Алексей Борзенко

Я 10 лет работаю на телевидении. На ТВ Центр. И 10 лет со мной работает журналист, которого
по-настоящему узнала лишь недавно. Алексей Борзенко. Это ходячая история, легенда, могучего образования, интеллекта, жизненного опыта человек, прошедший несколько  войн - и наших, и ненаших, с потрясающими литературными корнями, преподающий сейчас в МГУ. Его отец и мать также журналисты. Отец прошел всю 2-ю мировую, начиная с 22 июня 1941. Писал, например,  книгу о Юрии Гагарине и был с ним тесно дружен.
И вот лишь недавно я сама подружилась с Алексеем и он подарил мне свою книгу - "Рассказы о войне", где все описанные события реальны, но художественно обработаны.
Наверное понятно, что я - не мужчина, чтобы увлекаться такой тематикой, хотя в сильном варианте люблю и  ценю однозначно, как ценю Э.М. Ремарка.
НО! Когда я начала читать...

Вот один из его рассказов

Пасха

Посвящается “Гюрзе” и “Кобре”,  бесстрашным разведчикам  генерала Владимира Шаманова.

— Я думал, что умру как угодно, но только не так... Почему я редко ходил в церковь и окрестился в двадцать пять лет? Наверное, поэтому и такая смерть? Кровь сочится медленно, не так, как от пулевого ранения, буду умирать долго... — Сергей с трудом вдохнул воздух полной грудью. Это все, что он мог сделать. В желудке уже пятый день не было ни крошки, но он и не хотел есть. Нестерпимая боль в пробитых насквозь руках и ногах временно прошла.
— Как же далеко видно с этой высоты, как красив мир! — подумал сержант. Две недели он не видел ничего, кроме земли и бетонированных стен подвалов, превращенных в зинданы. Пулеметчик, он был взят в плен разведчиками боевиков, когда лежал без сознания на опушке ближайшего леса, контуженный внезапным выстрелом из “Мухи”.
И вот он уже два часа парит в воздухе на легком ветру. В небе ни облачка, нестерпимая весенняя синева. Прямо под ним, у струящихся неровной змейкой окопов боевиков разворачивался серьезный бой.
Бои за село Гойское шли уже вторую неделю. Как и раньше, боевики Гелаева заняли оборону по периметру села, скрываясь от артиллерии за домами местных жителей. Федеральные войска со штурмом не спешили, новые генералы больше полагались на артиллерию, чем на прорывы пехоты. Все-таки это была уже весна 1995 года.
Сергей пришел в себя от удара ногой в лицо. Его принесли на носилках допрашивать боевики. Вкус солоноватой крови во рту и боль от выбитых зубов привели в чувство сразу.
— С добрым утром! — засмеялись люди в камуфляжах.
— Да что его пытать, он все равно ничего не знает, всего-то сержант, пулеметчик! Дай, расстреляю! — нетерпеливо, глотая окончания, по-русски сказал бородатый боевик лет тридцати с черными зубами. Он взялся за автомат.
Два других с сомнением смотрели на Сергея. Один из них — а Сергей так и не узнал, что это был сам Гелаев, — сказал, как бы нехотя, постукивая палочкой по носкам своих новых адидасовских кроссовок:
— Аслан, расстреляй его перед окопами, чтобы русские видели. Последний вопрос тебе, кафир: если примешь ислам душой и расстреляешь сейчас своего товарища, будешь жить.

Тут только Сергей увидел еще одного связанного пленника, молодого русского парня лет восемнадцати. Его он не знал. У мальчишки руки были связаны за спиной, и он, как баран перед закланием, уже лежал на боку, скорчившись в ожидании смерти.
Мгновение растянулось в целую минуту.
— Нет, — слово вылилось изо рта, как свинец.
— Я так и думал, расстрелять... — лаконично ответил полевой командир.
— Эй, Руслан! Зачем такого хорошего парня расстреливать? Есть предложение получше! Вспомни историю, что делали гимры, наши предки, более ста лет назад….
Это произнес подошедший сзади боевик в новеньком натовском камуфляже и в зеленом бархатном берете с оловянным волком на боку.
Сергей со своими отбитыми почками мечтал тихо заснуть и умереть. Больше всего он не хотел, чтобы ему ножом перед видеокамерой перерезали горло и живому отрезали уши.
“Ну, уж застрелите как человека, сволочи! — подумал про себя солдатик. — Я заслужил это. Столько ваших положил из пулемета — не счесть!”
Боевик подошел к Сергею и пытливо посмотрел ему в глаза, видимо, чтобы увидеть страх. Пулеметчик ответил ему спокойным взглядом голубых глаз.
— У кафиров сегодня праздник, Христова Пасха. Так распни его, Руслан. Прямо здесь, перед окопами. В честь праздника! Пусть кафиры порадуются!
Гелаев удивленно поднял голову и перестал выстукивать ритм зикра по кроссовкам.
— Да, Хасан, не зря ты проходил школу психологической войны у Абу Мовсаева! Так и быть. И второго, юного, тоже на крест. — Два командира, не оборачиваясь, пошли в сторону блиндажа, обсуждая на ходу тактику обороны села. Пленные уже были вычеркнуты из памяти. И из списка живых.
Кресты соорудили из подручных телеграфных столбов и мусульманских погребальных досок, которые набили поперек и наискось, подражая церковным крестам.
Сержанта положили на крест, сняв с него всю одежду, кроме трусов. Гвозди оказались “сотка”, крупнее не нашли в селе, поэтому вбивали их в руки и ноги по нескольку штук сразу. Сергей тихо стонал, пока прибивали руки. Ему уже было все равно. Но громко закричал, когда первый гвоздь пробил ногу. Он потерял сознание, и остальные гвозди вколачивали уже в неподвижное тело. Никто не знал, как надо прибивать ноги — напрямую или накрест, захлестнув левую на правую. Прибили напрямую. Боевики поняли, что на таких гвоздях тело все равно не удержится, поэтому сначала привязали Сергея за обе руки к горизонтальной доске, а затем и притянули ноги к столбу.
Он пришел в себя, когда на голову надели венок из колючей проволоки. Хлынувшая кровь из порванного сосуда залила левый глаз.
— Ну, как себя чувствуешь? А, пулеметчик! Видишь, какую мы тебе смерть придумали на Пасху. Сразу к своему господу попадешь. Цени! — улыбался молодой боевик, забивший в правую руку Сергея пять гвоздей.
Многие чеченцы пришли поглазеть на старинную римскую казнь из чистого любопытства. Что только не делали на их глазах с пленниками, но распинали на кресте в первый раз. Они улыбались, повторяя меж собой: “Пасха! Пасха!”
Второго пленника также положили на крест и стали забивать гвозди.
— Ааааа!
Удар молотком по голове прекратил крики. Мальчишке пробили ноги, когда он уже был без сознания.
На сельскую площадь пришли и местные жители, многие смотрели на подготовку казни с одобрением, некоторые, отвернувшись, сразу ушли.
— Как русские рассвирепеют! Это на Пасху им подарок от Руслана! Будешь долго висеть, сержант, пока твои тебя не пришлепнут... из христианского милосердия. — Боевик, вязавший окровавленные ноги пулеметчика к столбу, раскатисто засмеялся хриплым смехом.
Напоследок он надел обоим пленникам поверх колючей проволоки и российские каски на голову, чтобы в лагере генерала Шаманова уже не сомневались, кого распял на окраине села полевой командир Руслан Гелаев.
Кресты вынесли на передовую, поставили стоя, вкопали прямо в кучи земли от вырытых окопов. Получалось, что они были перед окопами, под ними располагалась пулеметная точка боевиков.
Поначалу страшная боль пронзила тело, обвисшее на тонких гвоздях. Но постепенно центр тяжести приняли веревки, затянутые под мышками, а кровь стала поступать к пальцам рук все меньше и меньше. И вскоре Сергей уже не чувствовал ладоней и не ощущал боли от вбитых в них гвоздей. Зато страшно болели изуродованные ноги.
Легкий теплый ветерок обдувал его обнаженное тело. Вдали он видел танки и артиллерию 58-й армии, которая после долгой подготовки намеревалась быстро выбить боевиков из Гойского.

