весна 2004 г, "Человек Петербурга", Леонид Архипкин

автор **Ирина Н.** Чт Апр 28, 2016 12:26 pm

«В этой обманчивой игре (искусства) одно мы постигаем несомненно: себя самих. Мы приблизились к себе; среди призрачного вот что остается настоящим и правдивым: я таков и вижу себя таким, что для меня это переживание означает подъем и достижение. Я нахожу и узнаю свою тоску, ибо в призрачном мире я конкретно переживаю то, что могло бы ее утолить. Я нахожу то, что могло бы осмыслить жизнь: действовать в сфере, подобной той, куда возносит меня искусство… Искусство… раскрывает нам безобманно наше собственное существо.»

Б. Христиансен

По мере того, как мне доводилось бывать на всё новых концертах Олега Погудина, по мере того, как его творчество всё больше и больше захватывало меня, я стал замечать, что несколько пасторальное вначале чувство распрямления души, светлая радость от погружения в негу прекрасного голоса и личного обаяния певца постепенно заместилось странным напряженным душевным переживанием, тоже светлым и радостным, изумлением, к которому примешивался «страх высоты». Если после первых прослушанных концертов я пребывал в нирване эстетического наслаждения, то теперь я испытываю такое ощущение, будто только что прочитал роман «Братья Карамазовы».

1

«… Петербург – счастливое, уникальное соединение европейской формы, когда всё гармонично, изящно, и русского содержания – глубокого и духовно богатого… Но русское искусство, русская культура многолика, её нельзя полностью поместить в определённые, пусть даже и золотые, рамки.»

Олег Погудин

Олег Погудин – человек Петербурга, города строгих линий и строгих принципов, классических архитектурных форм, города европейского. Когда артист сдержанно выходит на сцену, не обязательно даже в строгом фраке, но выходит именно сдержанно и строго, без улыбки, очень собранно и начинает концерт, то независимо от исполняемой программы, - будь то народная песня или русский классический романс, песни Вертинского или Окуджавы, военная песня или европейская песня, - у вас возникает чувство определённой дистанции, с которой он обращается и к залу, и к той эпохе, из которой он переносит на сцену чувства и переживания исполняемых произведений. «Исполняя их (романсы – Л.А.), Олег словно ставит невидимую стенку между собой и тем, от имени кого он поет о безутешной любви или ушедших в безвременье годах» (Инесса Берзиня, «Час», 1997 г.). Выверенное сценическое движение, строгое даже в самых экспрессивных вещах, скупость жеста только подчёркивают эту дистанцию и создают драматическое звучание: поворот головы – и вы видите кружение в вальсе, легкое изменение позы – и вы видите воспламеняющее танго. А вот музыкальная фраза, подчеркнутая единственно возможным жестом, посылается в зал, словно срываясь с кончиков пальцев артиста, внезапно остановленных волевым импульсом на краю какого-то невидимого барьера. Его фразировка выразительна, каждая интонация оправдана, каждая пауза на своём месте. Мы слушаем его и находимся уже не в зале на концерте, а в той неземной, созданной певцом, но, несомненно, реальной жизни. Но вот наступает финал, и артист Олег Погудин, расставаясь с только что созданным образом, снова эмоционально удаляется от нас. Конечно, при этом остаётся человек Олег Погудин, который эмоционально близок нам в своих монологах, когда он обращает их к залу, и в мимолётном общении со слушателями, когда он принимает цветы – знак восхищения его талантом.
Удивительное чувство меры, точность интонации, филигранное владение вокалом, хрустальной чистоты голос, требовательность к слову и к музыке создают чарующую красоту исполнения. Это красота не пышная, но лаконичная, в ней не огонь, но пламень, она не убеждающая, но убедительная, это – подлинная красота. Даже оформление зала, торжественность, которую придают букеты цветов на сцене, наконец, само построение программы, её композиция и аранжировка (включая отдельные инструментальные номера музыкального коллектива) – всё это составляющие удивительной завершённости, а часто – совершенства, каждого концерта. В этом есть определённая классичность, определённый академизм. Академизм и классичность не в смысле даже профессионализма или школы артиста (которые у него – высшей пробы), но в смысле художественного идеала. Но каков художественный идеал Олега Погудина?

