы собою представляете. Вы — поэт. И все ваши теоретические выкладки — это поэзия. С поэзией не спорят.
— Ну да.
— У меня есть такая игра — я пытаюсь докопаться до дна каждого понятия, найти для него ключевое слово. Вот в писателе кодовое слово — «фильтр». Потому что ты пропускаешь всю информацию через себя, отсеивая ненужное и оставляя только то, что пригодится для книги. А в понятии «поэт» — что, по-вашему, ключевое?
— Поэт и есть поэт.
— …«Шаман», я думаю. Камлает, верит сам и заражает своим трансом окружающих.
— Как вы почувствовали, что не можете... не хотите... оставаться в России?
— Очень уж мне не нравится нынешняя российская атмосфера: что мы — прекрасные, а все остальные — ужасные. Я почувствовал, что в такой атмосфере писать не смогу. Все время хочется стоять где-нибудь в пикете. Одиночном. Нет, я лучше буду писать книжки.
— Мне всегда была интересна ваша вера, если она у вас вообще есть...
— Я не атеист, поскольку атеизм — тоже своего рода вера. Скажем так: я открыт всем предложениям.
— А в бессмертие души верите?
— Верить не верю, но очень надеюсь. Это у вас должно быть точное представление о загробном мире, вы же православный. В православии все очень четко обрисовано — вечного ада там нет, он скорее похож на католическое чистилище.
— В ад я не верю, но для некоторых сознательных, целенаправленных злодеев его допускаю.
— А для остальных?
— Остальные как-то сольются с мировой душой.
— Какое же это православие, если мировая душа?
— Православие в том, что я верю в справедливость.
— А я верю в любовь, которая исключает всякую справедливость. Любовь — дело мафиозное, и мы хотим, чтобы нас любили такими, какие мы есть, даже если мы этого не заслуживаем. К черту справедливость.
— Вы ее видели, настоящую-то любовь?
— Конечно, видел. И много раз про нее писал. Вот у меня параллельно с «Историей Российского государства» идет серия исторических романов — и там всё про любовь, про любовь, про тысячу лет сплошной любви. Это ведь история одного рода. Без любви он бы не выжил.
— Семейные фотографии вы коллекционируете именно поэтому, как я понимаю...
— Да, меня очень занимает частное и семейное как бастион живой жизни в осаде вражеских полчищ. Вся наша история — про это. Я в каждом новом городе ищу такие фотографии в антикварных магазинах. Из них потом придумываются сюжеты. В Варшаве сейчас тоже нашел несколько. Буду рассматривать. Может быть, они мне что-нибудь расскажут про себя.
— А можете вы вспомнить, как придумали первую историю — «Азазель»?
— Очень ясно. Я вдруг увидел картинку. Совсем как это описано в «Театральном романе». На скамейке сидит девушка, к ней подходит молодой человек, задает какой-то вопрос, крутит барабан револьвера, стреляет. Кстати, при всей фантасмагоричности сюжета «Азазеля» в основе его лежит вполне реальное дело баронессы фон Розен, игуменьи Митрофании. Крупно жульничала ради благотворительных целей. Интересная коллизия.
— Напоследок скажите: что сейчас делать оппозиции? Вроде ничего уже нельзя...
— Прилично себя вести — по контрасту с оппонентами. Пусть они врут и воруют, а мы должны быть порядочными людьми. Не собачиться между собой. Демонстрировать, что наши ценности лучше и что жить по-нашему тоже лучше. Пока с этим как-то не очень выходит, увы.
Беседа Дмитрия Быкова с Борисом Акуниным // "Собеседник", №24, 29 июня – 5 июля 2016 года
С Акуниным теперь не очень-то увидишься в России. Он живет в Лондоне, работает во Франции, печатается везде. А сюда обязательно приедет, но не завтра и даже не послезавтра. Последний раз я с ним пересекся на варшавском книжном фестивале Big Book. Отрадно, что некоторые соотечественники добрались сюда специально, чтобы расспросить Акунина о российском прошлом и будущем. А чего не добраться-то — два часа лёту?
«Фандорин вернется в восемнадцатом»
— Хотя вас сейчас воспринимают прежде всего как автора новой «Истории Российского государства», я уж по старой памяти спрошу про Фандорина. Будет ведь еще один роман о нем?
— Да. В восемнадцатом году — по крайней мере, таковы планы. И на этом с Эрастом Петровичем всё.