— Эй, ты живой? — Сосед Сергея пришел в себя. Крест мальчишки стоял немного позади, поэтому пулеметчик не мог его увидеть, даже повернув голову.
— Да... А ты?
— Бой разгорается. Только бы свои пулей не зацепили...
Сержант про себя усмехнулся. Дурачок! Это было бы избавлением от всего. Правда, наши не станут стрелять по крестам, попробуют скорее отбить. Но это пустое. Даже если чеченцы станут отходить из села, уж двоих распятых они точно пристрелят, прямо на крестах.
— Как зовут? — Сергей хотел поддержать разговор, потому что тонко почувствовал, что парень боится умереть в одиночестве.
— Никита! Я — повар. Отстали от колонны. Бой был, троих убило, я уцелел.
“И напрасно”, — подумал про себя пулеметчик.
— А сколько на кресте человек живет?
— От двух дней до недели... Чаще умирали от заражения крови. Римляне обычно ждали три дня... Даже давали воду. Когда надоедало, делали прободение копьем...
— Что такое прободение?
Сергей дернул ртом.
— Библию не читал? Это когда копьем прокалывают живот.
— У чеченцев копий нет...
— Правда? А я думаю, что у них глобуса да учебника арифметики нет, а это дерьмо как раз есть! — Сергей сплюнул вниз. Плевок с кровью упал рядом с чьим-то пулеметом.
Внизу началась какая-то возня. Сергею было тяжело опускать голову вниз, но он заметил, что боевики начали занимать свои места в окопах, в пулеметы заряжали ленты.
“Ну, точно, наши решили отбить живыми”, — подумал пулеметчик, заметив передвижение шамановской разведроты. За ними развернулись в боевой порядок десяток БМПэшек, несколько БТРов и один танк “восьмидесятка”.
Сергей закрыл глаза. Он почему-то представил, что две тысячи лет до него также в одиночестве, окруженный враждебной толпой, страдал на кресте еще один человек. Божий cын Иисус. Он простил всем, искупил их вину, претерпел казнь.
— А я смогу простить чеченцам все? — вдруг задал он себе вопрос.
Он с болью опустил голову, увидел, как боевики сновали по окопу под ним, переносили ящики со снарядами и цинки с патронами. Один молодой боевик вдруг остановился под крестом, поднял голову. На лице расплылась довольная улыбка, он вскинул автомат, прицелился в голову.
— Страдаешь, кафир? Страдай, твой Бог так тебе завещал!
— Не кощунствуй! Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! — сурово произнес другой боевик, ударив по щеке юнца. Мальчишка согнулся и быстро понес стопку зеленых пороховых зарядов к ручному гранатомету.
— Так я смогу простить чеченцам? Он бы так хотел... Вряд ли после всего, что они здесь сделали...
Пуля от СВД щелкнула по доске, рядом с правой рукой.

— Случайно? — Внизу уже вовсю разгорался бой. Артиллерия долбила по позициям боевиков, но снаряды рвались либо правее, либо левее крестов.
— Ну, давайте, мужики! Мочите гелаевцев! Мы с вами и душой и сердцем! — тихо произнес Сергей. Сверху ему была видна панорама боя. Вдруг пуля снова щелкнула по доске рядом с правой рукой. Сергей понял — это было приглашение к разговору от одного из наших снайперов.

— Мы еще живы! Мы можем продержаться еще пару часов! Впереди окопов “духовское” минное поле! — проартикулировал в тишине Сергей. Он знал, где-то в прямой видимости сидит наш снайпер. Он готов в оптический прицел читать его по губам. Пулеметчик медленно повторил свои слова три раза. Пуля снова щелкнула по тому же месту.
“Слава Богу, поняли”, — подумал сержант. Он всмотрелся в картину боя и заметил, как бронегруппа, штурмовавшая окраину Гойского, что называется, “в лоб”, свернула к северу и стала приближаться к позициям боевиков значительно левее его креста.
— Аааа! — застонал рядовой на втором кресте. Видимо, боль была настолько нестерпимой, что мальчишка стал кричать на боевиков.
— Уроды, чехи поганые! Пристрелите меня, ну, пристрелите же!
Внизу один из боевиков поднял голову.
— Виси, кафир! Когда будет приказ отходить, я сам выстрелю тебе в живот, чтобы ты умер, но еще часок помучился, пока твои придут. Не надейся, мы не дадим вас освободить!
Еще одна пуля от СВД, как новое приглашение к разговору, отщепила кусок доски. Боевики в бою этого не услышали, но удар пули, ее энергетика была настолько высокой, что Сергей чувствовал это спиной, каждой частичкой тела, правда, пальцы руки и кисти уже ни на что не реагировали. Он знал, шла безвозвратная анемия конечностей.
Вопрос тоже был ясен для пулеметчика.
— Пристрелите парня. Чтобы он не мучался. Пристрелите! Он сам просит об этом, — беззвучно, как рыба, произнес Сергей.
— Эй, братишка! Ты еще жив? Приготовься к смерти, родной!
— Что?..
Рядовой на втором кресте так и не успел ответить пулеметчику. Снайперская пуля ударила его прямо в сердце, затем вторая, туда же. Мальчишка больше не стонал.
— Спасибо, ребята! — ответил снайперам пулеметчик, кивая головой.

