Олег Погудн: Под голубыми небесами и жарким солнцем Италии, Вестник Александро-НевскойЛавры, № 9-10 (77-78) 2011 г

автор **Ирина Н.** Вс Апр 10, 2016 1:18 am

ПОД ГОЛУБЫМИ НЕБЕСАМИ И ЖАРКИМ СОЛНЦЕМ ИТАЛИИ

«La Serenata. Серенада», так называлась новая программа, которую представил зрителям «Святодуховского» центра Александро-Невской Лавры заслуженный артист России Олег Погудин. Она дала повод поговорить с известным исполнителем не только о музыке, но и о других странах, о национальных чертах, о ценностях, которые нас всех объединяют, и о любимом Санкт-Петербурге.

- Олег Евгеньевич, на концерте Вы сказали, что у нас начинает исчезать чистота сердца, которая так ярко видна, в частности, в неаполитанских песнях, которые Вы исполняли в своей новой программе?

- Она исчезает и у итальянцев, но не так стремительно. Потому что европейцы не позволяют себе разнузданности. Если же говорить о славянах, в частности о русском человеке, то ему присущи широкие воззрения и одновременно большой диапазон действий и поступков. Это как прекрасно, так и ужасно. Когда широта контролируется совестью – это настоящая свобода. Если взять, к примеру, саксонские страны, то там исполняются законы и уважается человеческая личность. Но это особый склад души, для нас не очень характерный. Для нас же больше характерно не уважение, а – любовь к другому человеку. Ну а любовь должна быть чистой, целомудренной, но целомудренной не в смысле пуританства, жёсткого законничества, ограничения. В нашей природе есть то, что дано нам по дару рождения – широта, полнота и щедрость. Такого на Западе Европы не найдешь, в том числе, и у итальянцев. Хотя итальянцы нам близки. Это до сих пор очень христианская страна. Я путешествовал по разным странам и скажу, что с человеком, родившимся и воспитанным в христианской культуре, очень легко иметь дело: у нас одни базовые ценности. Но почему я назвал Италию очень христианской страной? Так же как в православной Греции, так и в католической Италии, видишь, что и в повседневной жизни человек ведёт себя как христианин. Это потрясающе. В быту нам стоило бы очень многому поучиться, например, у греков. Я много раз был в Греции, но для меня это не просто страна – колыбель европейской цивилизации, то есть античная Греция, – а это её фантастический народ, который при жесточайших, ужасающих гонениях почти в течение пятисот лет жертвовал всем, даже политической свободой, ради Православия и сохранил его. Я думаю, во вселенских масштабах греки оправдали себя этим навсегда. И нам следует относиться к ним с колоссальным уважением. Меня ужасно раздражает , когда в каких-нибудь изданиях я читаю упрёки грекам в их обмирщении, неправославности какой-то. Мне всегда хочется сказать: «Ну, съездите, посмотрите». Если бы сейчас в России люди жили так в быту, как греки… Но у нас до этого, мне кажется, должно смениться несколько поколений.

- У нас была прервана связь поколений, сломаны традиции…

- А у них связь не прерывалась. Их убивали, а они её сохраняли. Традиция не прервалась благодаря этим людям. Есть разница. Там пришли турки и извне уничтожали, а мы, к сожалению, сами всё устроили, как ни горько об этом говорить.

- Вернёмся к Вашей новой программе. Когда она была задумана?

- Я пел итальянские песни давно. Они включались в другие программы, а вот целиком программы итальянской песни не было. Но это особая программа, она построена на неаполитанском диалекте.

- Вы сами делаете переводы песен, но в концерте не прозвучало ни одной песни в переводе. Это умышленно?

- Конечно. Я сторонник исполнения известных произведений на языке оригинала. Думаю, будет не совсем верно говорить, что я делаю переводы. Я перевёл на русский язык несколько песен. Причем, я не владею языком свободно, но всё, что я сделал – адекватно. Тексты неаполитанских песен – не великая литература, они достаточно просты по содержанию. Но, может быть, интересно в моих переводах именно то, что их перевёл певец: так, как я чувствую эту песню, так, как я бы хотел это сказать. Хотя итальянский язык достаточно близок фонетически к славянским языкам, тем не менее, хотелось бы, чтобы осталась его мелодика. Есть ещё одна тонкость – в итальянском языке, и, отчасти, во французском – есть возможность отсекать части слова при необходимости, если ты поёшь, есть возможность на один музыкальный звук произнести два, порой и три гласных звука из слова. То, что в русском языке просто не возможно ни при каких обстоятельствах. И поэтому перевести фонетически адекватно – безумно трудно, просто невозможно. Можно написать хороший перевод, в каком-то смысле, может быть, даже лучший, чем сам неаполитанский текст, но невозможно сохранить мелодику, эти потрясающе красивые переливы, благодаря которым и ценится неаполитанская песня. Наверно, в неаполитанской песне музыка – самое главное.