— Что за странная закономерность — герой книжной серии должен умереть и воскреснуть? Холмс, Гарри Поттер... Христос, да простят меня теологи...
— Но Фандорин не умирал.
— А в «Черном городе»?
— Подумаешь! Что такое для супермена выстрел в голову?
— В «Статском советнике» поставлен детский как бы вопрос, на который я и поныне не знаю ответа. Почему в России приличные люди всегда идут в оппозицию, а неприличные — во власть?
— Не всегда, но часто. Причина проста. У плохих людей чрезвычайно ясное представление о добре и зле: добро — все то, что лично для них выгодно, а быть при власти выгодно, и власти с ними удобно. У хороших эти представления несколько более размыты, не так императивны. Таких людей интересуют всякие непрагматические вещи вроде истины или общего блага, и это создает для власти лишние проблемы.
— Чем вы можете объяснить многочисленные нападки на вашу «Историю» со стороны профессионалов — не только почвенников, но и западников?
— У них возникло ощущение, что дилетант вторгается на их территорию, очень нахраписто и нагло. Но это совсем другая территория и другая аудитория. Я пишу для людей, которые историю не знают и, может быть, даже не хотят ее знать. И я не изображаю из себя профессионала. В моей «Истории» изначально не было заранее выстроенной концепции. Я нащупал ее только на третьем томе и пока еще ее проверяю. Если она верна, то в сегодняшних проблемах страны, в явном откате назад, виноваты не столько конкретные личности, сколько причины гораздо более глубокие. Мне сегодня кажется, что, если через какое-то время в России случится революция, прилетит в запломбированном самолете условный Ходорковский, то новая власть опять окажется заложником все той же государственной конструкции. При ней наша гигантская территория может управляться только вертикально, пирамидально. Нужна настоящая федерализация, когда жизнь в регионах будет определяться на местах, а не в далекой столице.
— Но это сегодня самая запретная тема. Любые упоминания о ней приравниваются к экстремизму, расчленению, бог знает чему...
— Да мало ли что у нас сейчас запрещают. Мыслить никто запретить не может. В XXI веке успешны только те страны, где не подавляется инициатива и живая жизнь в провинции. Времена, когда все регулировалось наверху, ушли в прошлое. Слишком жесткая вертикаль в конце концов как раз и приведет к тому, что страна может развалиться на куски — потому что, кроме этой вертикали, ничто ее не будет удерживать вместе. Это очень опасно. Государство должно помогать провинции развиваться. И уж по крайней мере не мешать, не высасывать из нее соки.
Вот я занимаюсь сейчас семнадцатым веком — и ясно вижу: в России в ту пору успешно шли только те процессы, до которых не дотягивалась железная лапа власти. Например, освоение Сибири, на что у Москвы, занятой другими заботами, не хватало ни внимания, ни средств. В Сибирь уходили вольные люди, обустраивались там по своему разумению, и все у них, вдали от дьяков, отлично получалось. В нынешней России любая инициатива тоже успешна ровно до тех пор, пока к ней не начинают принюхиваться разнообразные власть имущие. Я недостаточно умен и образован, чтобы сформулировать концепцию «правильного устройства» страны в точных тезисах, поэтому я пишу про это роман. Он будет называться «Счастливая Россия», и по жанру это будет утопия, редкая птица в современной литературе.
— Когда это выйдет?
— Когда допишу. Я не тороплюсь, это роман из числа серьезных, которые я подписываю обоими именами — Акунин-Чхартишвили. Я вообще становлюсь все более серьезным и занудным. Необратимые возрастные изменения. Вхожу в третью терцию жизни. Первая — до тридцати лет — это детство. Вторая — до шестидесяти — молодость. А потом начинается третья, и она может быть либо старостью, либо зрелостью. От тебя самого зависит.
«В молодости мы только пили и кривлялись»
— Давайте поговорим о Советском Союзе. Я попробую объяснить, почему он лучше нынешней России. Представьте себе, что был плохой человек, но у плохого человека есть шанс одуматься, измениться... А теперь труп, и у трупа уже нет такого шанса.
— У меня ровно противоположные ощущения. Сейчас страна тяжело больна, но она живая. Советский Союз во времена моей молодости — это было нечто совершенно мертвое, где вообще не имело смысла что-либо делать. Любая попытка сделать карьеру, чего-то добиться была сопряжена с унижением и ложью, любой рост покупался ценой низости. Оставалось пить и валять дурака, чем мое поколение и занималось. Я учился в так называемом идеологическом вузе, и атмосфера там была довольно тухлая.