Четвертая пуля ударила в доску. Сергей понял и этот вопрос.
— Погоди! Я еще хочу вам помочь! Позже пристрелишь, я еще могу терпеть, — ответил смотрящему в мощную оптику снайперу сержант.
Сергей вдруг почувствовал какую-то волну слабости. Ему сильно захотелось спать. Он знал, что это симптом сильной потери крови. Нельзя, нельзя спать! Нужно помогать своим! Сергей сжал зубы и закашлялся. Сплюнул кровью.
Он заставил себя вновь всмотреться в картину боя. Линия обороны гелаевцев полностью повторяла полукружье домов, стоявших на околице. Пулемет под ним уже не стрелял, боевик, пообещавший всадить ему пулю в живот, лежал на дне окопа с пробитой головой. Место рядом тоже было “расчищено”, еще три трупа виднелись рядом, два боевика бинтовали раны в окопе.
— Не сидели сложа руки! — подумал с гордостью пулеметчик. И тут он увидел, что там, левее, где бронегруппа из нескольких БТРов и БМПэшек благополучно обошла минное поле боевиков и вплотную подходит к окопам, боевики быстро уходят, протянув по окопу минные провода с гроздью 152-миллиметровых снарядов.
— Останови “коробочки”! Там фугасы впереди, управляемые! — объяснил снайперу Сергей.
Видимо, у снайперов была оперативная радиосвязь с наступающей бронегруппой, потому что “броня” вдруг неожиданно остановилась в ста метрах от первого фугаса.
Сергей чувствовал, что начинает терять сознание от потери крови. Исход боя был ясен, наши прорвали оборону гелаевцев с двух сторон и уже входят в село. Фактически они уже закрепились на его окраине.
— Братцы, теперь можно, пристрелите меня! — почему-то вслух и очень громко сказал пулеметчик.
Через мгновение пуля щелкнула по правой доске. Снайпер понял просьбу сержанта.
Сергей вздохнул, в глазах плавали черные круги, а сознание отчаянно цеплялось за солнечный свет, яркую синеву неба, борясь с одолевающим сном. Шли мгновения, снайпер медлил. Сильной волной боли ноги заявили о том, что они еще живые.
“А простил бы я “чехам”?” — вновь задал себе главный вопрос сержант. Он готов был резко ответить “нет”, но сомнение вдруг зародилось в нем.
— Почему медлишь, браток? — спросил Сергей у все видящего в оптику снайпера.
И тут сержант увидел, как к крестам по окопу побежал боевик, на ходу перезаряжая пулемет.“Уж не мой ли пулемет?” — пришел дурацкий вопрос в голову пулеметчику. В этот момент Сергей вдруг увидел, что за него, висящего на кресте, разгорается целый бой. Группа из пяти разведчиков перебежками приближается к его окопу. Боевик дал очередь по кресту, но не попал в сержанта. Тут же переключился на российских разведчиков и начал стрелять в них. Снайпер выстрелил один раз, пуля вошла прямо в лоб боевику, вырвала, создав эффект вакуума, из затылка целый шлейф крови.
* * *
— Только бы успеть, не прощу себе этого, — “Кобра” бежал с пулеметом наперевес, стреляя по окопу. Хвостики камуфляжной ленточки, повязанной на бритой голове, развевались как ленты матросской бескозырки. Пули свистели над головой, но разведчики этого не замечали. Они были в ярости. Не всякий знает — даже из тех, кто воевал, — каких глубин и какой мощи достигает человеческая ярость. Когда десантники увидели, как боевики подняли на крестах наших пленных, никто не проронил ни слова, никто даже не выругался матом. Молчал и генерал Шаманов. Эта ярость была пострашнее любой ненависти к врагу.
— Вперед, — тихо произнес “Гюрза”, и разведка Шаманова пошла на Гойское.
* * *

Сергей увидел, как по опустевшему окопу к нему бегут разведчики Шаманова, он даже узнал двоих из них. Снайпер так и не выстрелил ему в сердце. Последнее, что увидел сержант, было голубое, голубое до страшной синевы небо. Его сердце быстро затихало и остановилось, перекачивать по венам было уже нечего. Сергея захлестнул какой-то жар, пробежавший напоследок по всему телу.
* * *
Разведчики Шаманова — “Кобра” и “Гюрза” поклялись отомстить. Сергея и второго солдата бережно сняли с крестов и в надежде, что родители не будут копаться в “цинках”, отправили “грузом 200” на родину. Первого в Сергиев Посад, второго — в Вологду. Их и похоронили, не зная, какую смерть они приняли.
Случай с распятыми потряс всю армию. Говорили, что это послужило поводом для ответных зверств со стороны федеральных войск. Говорили, что потом двоих гелаевцев незаметно вывезли в лес и зашили живыми в свиные шкуры: казненные так не попадали в рай — они умирали в шкуре нечистого животного. Эту казнь мусульман придумали 300 лет назад запорожские казаки с Хортицы. Говорили, что с этого момента мертвым боевикам начали отрезать уши. Однако это были скорее всего только разговоры. Армия просто брезгливо уничтожала боевиков, безо всяких зверств и ужасов.

Май 1995 года

http://капканы-егэ.рф/index.php/knizhnaya-polka/436-aleksej-borzenko-paskha

Интервью с АБ

Алексей Борзенко: «Главное на войне — не только выжить, но и отработать»
20 марта 2013

Автор: Борис Ломакин


Алексей Сергеевич Борзенко, бывший военный корреспондент, прошедший несколько крупных военных кампаний, а ныне специальный корреспондент телекомпании «ТВ Центр», дал мне интервью, в котором рассказывает о жизни и психологии военного корреспондента, а так же о том, как война меняет человека после всех тех событий, участником которых он непосредственно являлся и говорит о тех уроках, которые он вывел из своей военной работы.

- Вы военный корреспондент, вы многое видели, многое пережили, как война меняет психологию человека?