Олег Погудин – человек Петербурга, города сверхъестественного напряжения человеческих сил и высокого трагизма, города, заглянувшего за край бездны, города жертвенной судьбы и города-победителя. Города Пушкина и Достоевского, очень русского города. Все искания мятущейся русской души, все её ошибки и озарения, пророчества и разочарования, все её необъяснимые парадоксы, всё её богоискательство и вся её дерзновенность преломляются в творчестве певца. И красота рождается совсем другая, не классическая, не вмещаемая этим миром, требующая прорыва в запредельное, зовущая и устремлённая к трансцендентному идеалу.

«Конь несёт меня лихой,
А куда? Не знаю!»

Этим вопросом, на который не дано положительного ответа, заканчивается романс «Колокольчики мои» в исполнении Погудина, хотя в полном тексте А. Толстого ответ есть: «Знает Бог единый!..» Но если даже ответ А. Толстого не окончательный (его стихотворение завершает снова вопрошающий стих

«И о чем грустите вы
В день весёлый мая..?»,

то Олег Погудин обостряет невозможность ответа до предела. И заканчивает текст А. Толстого в середине. Если мы скажем, что это - дань гармонии, красоте, совершенству, что исходное стихотворение слишком длинно, что форма романса требует более короткого стиха, то мы будем правы. Но мы будем правы лишь отчасти, поскольку в искусстве форма это и есть содержание. А содержанием является та жизнь, которая проживается в данном произведении – не в стихотворении А. Толстого, а в исполнении романса Олегом Погудиным! И только такая концовка романса, не дающая ответа, оставляет слушателя наедине с вечностью, на пугающей высоте, где обнажается последний смысл сущего. Конь лихой уносит нас дальше, и там, за пределами мира сего, мы и найдём свои ответы.

Замечательный романс «У церкви стояла карета» исполняется Олегом блистательно. Является настоящая драма в том, что освящается брак заведомо не добровольный, обречённый несчастью. Изумительная вещь, страстная, русская. И красивая. Когда Олег поёт этот романс, то перед нашим внутренним взором предстаёт милый уголок россии где-нибудь в Коломне или Ярославле. Кажется, что даже слышишь шелест платьев и разговор гостей. Да, в стихах романса есть несовершенство слога. Скажем, строки

«Из глаз её горькие слёзы
Ручьём потекли на лицо»,

или

«смотрела сквозь радугу слёз»,

или

«на палец надел золотое кольцо»,

взятые в отдельности, были бы досадными погрешностями стиля. Но все эти несовершенства, взятые как целое, в контексте человеческой судьбы вообще (которая и является здесь главным героем романса) обретают свой особый смысл, решают свою особую задачу, они вносят в романс такую трогательную, такую наивную ноту, что полностью искупают себя. Не умаляя красоту этого романса, они «размыкают» её за пределы классического канона, не дают ей завершиться в нашем мире. Тем самым, в той иной жизни, которая сотворена артистом, остаётся надежда, остаётся иррациональная возможность положительного исхода. Если бы всё было гладко, закончено, совершенно – перед нами предстала бы очень красивая миниатюра на тему порочных нравов в определённую эпоху, не столько трагичная, сколько назидательная, потускнела бы красота жертвенности, и из романса ушла бы душа, он не достиг бы той высоты чувства, которую создаёт исполнение Олега Погудина. Певец, всегда требовательный к слову, смело включает этот романс в свою программу, сохраняя несовершенство во имя красоты, но не классической, земной, для мира сего красоты, которая ищет совершенства, а во имя красоты небесной, красоты мира иного, которая жаждет откровения.

Стихотворение Пушкина «Я Вас любил» большинство знает наизусть. О нем написано много глубоких исследований. Как в осколке голограммы содержится целое изображение, так в этом стихотворении содержатся все грани творческого гения Пушкина. В нём слышна удивительная гармония и музыкальность, в нём реализована предельная стройность и ритмическая организация слов и звуков. В нём внешняя простота скрывает внутреннюю сложность – стихотворная речь звучит так естественно, как будто русский язык всегда был организован пятистопным ямбом. В нём есть присущая только творению гения незаметность мастерства: до нашего времени исследователи обнаруживают и еще обнаружат не разгаданные пока симметрии и внутренние рифмы, содержащиеся в этих восьми строках. Не поддаётся пониманию факт, что когда-то этих строк не существовало, кажется, что они были всегда. Это произведение бесконечно и неисчерпаемо, как Вселенная. В нём сама жизнь являет свой смысл. Как исполнить такое произведение? Как спеть эти восемь строк на уровне гениальности Пушкина? После каждого исполнения Олегом Погудиным этого маленького романса в зале звучат крики «браво». После каждого. И нельзя сказать, чтобы артист редко его исполнял…