— Кто же вас гнал в идеологизированный вуз?
— А больше изучать Японию было негде.
— Вы согласны, что этика Фандорина — отчасти самурайская?
— Нет, конечно. Она скорее конфуцианская. Самурай служит хозяину, а «благородный муж» Конфуция — своим собственным представлениям о правильности. Над ним нет господина. И «благородный муж» никогда не будет частью системы, если она порочна, — даже если это собственное государство. Вот почему в советской России после революции «благородные мужи» (а были и такие, при всей моей нелюбви к большевизму как к идеологии) очень быстро перевелись и остались одни «самураи», служившие известно какому господину.
— Но Советский Союз закончился году в двадцать девятом, а дальше пошел так называемый русский реванш... Вы в «Истории» не касаетесь этого вопроса?
— Я думаю остановиться на семнадцатом годе. Трава на могилах не так еще высока, чтобы трогать последующие события. Боюсь, мне не хватит объективности.
— А в известном смысле вы правы. История в прежнем смысле закончилась с распадом Австро-Венгрии.
— И что же началось?
— Личность не справилась, на Первой мировой сломалась. Дальше — век масс, сетей, коллективов.
— Что вы! История человечества еще вся впереди. Мы пока еще на средней стадии развития. Посмотрите, насколько смягчились нравы, насколько прибавилось человечности, заботы о слабых, заботы об окружающей среде. Ничего этого еще в середине прошлого века не было. Дикости, конечно, еще очень много, но прогресс, безусловно, есть...
— Нравы не смягчились, а измельчали.
— Только в том смысле, что в более спокойные времена нет потребности в высокой драме и трагических переживаниях. Но в этом смысл прогресса — уходить дальше от потрясений, от подростковых эксцессов...
«Для писателя главное — фильтр»
— Просто ни вы, ни я уже будем не нужны в этом новом человечестве.
— Может быть, и не нужны, но на наш век приключений хватит. Это ведь когда еще будет — эпоха всеобщей ответственности и взрослости! Россия, я думаю, пока переживает подростковый возраст. Да и Америка не шибко взрослая. Она слишком верит в силу, в ковбоя на мустанге. Там тоже есть склонность к разрубанию узлов, если не получается их развязать. Самые взрослые общества сегодня — североевропейские. Им, наверное, ментально лет сорок.
— Но там невыносимо скучно жить!
— В молодости — может быть. Но ведь можно путешествовать. А в зрелости покой продуктивен. У человека в возрасте должна быть возможность спокойно осмыслить свою жизнь.
— Вот в Советском Союзе такая возможность была, и культура там была великая.
— Вы имеете в виду «культурную революцию» вроде достижений всеобуча?
— Не только. Советский Союз был сложной системой, а дальше пошло радикальное упрощение.
— Дима, я понял, что вы собою представляете. Вы — поэт. И все ваши теоретические выкладки — это поэзия. С поэзией не спорят.
— Ну да.
— У меня есть такая игра — я пытаюсь докопаться до дна каждого понятия, найти для него ключевое слово. Вот в писателе кодовое слово — «фильтр». Потому что ты пропускаешь всю информацию через себя, отсеивая ненужное и оставляя только то, что пригодится для книги. А в понятии «поэт» — что, по-вашему, ключевое?
— Поэт и есть поэт.
— …«Шаман», я думаю. Камлает, верит сам и заражает своим трансом окружающих.
— Как вы почувствовали, что не можете... не хотите... оставаться в России?
— Очень уж мне не нравится нынешняя российская атмосфера: что мы — прекрасные, а все остальные — ужасные. Я почувствовал, что в такой атмосфере писать не смогу. Все время хочется стоять где-нибудь в пикете. Одиночном. Нет, я лучше буду писать книжки.
— Мне всегда была интересна ваша вера, если она у вас вообще есть...
— Я не атеист, поскольку атеизм — тоже своего рода вера. Скажем так: я открыт всем предложениям.
— А в бессмертие души верите?
— Верить не верю, но очень надеюсь. Это у вас должно быть точное представление о загробном мире, вы же православный. В православии все очень четко обрисовано — вечного ада там нет, он скорее похож на католическое чистилище.
— В ад я не верю, но для некоторых сознательных, целенаправленных злодеев его допускаю.
— А для остальных?
— Остальные как-то сольются с мировой душой.
— Какое же это православие, если мировая душа?
— Православие в том, что я верю в справедливость.