- Работа на войне у журналиста откладывает отпечаток на его психологии и личности. Так получилось, что в свою «первую» войну я попал случайно. Я тогда был заведующим военным отделом ленты РИА новости. Это было 5 декабря 1995, когда я попал в Грозный с Мамонтовым. Мы были не «обстрелены», мы ничего не знали ничего не умели. Когда мы попали в грозный и поняли, куда мы попали, то там главным вопросом был вопрос — выжить, а вторым — отработать. Тяжелее всего работать «телевезионщиком», так как нужна картинка. После того как я вернулся из первой Чечни, я получил свою первую контузию от мины 82-го калибра.
Война меняет психологию. Не все могут пережить то, что увидели. Речь идет не о том, что ты стоишь на холме и где-то град ударил и ты видишь только разрывы, а о том, когда ты спускаешься вниз и идешь по улицам города, где повсюду лежат трупы — это ломает психику любого здравомыслящего человека, поэтому после первой поездки в Чечню я болел. Как болел? Была депрессия. Есть такая вещь — «эффект зайца» — это знают только бывалые врачи и бывалые журналисты. Пуля имеет определенную энергетику: если она бьет в стенку дома — это не значит, что она обошла тебя стороной, ты все равно принимаешь сознанием ту часть энергии, которую отправил человек, стрелявший по тебе, и эта энергия в тебе накапливается. Солдатам проще: они отвечают на огонь — огнем, отдают эту энергию обратно. Журналисты не могут этого делать, они не воюют, у них камеры и блокноты. Эта энергия накапливается в виде стресса и накладывается на другой стресс. Начинаешь плохо спать плохо чувствовать. Когда мы оказались у медиков, один медик, прошедший Афган, нам это объяснил.
На войне журналист пытается загасить все эти эмоции стаканом водки — это не решение. Любое спиртное загоняет проблему глубже. Единственное, что может снять накопившийся «эффект зайца», как нам сказал этот медик: «возьмите автоматы, пойдите поставьте ящики от снарядов и постреляйте в них, отдайте эту энергию». Мы так и сделали и после этого спали, как младенцы. Когда я увидел труп женщины, сидящей на колу, ее посадили на кол в Грозном, я после этого перестал ходить в церковь, я решил, что если бог допускает такие вещи, то его просто нет. Это была первая война — первые эмоции, первые впечатления. В меня стреляли 16 раз из них 14 раз — свои. Через какой-то период ты начинаешь понимать войну по другому. И еще одно, большинство журналистов работающих на войне не имеют семей. Жены не могут выдерживать это в многолетнем режиме, когда муж уезжает на войну и они думают о том, что он может не вернуться. Возникают скандалы и в результате разводы.

- Сколько вы прошли войн?

- У меня в практике получилось столько войн: первая и вторая компания в Чечне, война в Югославии, я там отсидел полтора месяца под бомбежками, Косово, Иракская война, Ливанская война, Южная Осетия. Это из серьезной, долгой работы, в Чечне я просто прожил 3 года.

- И как вести себя, если ты испугался? Вы боялись там погибнуть?

- Боится ли человек на войне? Да, боится. Страх овладевает тобой до тех пор, пока ты не осознаешь — все равно где, все равно как, все равно при каких условиях — это все проблема для твоих близких, которые получат твою похоронку. Для тебя смерть — это просто переход. Вот как только ты понимаешь это, к тебе приходит спокойствие. Появляется хладнокровие, и ты перестаешь делать глупости, так как испуг и страх заставляют человека делать глупости. А глупости на войне чреваты. На войне можно погибнуть либо по случайности: попали не в то место, не в то время под обстрел, случайно наступили на мину, свои ударили с вертолета; либо ты побежал. То есть ты погиб от своей глупости. Вот от второго варианта, от него можно избавиться, когда ты поймешь одну вещь — «все равно когда, все равно где». И тогда мозг начинает работать нормально. Появляется «инстинкт охотника». Ты смотришь заранее, где можно укрыться, не высовываешься из окон, не ходишь по разбитому кирпичу.
Я выработал законы журналиста на войне: «Солнце скроется муравейник закроется» — никаких перемещений на войне в темное время суток, где темень застала — там ночлег. Ночь пугает солдат и они начинают стрелять по всему, что движется; Ходи там, где прошел танк — танк если прошел, он зацепил все растяжки; Никогда не ехать внутри брони;
Если тебя ранило — сразу же перебинтуйся. На войне я никогда не носил бронежилет, так как он спасает только от пистолетного патрона. Когда я увидел, что бронебойная пуля от СВД берет 3 рельса, я понял, что «какой там бронежилет»; Никогда не носи яркую одежду; Не все что тебе говорят, можно давать в эфире.
Из жестких воспоминаний, которые приходят ко мне во сне — это была Буденовская больница. Мы ходили в первой группе к Шамилю Басаеву, снимали интервью с ним. До сих пор помню: женщины, лежащие на полу, хватали нас за ноги и просили о помощи, а чем мы могли помочь? У нас была камера...
Войны меняют людей. Они становятся жестче. И война откладывает отпечаток на судьбе человека. Военные журналисты более «глубинно» смотрят на происходящие события.

- Дает ли такая работа счастье?

- Дает ли работа на войне счастье журналисту? Затрудняюсь сказать. Да, если ты снял интересный материал и привез его. У меня был конфликт с редакцией, когда я показал труп Масхадова. Это был период, когда армия подвергалась большой критике, что якобы она ничего не делает в Чечне. Мне в редакции говорят: «Зачем такие крупные планы? Хотя бы издалека бы его показал». Я ответил «НЕТ», люди должны были узнать, что это Масхадов с «пробитой головой», что это он, а не подделка. С точки зрения общественного мнения в тот момент старались не показывать крупные планы и кровь, но я считаю, что я сделал все правильно, потому что после того, как я показал труп Масхадова — боевики начали сдавать оружие. То есть кому-то я спас жизнь тем, что показал Масхадова. Дело в том, что полевые командиры для чеченских военных были вечные, живые, как Боги, и вдруг показывают мертвого Масхадова. Пусть там перед телевизором кого-то «покарежило» от этой картинки — это секундное дело, а то, что люди остались живы — это у них на всю жизнь.
Не всегда задачи редакции могут совпадать с глубинными, гуманитарными вещами, которые делает журналист. Журналист близок к проповеднику: его слово может сделать мир хуже или лучше. Он может улучшить ситуацию или наоборот — разжечь войну. Только не все журналисты это понимают. Все гонятся за сенсацией, все равно какой и все равно как. Это как при штурме Буденовска. Показывали в прямом эфире по НТВ Альфу, которая шла в атаку и говорили: «альфа пошла в атаку». Это нельзя было показывать. У боевиков стоял телевизор и они все смотрели именно этот канал. Соответственно, они тут же приготовились к отражению атаки. То есть приоритеты «погони за сенсацией» оказались для канала выше, чем жизни людей которые пошли в атаку.
Я «пережил» первую Чечню только через 15 лет. Только тогда это стало немного уходить. Есть важная вещь, когда корреспондент несет полную ответственность за оператора. Оператор видит в глазок камеры то, что он снимает, но не видит окружающие его вещи, а ты видишь и ты должен, в случае опасности, схватить оператора, бросить его в грязь или завести за дом. Так что ты не только с материалом возишься, но и людей спасаешь.

- Если первая война оказала такое тяжелое впечатление на психологию, то почему вы продолжили заниматься этим?