В чем причина такой неутолимой нашей жажды слушать и слушать его в исполнении Погудина? Значит, что-то такое нашел певец, что является ключом к этому романсу? Стихотворение Пушкина на самом деле не принадлежит «миру сему», оно «не от мира сего», поскольку наш мир, будучи ограниченным и конечным, не может вместить его бесконечность. Красота этого стихотворения не вписывается в классические каноны в силу того, что его духовное пространство имеет другую геометрию. Его естественность – всеобъемлющая, тогда как классическое искусство – ограниченное. Красота и гармония пушкинских строк не противопоставлены и не противостоят пороку и ущербности остального (нашего) мира, как в лучших образцах классического искусства, но искупают их в мире ином. В этих стихах есть интуиция, предчувствие и прозрение. В них угадывается все многообразие путей любви, все взаимосвязи жизни, только надо открыть их. И Олег Погудин помогает нам на те мгновения, в течение которых он исполняет этот чудный романс, самим обрести этот дар интуиции, предчувствия и прозрения и увидеть, как раскрывается перед нами жизнь, как познает себя любовь, и как они взаимодействуют посредством человека. Но он только потому и обладает способностью помочь нам в этом, что сам он в песне – Поэт, что сам создает классическую реальность, всеохватную реальность другого мира. И он погружает нас в нее, и мы видим то, чего не видели, понимаем то, чего не понимали, словно гений Пушкина переливается в нас. Как это происходит? Удивительное, уникальное, не обнаруживаемое больше ни в одном, пожалуй, произведении согласие стиха, музыки и голоса, совпадение их природы не может быть случайным, оно – очевидно промыслительное. Эти стихи, эта мелодия, этот ритм, этот голос словно создавались Творцом друг для друга. Поставьте еще раз эту запись Олега Погудина, закройте глаза и вам покажется, что вы и самые близкие вам люди идете, взявшись за руки, и твердь земная вам больше не опора, вы движетесь в запредельное, ведомые любовью и ведающие любовь.

2

«У кого-то из больших писателей прочитала: чтобы человеку чувствовать себя душевно здоровым, ему нужно хотя бы десять минут в сутки прожить в состоянии бессознательного счастья. А здесь не десять минут, а на целый час было подарено это ощущение.»

Наталья Кисис

Невозможно разобрать в одной статье весь огромный репертуар Олега Погудина, но в каждом исполнении им романса или песни обнаруживается один и тот же общий знаменатель: попытка достижения высшей цели творчества, т.е. попытка создания иной жизни, иного бытия, прорыв за пределы этого мира. И эту цель Олег каждый раз видит перед собой. Ее осуществление бывает разным. Чаще всего – очень удачным. Иногда – менее удачным. В этом заключается трагизм всякого творчества – несоответствие между поставленной художником задачей и полнотой ее решения. Не будем пугаться той мысли, что задача всегда решается не полностью – в этом несоответствии заключена движущая сила, потенциал творчества.
Что является критерием удачи, критерием достижения поставленной цели? Только ли красота в классическом смысле является таким критерием? Позволю себе привести здесь концепцию Н. Бердяева, которая мне чрезвычайно близка и многое помогает прояснить в современной культуре. Если стоять на позициях античного искусства, т.е. классического искусства языческой эпохи, то достижение и постижение красоты возможны в пределах нашего мира, и эта красота реализуется в бытии этого мира. Более того, идеальное законченное совершенство возможно только в этом мире. Античная эпоха задала каноны, эталоны красоты, но их воплощение в произведениях искусства не выходит за пределы этого мира. В этом мире возможна лишь устремленность к красоте мира иного, лишь тоска по ней. Каноническое искусство никогда не было творчеством в религиозном смысле этого слова, п.ч. творчество началось лишь тогда, когда наступила религиозная эпоха. И когда она наступила, красота приобрела иной, запредельный смысл. В ней появилась тайна, неопределенность, другое измерение. Эта тайна заключается в той трансцендентной тоске, которая пришла только с христианством. В античном искусстве, классически прекрасном, нет этой тоски, «под ним и над ним не раскрывается бездна…» Дух христианского искусства иной, для него идеал красоты в этом мире не достижим. Христианское искусство верит, что законченная, совершенная, вечная красота возможна лишь в мире ином. Христианское трансцендентное чувство бытия создает романтическую традицию в искусстве, противостоящую традиции классической.
В каждом исполнении, которое удается Олегу Погудину, классический идеал красоты достигается и преодолевается. Всегда в таком исполнении рождается что-то, что выше красоты, выше гармонии, что не приводится к ним, в чем мы не можем дать себе отчет. Нас посещает ощущение полета (т.е. не свойственного человеку в его земной жизни состояния), безотчетного счастья, мы чуем дыхание бездны. От красоты не плачут, плачут от счастья; если при восприятии красоты у нас сжимается сердце и наворачиваются слезы, значит, нам было откровение

