"Вишневый сад" на Таганке

Вчера встречалась с друзьями. Речь зашла об их бурном театральном прошлом. "Театральном" - в смысле посещения театров в студенческие годы, в частности - Театра на Таганке. Вспомнили "Вишневый сад" в постановке Анатолия Эфроса с Владимиром Высоцким в роли Лопахина. Ах, какой это был роскошный Лопахин, глаз не оторвать! Когда он замахивался бутылкой шампанского в сторону зала, зрители невольно пригибались, потому что было полное ощущение того, что Лопахин запустит эту бутылку в зрительный зал.
Поискала следы этого спектакля в Сети, но нашлось немногое.
К сожалению, то была доцифровая эпоха.

Последняя встреча Высоцкого с чеховской драматургией состоялась в 1975 г. Режиссёр А.Эфрос ставил на таганской сцене "Вишнёвый сад" и на роль Лопахина пригласил Высоцкого. Роль Лопахина – центральная в пьесе. Не случайно, что Чехов просил Станиславского самому сыграть её. ("Если она не удастся, то, значит, и пьеса вся провалится", – писал он). Не все, однако, режиссёры понимали это. В разных постановках упор делался то на Петю Трофимова ("Здравствуй, новая жизнь!"), то на Раневскую ("0, мой милый, мой нежный, прекрасный сад!"), то даже на Фирса ("Уехали... Про меня забыли..."). Постановка Эфроса стоит ближе всего к идее самого Чехова. Отказавшись от предписанной канонами социалистического реализма идеализации недоучившегося студента Пети, Эфрос изображает его таким, каким он был на самом деле – дурачком-идеалистом, не имеющим ни знания жизни, ни порядочного образования. Нет в пьесе и ностальгической грусти по поколению Гаева и Раневской, за десятки лет не нашедших ни времени, ни желания расстаться с иллюзиями. Своё законное место занимает Фирс, не превращаясь в эпического масштаба фигуру угнетённого человека. Роль Лопахина, как и предписывалось Чеховым, в постановке Эфроса основная. К тому же, и получилась она ярче других. Как справедливо заметил Бунин, помещичьего быта Чехов не знал, оттого многие персонажи его пьес выглядят не вполне натурально. Иное дело – Ермолай Лопахин. Во времена Чехова этот исторический тип был хорошо известен. Купец новой формации, вышедший из низов. Конечно, это не Мамонтов, не Рябушинский, но всё же он куда ближе к ним, чем к персонажам Островского или щедринским купцам Колупаеву и Разуваеву. Разумеется, он коммерсант, но не из тех, кто ради барыша пойдёт по трупам. Купец из пьесы Островского никогда бы не сделал того, что делает Лопахин. Имея возможность спокойно дождаться дня торгов и купить имение Раневской, сулящее при надлежащем хозяйствовании принести немалый доход, он сам подсказывает ей выход: разбить имение на участки и сдавать их дачникам. Сам же и прибыль подсчитывает – оказывается, сможет Раневская получать не менее двадцати пяти тысяч в год, деньги очень солидные по тому времени. Не его вина, что предложение это было с презрением отвергнуто. В яростной схватке с богачом Деригановым Лопахин выходит победителем и покупает имение. Он, вроде бы, счастлив: "Вишнёвый сад теперь мой! Мой!". Однако что-то мешает ему насладиться торжеством. Угрызения совести? Но ему не в чем себя обвинить, он честно предлагал Раневской план спасения. Не послушалась – пусть пеняет на себя, жизнь жестока к побеждённым. Но только ли к побеждённым? Ведь эта самая жестокость жизни угнетает и Лопахина, не позволяет ощутить себя победителем. Лопахин, русский мужик, превращается в русского интеллигента, но ещё не превратился до конца, застрял где-то на полдороге. Отсюда его раздвоенность. Он мечется по сцене, как мечется его сознание, не могущее примирить вещи взаимоисключающие. Двойственность своего героя Высоцкий передавал мастерски. Вот начинает он знаменитый "монолог с ключами": "Погодите, господа, сделайте милость, в голове помутилось, говорить не могу...". Всё происходящее настолько невероятно ("Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню"), что Лопахин вынужден вновь и вновь повторять: "Вишнёвый сад теперь мой!". Кажется, – вот он, миг торжества! Но рядом на стуле плачет Раневская, лишившаяся (пусть и по собственной вине) своего дома. От этого Лопахин не может отвернуться ни в прямом, ни в переносном смысле. От торжества его и следа не остаётся: "Отчего же, отчего вы меня не послушали? Бедная моя, хорошая, не вернёшь теперь". И тут же – отчаянная попытка вернуть себе радость: "Музыка, играй отчётливо! Пускай всё, как я желаю!" Эти фразы – не из лексикона Лопахина, это попытка силой вернуть себя в состояние "классического" купца и найти в этом состоянии душевный покой. Но никого, – в том числе и самого Лопахина, – не мог обмануть его яростный танец с уханьем и старательным вбиванием каблуков в пол. Роль Лопахина, наряду с Гамлетом и Галилеем, принадлежит к вершинам театрального творчества Высоцкого. К сожалению, она стала его последней чеховской ролью…

Ссылка на источник: http://www.vysockii.ru/stati/chexovskie-roli-vladimira-vysockogo/.

Зато в роли Лопахина в «Вишневом саде» — в том же Театре на Таганке, но у другого режиссера (Анатолия Эфроса) Высоцкий меня потряс. Он играл выдержанного, изящного, умного человека, но самая сильная сцена Высоцкого, когда его Лопахин не выдерживает, лишается вдруг трезвого разума и никак не может понять, что же ему привалило с покупкой вишневого сада — счастье или несчастье. Истеричный, пьяный танец Лопахина-Высоцкого неожиданно роднит его со всеми остальными героями этой странной и не очень смешной комедии Чехова. Думаю, это была лучшая роль, когда-либо Высоцким сыгранная. Несомненно, Эфросу в этом спектакле повезло на Высоцкого — как Высоцкому в свою очередь на Эфроса.

http://1001.ru/articles/post/20418

Москва, Театр на Таганке, спектакль "Вишневый сад"
(после премьеры) 23.11.1975, на фото - Владимир Высоцкий, Готлиб Ронинсон, Анатолий Эфрос и Валерий Золотухин