- Война это адреналин. К ней привыкаешь. К ней тянешься. А потом, все таки не хочется оказаться трусом в глазах товарищей. Я знаю одного журналиста, одного из ведущих каналов, не буду называть его имя, которому сказали, что он едет в Чечню, после этого ему стало так плохо, что пришлось вызывать скорую помощь. Единственное, что не может войти в голову — это, конечно, зверство. Это убитое мирное население, это тела, лежащие на дороге, валяющиеся головы. Или как было в Чечне. Три старушки пошли за водой к пожарному крану, потому что не было воды в городе, их снял чей-то снайпер, то ли наш, то ли их. Той же ночью перебросили танковую группировку, танки шли по развалинам и кто там видит, что за тела лежат, а потом, под утро, эту группировку вернули обратно, и она точно так же прошла по этому месту. Через 2 дня все подсохло, я иду по колее и вижу человеческие кости, очевидно, от этих трех старушек. А с другой стороны, что поделать? Как они могли видеть в ночи, что там на дороге лежит.

- Почему вы стали военным журналистом?

- Вообще до всех войн я работал в балканской редакции с румынским языком. Здесь, наверное, две причины, первая — мой отец был военным журналистом, а вторая — у меня в редакции были молодые мальчишки и я как-то думал о том, что лучше поеду я, чем они будут подставляться под пули. Появился опыт, появился, так сказать, алгоритм работы, потому что самое главное на войне это не только выжить, но еще и отработать. Попытка закрыть других, так сказать. Да, наверное, именно это. Хотя, если подумать, то просто так получилось.

http://lenta.hsemedia.ru/borzenko-interview/




https://www.youtube.com/watch?v=qF9nvq3OSGQ

Когда в 2004 году на наши экраны вышел фильм "Страсти Христовы" и я очень хотела его увидеть, мне было настолько страшно его посмотреть, что я не могла пойти одна.

Когда я начала читать "Пасху", не ожидая такого сюжета... в какой-то момент в прямом смысле слова почувствовала, что сейчас у меня остановится сердце...

По правилам войны.

Алексей Борзенко

Сентябрь 24, 2013 Рубрика: Публикации

Говорят, что десантники — самые бескомпромиссные вояки. Может, и так. Но те правила, которые они ввели в горах Чечни во время полного отсутствия боевых действий, явно достойны того, чтобы об этом рассказать особо. Подразделение десантников, в котором группой разведчиков командовал капитан Званцев, располагалось на большой поляне в горах, в километре от чеченского села Алчи-Аул Веденского района.

Это были месяцы гнилых переговоров с «чехами». В Москве не очень хорошо понимали, что с бандитами переговоры вести нельзя. Это просто не получится, так как каждая сторона обязана выполнять свои обязательства, а чеченцы не утруждали себя такими глупостями. Им нужно было приостановить войну, чтобы перевести дух, подтянуть боеприпасы, набрать пополнение и т.д.

Так или иначе, но начался явный разгул «миротворчества» отдельных громких личностей, которые, не стесняясь, брали деньги у чеченских полевых командиров за свою работу. В итоге армейцам запретили не только открывать огонь первыми, но даже отвечать на огонь огнем. Запретили заходить в горные села, чтобы «не провоцировать местное население». Тогда боевики открыто начали квартировать у своих родственников, а «федералам» в лицо говорили, что они скоро уйдут из Чечни.

Подразделение Званцева только что перекинули «вертушкой» в горы. Лагерь, разбитый до них десантниками полковника Иванова, был сделан наспех, позиции не укреплены, было много мест внутри крепости, где перемещаться открыто было нежелательно — они хорошо простреливались. Здесь нужно было выкопать метров 400 хороших траншей и положить брустверы.

Первые «двухсотые» появились через неделю. И, почти как всегда, это были снайперские выстрелы из леса. В голову и в шею были убиты два солдата, которые возвращались к палаткам из столовой. Среди бела дня.

Рейд в лес и облава результатов не дали. Десантники дошли до аула, но входить в него не стали. Это противоречило приказу из Москвы. Вернулись.

Тогда полковник Иванов пригласил старейшину аула к себе «на чай». Чай пили долго в штабной палатке.

- Так вы говорите, отец, у вас в ауле боевиков нет?

- Нет, и не было.

- Как же так, отец, из вашего аула родом два помощника Басаева. Да и он сам у вас нередкий гость был. Говорят, сватался к вашей девушке…

- Неправду говорят люди… — 90-летний старик в каракулевой шапке был невозмутим. Ни один мускул на лице не дрогнул.

- Налей еще чаю, сынок, — обратился он к ординарцу. Черные, как угли, глаза впились в карту на столе, предусмотрительно перевернутую секретчиком.

- У нас в селе боевиков нет, — еще раз произнес старик. — Приходи к нам в гости, полковник. — Старик чуть-чуть улыбнулся. Незаметно так.

Полковник понял издевку. Один в гости не пойдешь, отрежут голову и выкинут на дорогу. А с солдатами «на броне» нельзя, противоречит инструкции.

«Вот, обложили со всех сторон. Они нас бьют, а мы даже облаву в селении провести не можем, а?» — с горечью подумал полковник. Одним словом, весна 96-го года.

- Придем, обязательно, почтенный Асланбек…

К полковнику сразу после ухода чеченца зашел Званцев.

- Товарищ полковник, дайте мне воспитать «чехов» по-десантному?

- А это как, Званцев?

- Увидите, все в рамках закона. У нас очень убедительное воспитание. Ни один миротворец не придерется.

- Ну, давай, только так, чтобы с меня потом голова не слетела в штабе армии.

Восемь человек из подразделения Званцева тихо вышли ночью в сторону аула. Ни одного выстрела не прозвучало до самого утра, когда пыльные и уставшие ребята вернулись в палатку. Танкисты даже удивились. Ходят по лагерю разведчики с веселыми глазами да таинственно ухмыляются в бороды.

Уже в середине следующего дня старейшина пришел к воротам лагеря российских военнослужащих. Часовые заставили его прождать около часа — для воспитания — и затем провели в штабную палатку к полковнику.

Полковник Михаил Иванов предложил старику чаю. Он жестом отказался.

- Ваша люди виноваты, — начал старейшина, от волнения забывая русскую речь. — Они заминировали дороги из села. Три невинных человека подорвались сегодня утром… Я буду жаловаться… в Москву…

Полковник вызвал начальника разведки.

- Вот старейшина утверждает, что это мы наставили растяжек вокруг села… — и протянул Званцеву проволочный сторожок от растяжки.

Званцев с удивлением покрутил в руках проволоку.

- Товарищ полковник, не наша проволока. У нас выдают стальную, а это простой медный провод. Боевики ставили, не иначе…

- Какая боевики! Разве им это нужно, — громко в негодовании крикнул старик и сразу осекся, понимая, что сморозил глупость.