- Какие из итальянских городов Вами любимы? Наверно, в первую очередь, Неаполь?

- Во-первых, Капри. Неаполь – город сложный, я его люблю, хотя не могу сказать, что влюблён. Если бы я там родился, то, наверно, был бы там совершенно на месте. Но поскольку я – петербуржец и определённым образом воспитан и образован, Неаполь носит для меня небольшой оттенок рыночности. Это потрясающий город, он сохраняет изящность в обстоятельствах, в которых изящество, изящность – редкие гости. Кстати, если вернуться к тому, что я говорил о чистоте сердца. Здесь достаточно агрессии, некой брутальности и в то же время – потрясающая красота и в одежде, и в поведении. И при этой резкой мужественности есть некоторая изнеженность. Тут есть ценности, которые, может быть, и выработаны под влиянием этого фантастического климата, которые влияют на само поведение. Это так называемое «art vivere» – искусство жить. Ведь на самом деле важно не то, сколько ты заработал, важно не количество вещей, которые у тебя есть, важно не количество денег в банке или дома, а важно насколько жизнь доставляет тебе удовольствие. И в этом смысле Неаполь – место уникальное. Вообще все итальянцы к этому стремятся, но в Неаполе это почти религия.

А вот Сорренто и Капри, которые находятся в непосредственной близости от Неаполя, уже в достаточной степени тронуты северной цивилизацией. Эти места я очень люблю. Там, с одной стороны, можно по-настоящему соединиться с неаполитанским духом, а, с другой стороны, быть несколько отгороженным от каких-то безобразий, которых предостаточно. Если ты не местный, если ты не итальянец, даже если ты просто не неаполитанец, то тебе могут доставить серьёзные проблемы. При всём том итальянцы – очень красивый народ, если его принимать таким, какой он есть, со всеми недостатками и со всеми его богатствами, в него легко влюбиться. И не надо для этого стараться. Я провёл много времени в Швеции и в конечном итоге, спустя продолжительное время, полюбил и людей и страну, но знаю конкретно, за что я полюбил. Это был некоторый труд, мне помогли прекрасные люди, шведы, с которыми я там общался. А итальянцев полюбить легко. Об Италии можно говорить бесконечно. В отличие от многих других стран, в Италии почти в каждом городе, в каждой деревне можно найти столько красоты, что можно провести там долгое время, а в городах – и годы – и не заскучать.

Среди любимых городов назову, конечно, Венецию. Венеция – это что-то невероятное! Для себя я понимаю, что она настолько схожа с Петербургом по духу, что попадаешь как будто домой, только с хорошим климатом. Но в ней чувствуется печаль ушедшего города. Город-музей, где почти нет современной жизни, исключая порт, госпиталь, университет. А в остальном – это всё музей, музей, музей. В Венеции хорошо быть гостем, жить в Венеции было бы печально. Но, кстати, определенная печаль присуща и Петербургу, который был задуман как столица, как город дворцов, музеев, парков, особняков. Такое ощущение бывает в городах, которые лишились того, ради чего они строились. Как если бы какой-нибудь вельможный человек построил себе дворец и ушёл оттуда, а дворец остался. Неизвестно сколько он простоит, пока за ним кто-то ухаживает, но государя там нет. Таковы и Венеция и Петербург. В них остались управители. В Венеции – хорошие, у нас чаще не очень хорошие. Управители остались, а хозяина нет. Это – города-столицы, из которых столица ушла.

- Какие черты итальянского характера Вам нравятся? Вы себя ощущаете немного итальянцем?