Как в самых драматических (народная песня, русский городской романс, песни Вертинского, песни из репертуара Эдит Пиаф и т.д.), так и в самых гармоничных (русский классический романс, романсы на стихи Пушкина и Лермонтова и т.д.) вокальных произведениях классическая завершенность, канон, строгость «линий» составляют то, от чего отталкивается Олег Погудин, а романтическая незавершенность, недосказанность в этом мире, прорыв в мир иной, «христианское трансцендентное чувство бытия» - то, к чему он устремлен.

3

«Праздничная поэзия жизни – долг человека, во имя которого должны быть принесены жертвы жизнью обыденной, ее благами, ее спокойствием. Красота - не только цель искусства, но и цель жизни.»

«Красота в своей последней сущности – неопределима, красота – великая тайна. В тайну красоты должно быть посвященным, и вне посвящения она не может быть познана. В красоте нужно жить, чтобы узнать ее.»

Николай Бердяев

Академически-классический идеал искусства препятствует выявлению его религиозных глубин. Путь к красоте – религиозно-творческий. В этом же контексте должна обсуждаться другая важная тема, тема трагической противоположности творчества и бытия. Что выбрать художнику: совершенство души или совершенство культуры? творить саму жизнь или творить художественное произведение? создавать что-то или быть чем-то? Это противоречие обостряется по мере развития кризисных явлений нашей культуры. Чем же оно должно разрешиться и когда оно разрешится? Быть может, живущие сейчас поколения этого не узнают, не будут этому свидетелями, но они уже увидели начало этого очистительного разрешения, они стали современниками художников, чье творчество уже сейчас вносит положительный вклад в разрешение кризиса культуры. К таким художникам я отношу Олега Погудина. Обозначенная выше дилемма в этом человеке снимается. Для него совершенство культуры и совершенство души невозможны друг без друга, его бытие - это бытие в сознании своих творений, его жизнь строится им по законам красоты и претворяется в красоту. Он подлинный художник, осознавший свое призвание и предназначение, и ткань его жизни соткана по определенным правилам, им самим для себя определенным. В одном интервью Олег Погудин по поводу своей «правильности» задал журналисту встречный вопрос и сам на него ответил:

«Что такое правильный человек?

– Это человек, живущий по правилам».

Ткань его жизни имеет свой характерный неповторимый рисунок. Он не плывет по течению жизни, не идет у нее на поводу, не оставляет места случайным «всплескам» и «поворотам», живет осмотрительно, он стоит у руля своей жизни. И слушает Слово, голос Бога в своей душе, свою совесть. Потому рисунок его жизни четкий, не размытый. Мы видим, какие цели он перед собой ставит, как идет к ним, как их достигает. Недавние концерты в зале "Россия" еще раз это показали. Олег Погудин творит свою жизнь, обдумывает ее, сознательно жертвует многими ее благами во имя цельности своей личности. Такие духовно развитые люди притягивают к себе других людей, объединяют их вокруг себя, только фактом своего существования помогают им открыть в себе лучшие качества. Это произошло и в случае Олега Погудина. Потому он стал родным человеком, родной душой тысячам своих слушателей, как видно из их отзывов.

Чтобы отвести возможные упреки в том, что я идеализирую Олега Погудина, сужу о нем пристрастно и т.п., отмечу в заключение следующее: дилемма творчества и бытия всегда снимается лишь как процесс, а не как свершившийся факт. Трагизм этой дилеммы на протяжении всей творческой жизни отзывается в душе художника. Каждым истинно художественным актом, каждым своим шедевром, равно как и каждым своим поступком, художник снимает эту дилемму, чтобы вновь прийти к ней, творя следующее свое произведение и свою судьбу. Творчеству неизбежно сопутствует поиск, заблуждения, ошибки, разочарования. Это относится как к творчеству в искусстве, так и к творчеству в жизни. Процесс постижения самого себя продолжается до последнего вздоха.

Автор: Леонид Архипкин

p.s. замечательная статья об Олеге Погудине и его творчестве из моего архива, которую необходимо было восстановить.

Публикуется с разрешения автора