- Нет, уважаемый старейшина, мы растяжки против мирного населения не ставим. Мы пришли освободить вас от боевиков. Это все дело рук бандитов.

Полковник Иванов говорил с легкой улыбкой и участием на лице. Предложил услуги военных медиков.

- Ты что меня под статью подводишь? — Полковник сделал возмущенное лицо.

- Никак нет, товарищ полковник. Эта система уже отлаженная, сбоев пока не давала. Проволока действительно чеченская.

На всякий случай отправили в Ханкалу шифровку: бандиты настолько озверели в горах, что, спустившись в Алчи-аул и якобы получив там отказ в провианте, наставили растяжек против мирных жителей.

Целую неделю по лагерю не стреляли чеченские снайперы. Но вот на восьмой день выстрелом в голову был убит боец кухонного наряда.

В ту же ночь люди Званцева опять ушли ночью из лагеря. Как и ожидалось, к начальству пришел старейшина.

- Ну зачем растяжки против мирных ставить? Вы должны понимать, что тейп наш — один из самых маленьких, помогать нам некому. Утром еще два инвалида стало, двум мужчинам оторвало ноги на ваших гранатах. Они теперь полностью на обеспечении села. Если так и дальше пойдет, некому будет работать…

Старик пытался найти понимание в глазах полковника. Званцев сидел с каменным лицом, помешивая сахар в стакане с чаем.

- Мы поступим следующим образом. В село в связи с такими действиями бандитов пойдет подразделение капитана Званцева. Будем вас разминировать. А в помощь ему даю десять БТРов и БМП. На всякий случай. Так что, отец, поедешь домой на броне, а не пешком пойдешь. Подвезем!

Званцев вошел в село, его люди быстро разминировали оставшиеся «несработавшие» растяжки. Правда, сделали они это только после того, как в селе поработала разведка. Стало ясно, что сверху, с гор, ведет тропа в село. Скота жители держали явно больше, чем им нужно было самим. Нашли и сарай, где сушилась говядина впрок.

Через неделю оставленная на тропе засада в коротком бою уничтожила сразу семнадцать бандитов. Они спускались в село, даже не пустив вперед разведку. Короткий бой и куча трупов. Пятерых из них жители села похоронили на своем тейповом кладбище.

А еще через неделю снайперской пулей был убит еще один боец в лагере. Полковник, вызвав Званцева, сказал ему коротко: иди!

И снова старик пришел к полковнику.

- У нас еще человек погиб, растяжка.

- Милый друг, у нас тоже человек погиб. Ваш снайпер снял.

- Почему наш. Откуда наш, — заволновался старик.

- Ваш, ваш, знаем. Здесь на двадцать километров вокруг ни одного источника нет. Так что ваших рук дело. Только, старик, ты понимаешь, что я не могу снести твое село до основания артиллерией, хотя знаю, что ты мне враг и все вы там ваххабиты. Ну не могу! Не могу! Ну, идиотизм это, воевать по законам мирной конституции! Твои снайпера убивают моих людей, а когда мои их окружают, боевики бросают винтовки и достают российские паспорта. С этого момента их нельзя убить. Но солдат — не дурак! Ох, не дурак, батя! Вот как, после каждого убитого или раненого из моих людей будет один убитый или раненый из твоих. Понял? Ты все понял, старик? И последним подорвавшимся будешь ты, и я тебя с удовольствием сам похороню… потому что хоронить тебя уже будет некому…

Полковник говорил спокойно и мягко. От этого слова, сказанные им, были страшны. Старик не смотрел в глаза полковнику, он опустил голову и сжимал в руках свою папаху.

- Твоя правда, полковник, боевики сегодня уйдут из селения. Остались одни пришлые. Мы устали их кормить…

- Уйдут так уйдут. Растяжек не будет, старый Асланбек. А вернутся, так появятся, — сказал Званцев. — Это я их ставил, батя. И передай боевикам одну поговорку: «Сколько чеченского волка не корми, а у российского медведя все равно толще…» Понял?

Старик молча встал, кивнул полковнику и вышел из палатки. Полковник и капитан сели пить чай.

- Оказывается, можно и в этой ситуации, казалось бы безвыходной, что-то сделать. Я уже не могу, «двухсотого» за «двухсотым» отправляю. «Зеленка» чеченская, ср…нь.

Так или иначе, но и во второй чеченской кампании 1999-2001 годов армия также осталась бесправной в отношении «псевдомирного» населения, которое продолжало убивать российских солдат. Полковник Буданов плохо изучил опыт своих коллег по первой чеченской. Он направил наряд за чеченкой и застрелил ее на виду у всех. Капитан Званцев в этой ситуации послал бы снайперов с приборами ночного видения, которые и сняли бы чеченку-снайпершу в два счета. А потом доказывайте, сколько хотите! У пули один диаметр и вес один. Война ведется не по законам мира, или конституции, или армейского устава, а по законам военного времени, которые все время меняются и зависят лишь от обстоятельств и человеческих мозгов. На войне как на войне!

Алексей Борзенко, август 2000

http://www.odigitria.by/2013/09/24/po-pravilam-vojny-aleksej-borzenko/

Исповедь генерала Рохлина



https://www.youtube.com/watch?v=FxFmr-o2Gv8

Я нашла  в инете рассказ о том якуте!!! про которого сказала Алексею - "Этот якут стОит того, чтобы о нем фильм снять!"
А он засмеялся  и ответил "Я сам об этом думал "

Володя-снайпер

Посвящается всем коренным народам России:
бурятам, чувашам, марийцам, татарам, мордве,
чукчам и всем иным российским народам, их солдатам,
их героям, которые вместе с русскими строили
Государство Российское и воевали против его врагов.
Счастья вам, братья!

У Володи не было рации, не было никаких новых «прибамбасов» в виде сухого спирта, питьевых трубочек и прочего барахла. Не было даже разгрузки, бронежилет он не взял сам. У Володи был только старый дедовский охотничий карабин с трофейной немецкой оптикой, 30 патронов, фляга с водой и печенье в кармане ватника. Да была шапка-ушанка - облезлая. Сапоги, правда, были хорошие, он после прошлогоднего промысла купил их на ярмарке в Якутске, прямо на сплаве у Лены у каких-то заезжих торгашей.
Вот так он и воевал уже третий день. Промысловик-соболятник, 18-летний якут из дальнего оленьего стойбища. Надо было так случиться, что пришел в Якутск за солью и патронами, случайно увидел в столовой по телевизору груды трупов российских солдат на улицах Грозного, дымящиеся танки и услышал какие-то слова о «снайперах Дудаева». Врезалось Володе это в голову, да так сильно, что вернулся охотник на стойбище, забрал свои заработанные деньги, продал и намытое золотишко. Взял дедовскую винтовку и все патроны, засунул за пазуху иконку Николая-угодника и поехал воевать якут за Российское дело.
О том, как ехал, лучше не вспоминать - о том, как три раза сидел в КПЗ, как много раз отбирали винтовку. Но все-таки через месяц якут Володя прибыл в Грозный.
Наконец, якуту повезло, и он добрался до генеральского штаба. Единственным документом, помимо паспорта, была у него рукописная справка военкома о том, что Владимир Колотов, охотник-промысловик по профессии, направляется на войну, с подписью военкома. Бумажка, которая поистрепалась в дороге, уже не раз спасала ему жизнь.
Генерал Рохлин, удивленный тем, что кто-то прибыл на войну по собственному желанию, велел пропустить якута к себе.
Володя, щурясь на мигающие от генератора тусклые лампочки, отчего его раскосые глаза еще больше расплылись, по-медвежьи, боком зашел в подвал старого здания, в котором разместился временно штаб генерала.