— А я верю в любовь, которая исключает всякую справедливость. Любовь — дело мафиозное, и мы хотим, чтобы нас любили такими, какие мы есть, даже если мы этого не заслуживаем. К черту справедливость.
— Вы ее видели, настоящую-то любовь?
— Конечно, видел. И много раз про нее писал. Вот у меня параллельно с «Историей Российского государства» идет серия исторических романов — и там всё про любовь, про любовь, про тысячу лет сплошной любви. Это ведь история одного рода. Без любви он бы не выжил.
— Семейные фотографии вы коллекционируете именно поэтому, как я понимаю...
— Да, меня очень занимает частное и семейное как бастион живой жизни в осаде вражеских полчищ. Вся наша история — про это. Я в каждом новом городе ищу такие фотографии в антикварных магазинах. Из них потом придумываются сюжеты. В Варшаве сейчас тоже нашел несколько. Буду рассматривать. Может быть, они мне что-нибудь расскажут про себя.
— А можете вы вспомнить, как придумали первую историю — «Азазель»?
— Очень ясно. Я вдруг увидел картинку. Совсем как это описано в «Театральном романе». На скамейке сидит девушка, к ней подходит молодой человек, задает какой-то вопрос, крутит барабан револьвера, стреляет. Кстати, при всей фантасмагоричности сюжета «Азазеля» в основе его лежит вполне реальное дело баронессы фон Розен, игуменьи Митрофании. Крупно жульничала ради благотворительных целей. Интересная коллизия.
— Напоследок скажите: что сейчас делать оппозиции? Вроде ничего уже нельзя...
— Прилично себя вести — по контрасту с оппонентами. Пусть они врут и воруют, а мы должны быть порядочными людьми. Не собачиться между собой. Демонстрировать, что наши ценности лучше и что жить по-нашему тоже лучше. Пока с этим как-то не очень выходит, увы.
Беседа Дмитрия Быкова с Борисом Акуниным // "Собеседник", №24, 29 июня – 5 июля 2016 года
Re: Борис Акунин
Ирина, спасибо ! Я так люблю Акунина, правда, первые его романы о Фандорине - самые любимые, более поздние вещи не производят на меня такого потрясающего впечатления. Может дело во мне самой, а не в авторе. Но всегда приятно и полезно узнать мнение умных людей!
Татьяна_Одесса- Сообщения : 1776
Дата регистрации : 2013-08-13
Откуда : Одесса
Re: Борис Акунин
Борис Акунин пишет в ФБ:
Сегодня выходит последний роман фандоринской серии «Не прощаюсь» - ровно через двадцать лет после выхода «Азазеля». Первый роман я написал за шесть недель без отрыва от основной работы и всяких прочих дел. Последний дался мне много труднее.
Мы с Эрастом Петровичем оба сильно изменились.
Теперь читатели с ним прощаются. Я – нет. Потому и такое название.
Сегодня выходит последний роман фандоринской серии «Не прощаюсь» - ровно через двадцать лет после выхода «Азазеля». Первый роман я написал за шесть недель без отрыва от основной работы и всяких прочих дел. Последний дался мне много труднее.
Мы с Эрастом Петровичем оба сильно изменились.
Теперь читатели с ним прощаются. Я – нет. Потому и такое название.
Re: Борис Акунин
Вот ссылки, по которым можно купить электронные версии романа «Не прощаюсь».
Здесь – «текстовой» вариант, без картинок.
https://www.litres.ru/boris-akunin/ne-proschaus/
Здесь - в виде иллюстрированного приложения, причем иллюстрации не те, что в бумажном издании, а «документальные», позволяющие увидеть, как всё выглядело на самом деле.
https://www.litres.ru/boris-akunin/ne-proschaus-29188959/
Здесь – «текстовой» вариант, без картинок.
https://www.litres.ru/boris-akunin/ne-proschaus/
Здесь - в виде иллюстрированного приложения, причем иллюстрации не те, что в бумажном издании, а «документальные», позволяющие увидеть, как всё выглядело на самом деле.
https://www.litres.ru/boris-akunin/ne-proschaus-29188959/
Похожие темы
» Борис Парамонов
» Борис Акунин: История одного предательства
» Борис Рыжий
» Борис Немцов
» Борис Гребенщиков
» Борис Акунин: История одного предательства
» Борис Рыжий
» Борис Немцов
» Борис Гребенщиков
Страница 1 из 1
Права доступа к этому форуму:
Вы не можете отвечать на сообщения