- Я – петербуржец. Когда меня спрашивают о национальной принадлежности, я не могу сказать просто, что я – русский человек. Русский человек в Петербурге – это особый человек. И в этом смысле во мне есть итальянские черты, поскольку наш город построен во многом итальянцами, есть любовь к красоте. Причём она не надуманная, не выученная. Просто с этим родился. А у итальянцев это вообще в характере нации. Мне легко любить. Когда я не люблю человека, мне от этого плохо. Англичанин, немец, француз могут обойтись без другого человека, и иногда это даже предпочтительнее. Итальянец – нет. Ему нужны люди. И мне нужны люди. В этом смысле славяне схожи с итальянцами. У нас много общего в темпераменте. А ещё в культуре, поскольку Италия, как и Россия, – страна христианская. Кроме того, так же, как и в России, долгое время христианское миропонимание оказывало ведущее влияние на социальное устройство и развитие. Я про себя скажу, поскольку Вы спросили, насколько я могу ощутить себя итальянцем: мы любуемся одними и теми же вещами.

- Вернёмся к музыке. Программ у Вас много и Вы часто их меняете, какая из них Вам наиболее дорога?

- Я их не меняю, просто стараюсь на протяжении театрального сезона всё сыграть. О любимой программе говорить трудно. Есть программа основополагающая – главный репертуар, жанр, в котором я реализую себя полностью: романс. И по большой части меня воспринимают как исполнителя романсов. Все мои программы корнями уходят в романс, даже когда я исполняю итальянские песни. Но, впрочем, это абсолютное отражение, ведь даже время их написания то же – вторая половина XIX века. Русский романс, в особенности городской, так много заимствовал из итальянской музыки, что иногда просто слышны «цитаты». Программа советской песни, которая из романса выросла и не скрывает этого. Программа народных песен. У большинства так называемых русских народных песен авторы и слов и музыки известны. И всё это современники русского городского романса. Песни эти пленительны, великолепны, я в них влюблен. В принципе, это тоже романс, но не салонного характера. У меня есть программы песен Булата Окуджавы и Александра Вертинского. Если говорить о Вертинском, то он – современник городского романса. А Окуджава, мне кажется, в полной мере продолжатель традиций городского романса.

Отдельный разговор – французская песня. Это просто влюблённость в определённого героя, во француза в данном случае. Собирательный образ, очень чёткий, гибкий, как сам французский язык. Ты его угадаешь почти моментально и ни с чем не спутаешь. Но даже в этой программе много интонаций, которые нам знакомы, поскольку французская салонная музыка была очень популярна. И в России в XIX столетии многие учились у французских педагогов, жили во Франции и перенесли особую мелодику, в то, что сочиняли. Это можно слышать у Чайковского, который сам был наполовину французом, и у других авторов. Поэтому нет резкой границы между программами. Я пою много, в моём репертуаре несколько сотен произведений. И хотя они все из разных эпох, стран, но я никогда не выхожу за рамки своего лирического героя. В принципе это один и тот же лирический герой, он поёт на разных языках, он попадает в разные обстоятельства, он одевается в разные одежды, но это один и тот же человек. Он равно имеет в каждой из этих программ право слова, право голоса.

- Для того чтобы красиво звучал голос, необходима и культура чувств, о которой говорил ещё Пушкин…

- Да, Вы правы. Изначально красивый голос – это дар, это фундамент, на котором всё существует. А чтобы он красиво звучал, необходим труд. Это и обучение, и определённое поведение, и, конечно, мыслеустройство. Вы сказали, что необходимо иметь внутреннюю чистоту, чтобы голос звучал красиво… Не всегда так бывает, но всегда нужно помнить то, что дурное есть дурное, и если ты дурное творишь, то необходимо это в себе осудить. И если ты не можешь сопротивляться чему-то дурному, то нужно хотя бы плакать о том, что ты не хорош, нужна борьба с дурным. А вот чистота внутренняя… её нужно добиваться, её надо хранить. Это уже подвиг. Есть люди, которые внутренней чистотой одарены. Я таких встречал и счастлив, что они существуют. Мы ценим красоту, хотя, может быть, не сразу видим истинную красоту: любовь, чистоту, свободу. Наверно, можно обойтись без всех художественных сокровищ человечества, но пока мы несовершенны, тем более в нынешнем агрессивном мире, который борется с созерцательным настроением, который погружает в суету, в разнузданность, в этом мире, в котором мы сейчас живём, красота, на мой взгляд, спасительна.

Пение концертное – это образ душевного делания. Певец обязан стремиться к небу, к духовному. Ради этого существует искусство в высоком смысле слова. Оно должно помогать очищению души человеческой, возвышать человека. В этом смысле искусство и касается горних сфер, и в этом смысле оно ценно.

Беседовала Ольга Акимова