- Извините, пожалуйста, Вы и есть тот генерал Рохля? - уважительно спросил Володя.

- Да, я Рохлин, - ответил уставший генерал, пытливо всматривавшийся в человека маленького роста, одетого в протертый ватник, с рюкзаком и винтовкой за спиной.

- Чаю хотите, охотник?

- Благодарствуйте, товарищ генерал. Горячего уже три дня не пил. Не откажусь.

Володя достал из рюкзака свою железную кружку и протянул ее генералу. Рохлин налил ему чаю до краев.

- Мне сказали, что Вы прибыли на войну самостоятельно. С какой целью, Колотов?

- Видел я по телевизору, как чеченцы наших из снайперских валят. Не могу терпеть это, товарищ генерал. Стыдно, однако. Вот и приехал, чтобы их валить. Денег не надо, ничего не надо. Я, товарищ генерал Рохля, буду сам по ночам на охоту уходить. Пусть мне место покажут, куда патроны и еду будут класть, а остальное я сам делать буду. Устану - через недельку приду, отосплюсь в тепле денек и снова пойду. Рации и всего такого не надо... тяжело это.

Удивленный Рохлин закивал головой.

- Возьми, Володя, хоть новую СВДэшку. Дайте ему винтовку!

- Не надо, товарищ генерал, я со своей косой в поле выхожу. Только патронов дайте, у меня сейчас всего-то 30 осталось...

Так Володя начал свою войну, снайперскую.
Он отоспался сутки в штабных кунгах, несмотря на минные обстрелы и жуткую пальбу артиллерии. Взял патроны, еду, воду и ушел на первую охоту. В штабе о нем забыли. Только разведка каждые три дня исправно приносила патроны, еду и, главное, воду в условленное место. Каждый раз убеждалась, что посылка исчезла.

Первым о Володе вспомнил на заседании штаба радист-«перехватчик».

- Лев Яковлевич, у «чехов» паника в радиоэфире. Говорят, что у русских, то есть у нас, появился некий черный снайпер, который работает по ночам, смело ходит по их территории и валит безбожно их личный состав. Масхадов даже назначил 30 тысяч долларов за его голову. Почерк у него такой - бьет этот молодец чеченцев аккурат в глаз. Почему только в глаз - кто его знает...

И тут штабные вспомнили про якута Володю.

- Еду и патроны из тайника берет регулярно, - доложил начальник разведки.

- А так мы с ним ни словом не перекинулись, даже и не видели ни разу. Ну, как он от вас тогда ушел на ту сторону...
Так или иначе, в сводке отметили, что наши снайпера их снайперам тоже прикурить дают. Потому что Володина работа давала такие результаты - от 16 до 30 человек укладывал промысловик выстрелом в глаз.

Чеченцы раскусили, что появился на площади Минутка русский промысловик. А так как на этой площади и происходили все события тех страшных дней, то и изловить снайпера вышел целый отряд чеченских добровольцев.

Тогда, в феврале 95-го, на Минутке «федералы», благодаря хитрому замыслу Рохлина, уже перемололи почти на три четверти личного состава «абхазский» батальон Шамиля Басаева. Немалую роль сыграл здесь и карабин якута Володи. Басаев обещал золотую чеченскую звезду тому, кто принесет труп русского снайпера. Но ночи проходили в безуспешных поисках. Пятеро добровольцев ходили по передовой в поисках «лежанок» Володи, ставили растяжки везде, где он мог появиться в прямой видимости своих позиций. Однако это было такое время, когда группы и с одной и с другой стороны прорывали оборону противника и глубоко вклинивались в его территорию. Иногда так глубоко, что уже не оставалось никаких шансов вырваться к своим. Но Володя спал днем под крышами и в подвалах домов. Трупы чеченцев - ночную «работу» снайпера - хоронили на следующий день.
Тогда, устав терять еженощно по 20 человек, Басаев вызвал из резервов в горах мастера своего дела, учителя из лагеря по подготовке юных стрелков, снайпера-араба Абубакара. Володя и Абубакар не могли не встретиться в ночном бою, таковы уж законы снайперской войны.

И они встретились через две недели. Точнее, Абубакар зацепил Володю из буровской винтовки. Мощная пуля, убивавшая когда-то в Афганистане советских десантников навылет на расстоянии в полтора километра, прошила ватник и слегка зацепила руку, чуть пониже плеча. Володя, ощутив прилив горячей волны сочащейся крови, понял, что наконец-то началась охота и на него.

Здания на противоположной стороне площади, а, точнее, их развалины, сливались в Володиной оптике в единую линию. «Что же блескануло, оптика?», - думал охотник, а он знал случаи, когда соболь видел сверкнувший на солнце прицел и уходил восвояси. Место, которое он выбрал, располагалось под крышей пятиэтажного жилого дома. Снайперы всегда любят находиться наверху, чтобы все видеть. А лежал он под крышей - под листом старой жести не мочил мокрый снежный дождичек, который то шел, то переставал.

Абубакар выследил Володю лишь на пятую ночь - выследил по штанам. Дело в том, что у якута штаны были обычные, ватные. Это американский камуфляж, который носили чеченцы, пропитывался специальным составом, в нем форма была невидима в приборах ночного видения, а отечественная светилась ярким салатовым светом. Так Абубакар и «вычислил» якута в мощную ночную оптику своего «Бура», сделанного на заказ английскими оружейниками еще в 70-х.

Одной пули было достаточно, Володя выкатился из-под крыши и больно упал спиной на ступеньки лестницы. «Главное, винтовку не разбил», - подумал снайпер.

- Ну, значит, дуэль. Да, господин чеченский снайпер! - сказал себе мысленно без эмоций якут.

Володя специально прекратил кромсать «чеченские порядки». Аккуратный рядок 200-х с его снайперским «автографом» на глазу оборвался. «Пусть поверят, что я убит», - решил Володя.
Сам же только и делал, что высматривал, откуда же до него добрался вражеский снайпер.

Через двое суток, уже днем, он нашел «лежанку» Абубакара. Он так же лежал под крышей, под полусогнутым кровельным листом на другой стороне площади. Володя бы и не заметил его, если бы арабского снайпера не выдала дурная привычка, - он покуривал анашу. Раз в два часа Володя улавливал в оптику легкую синеватую дымку, поднимавшуюся над кровельным листом и сразу уносимую ветром.

«Вот я и нашел тебя, абрек! Без наркоты не можешь! Хорошо...», - думал с торжеством якутский охотник. Он не знал, что имеет дело с арабским снайпером, прошедшим и Абхазию, и Карабах. Но убивать его просто так, прострелив кровельный лист, Володя не хотел. У снайперов так не водилось, а у охотников на пушнину - и подавно.

- Ну ладно, куришь ты лежа, но в туалет придется тебе встать, - хладнокровно решил Володя и стал ждать.
Только через три дня он вычислил, что Абубакар выползает из-под листа в правую сторону, а не в левую, быстро делает дело и возвращается на «лежанку». Чтобы «достать» врага, Володе пришлось ночью поменять точку стрельбы. Он не мог ничего сделать заново, любой новый кровельный лист сразу же выдаст позицию снайпера. Но Володя нашел два поваленных бревна от стропил с куском жести чуть правее, метрах в 50-ти от своей точки. Место было прекрасное для стрельбы, но уж очень неудобное для «лежанки». Еще два дня Володя высматривал снайпера, но он не показывался. Володя уже решил, что противник ушел насовсем, когда на следующее утро вдруг увидел, что он «открылся». Три секунды на прицеливание с легким выдохом, и пуля пошла в цель. Абубакар был сражен наповал в правый глаз. Он почему-то, против удара пули, упал с крыши плашмя на улицу. Большое жирное пятно крови растекалось по грязи на площади дудаевского дворца.

«Ну вот, я тебя и достал», - подумал Володя без какой-либо восторженности или радости. Он понял, что должен продолжить свой бой, показав характерный почерк. Доказать тем самым, что жив, и что противник не убил его несколько дней назад.
Володя всматривался в оптику в неподвижное тело сраженного противника. Рядом он увидел и «Бур», который он так и не распознал, так как таких винтовок ранее не видел. Одним словом, охотник из глухой тайги!

И вот тут он удивился: чеченцы стали выползать на открытое место, чтобы забрать тело снайпера. Володя прицелился. Вышли трое, склонились над телом.

«Пусть поднимут и понесут, тогда и начну стрелять!» - торжествовал Володя.

Чеченцы действительно втроем подняли тело. Прозвучали три выстрела. Три тела упали на мертвого Абубакара.
Еще четыре чеченских добровольца выскочили из развалин и, отбросив тела товарищей, попытались вытащить снайпера. Со стороны заработал российский пулемет, но очереди ложились чуть выше, не причиняя вреда сгорбившимся чеченцам.

«Эх, пехота-мабута! Только патроны тратишь...», - подумал Володя.

Прозвучали еще четыре выстрела, почти слившись в один. Еще четыре трупа уже образовали кучку.
Володя убил в то утро 16 боевиков. Он не знал, что Басаев отдал приказ, во что бы то ни стало достать тело араба до того, как начнет темнеть. Его нужно было отправить в горы, чтобы захоронить там до восхода солнца, как важного и почтенного моджахеда.

Через день Володя вернулся в штаб Рохлина. Генерал сразу принял его как дорогого гостя. Весть о дуэли двух снайперов уже облетела армию.

- Ну, как ты, Володя, устал? Домой хочешь?

Володя погрел руки у «буржуйки».

- Все, товарищ генерал, работу свою выполнил, домой пора. Начинается весенняя работа на стойбище. Военком отпустил меня только на два месяца. За меня работали все это время мои два младших брата. Пора и честь знать...

Рохлин понимающе закивал головой.

- Винтовку возьми хорошую, мой начштаба оформит документы...

- Зачем? У меня дедовская... - Володя любовно обнял старый карабин.

Генерал долго не решался задать вопрос. Но любопытство взяло верх.

- Сколько ты сразил врагов, считал ведь? Говорят, более сотни... чеченцы переговаривались.

Володя потупил глаза.

- 362 человека, товарищ генерал.

Рохлин молча похлопал якута по плечу.

- Поезжай домой, мы теперь сами справимся...

- Товарищ генерал, если что, вызывайте меня заново, я с работой разберусь и приеду во второй раз!

На лице Володи читалась откровенная забота о всей Российской Армии.
*****
Орден мужества нашел Володю Колотова через шесть месяцев. По этому поводу пили спирт всем колхозом, а военком разрешил снайперу съездить в Якутск купить новые сапоги, старые прохудились еще в Чечне. Наступил на какие-то железяки охотник.
В день, когда вся страна узнала о гибели генерала Льва Рохлина, Володя также услышал о случившемся по радио. Его нашли пьяного в избушке-времянке другие охотники, вернувшиеся  с промысла.
Володя всё повторял пьяный – «Ничего, товарищ генерал Рохля, если надо мы приедем, вы только скажите…»
Его протрезвили в ближайшем ручье, но Володя с тех пор больше не одевал на людях свой орден мужества.

март 1995 /1998

Ирина Н. пишет:Я нашла  в инете рассказ о том якуте!!! про которого сказала Алексею - "Этот якут стОит того, чтобы о нем фильм снять!"
А он засмеялся  и ответил "Я сам об этом думал "

Я послала рассказы Алексея Борзенко  режиссеру Сергею Зайцеву (который снимает потрясающее авторское кино, который уже снял много сильного кино, за которое уже получил много наград, например, "Погибли за Францию" ("Золотой Витязь" 2004 г) , "Союзники. Верой и правдой." и др, а также тот самый потрясающий фильм о Валерии Агафонове "Порог сердца",  который он сделал в 2005 году и,  в который пригласил принять участие лишь двух человек из этого жанра - Аллу Баянову и Олега Погудина) с тем, чтобы обратить его внимание на эти рассказы и, конечно, на "Володя-снайпер" в части создания им (при возможности) игрового кино.
Сегодня получила от него ответ, который меня  обрадовал. Его это заинтересовало

"Ира, простите за задержку с ответом, всё у меня суета! Спасибо!
Рассказ прочитал давно, сразу же...
Конечно, при грамотной режиссуре, сильное кино вышло бы! Поклон автору!
С уважением, С. Зайцев"

просмотрев "Исповедь генерала Рохлина" , то, что он в итоге сказал,.. также становится очевидно:" узнаю Родину" (это про "разменную монету")
..тяжко жить с этим осознанием