Похороны Сталина

Утром 2 марта 1953 г. по радио прозвучало сообщение, которое взбудоражило весь мир, а наша страна буквально оцепенела: тяжело болен Сталин. Для людей, мало-мальски понимающих, было ясно, что только самые крайние обстоятельства могли вынудить высшую власть предать гласности то, что было тайной всех тайн — жизнь Вождя, Хозяина, Диктатора. Четыре дня страна жила в ожидании, слушая и читая всё более мрачные медицинские заключения о его болезни. Утром 6 марта знаменитый диктор того времени Юрий Левитан зачитал, как умел только он, заявление ЦК КПСС, Советского правительства и Президиума Верховного Совета СССР, в котором сообщалось, что 5 марта в 9 часов 50 минут вечера скончался Председатель Совета Министров СССР, Секретарь ЦК КПСС Иосиф Виссарионович Сталин.
Сразу же после траурного извещения я перезвонился с друзьями-однокурсниками, и мы договорились встретиться во дворе нашего истфака, небольшого трехэтажного здания, расположенного на углу двух улиц — Герцена и Грановского (ныне Большая Никитская улица и Романов переулок). Собралось нас человек пятнадцать или чуть больше, и где-то около 11 часов мы двинулись в путь, чтобы влиться в очередь к Дому Союзов. Она брала начало у станции метро Кировская (ныне Чистые пруды), далее шла по левой проезжей части Сретенского и Рождественского бульваров, круто спускаясь к Трубной площади, затем поворачивала на Неглинную улицу, затем — по Рахмановскому переулку, и налево — по Петровке, заканчиваясь у бокового входа в Дом Союзов. Мы сразу же решили не искать хвост очереди, а влиться в неё на Трубной площади, сократив, таким образом, путь примерно вдвое. Покинув двор, мы влились в толпу бегущих людей. Кто-то на ходу сообщил нам, что выход из улицы на Манежную площадь перекрыт, и надо попытаться выйти к Трубной через Тверской и Петровский бульвары. Но это не удалось, выход из Тверского бульвара на Пушкинскую площадь тоже был перекрыт. Мы пересекли бульвар и, блуждая по лабиринту улиц, переулков и проходных дворов, вышли на Цветной бульвар возле Центрального рынка. Путь на Трубную был открыт, и через несколько минут мы уже были на площади, изрядно заполненной людьми. Но нас ожидало еще одно препятствие: площадь была перегорожена колонной стоявших вплотную один к одному военных грузовиков. В кузовах сидели солдаты и младшие офицеры, служившие во внутренних войсках, подчинявшихся Министерству государственной безопасности. Очередь находилась по ту сторону этой изгороди. Впрочем, были смельчаки, нырявшие под грузовики и мгновенно исчезавшие в очереди. Кто-то из наших ребят предложил последовать их примеру. Мы заколебались, но нас остановил звонкий голос Нели Гершановой: «Мальчики, мы под машины не полезем. Неужели вы бросите нас одних в этой толпе?» Этот отчаянный возглас вернул нас на землю. Возбуждение, не отпускавшее нас с утра, вдруг погасло, и рыскать по улицам, чтобы пробиться в очередь, расхотелось. Мы растерянно переглянулись и решили разойтись по домам. Уходя, я еще раз оглянулся. За «студебеккерами» очередь была видна не очень хорошо, но достаточно, чтобы заметить, что она была плотной, в несколько рядов, и скорее стояла, чем двигалась. И было в ней что-то непривлекательное, рождающее смутное беспокойство. Однако в тот момент это осталось на периферии сознания и вспомнилось только вечером, когда мы узнали, что происходит на Трубной площади.
Я вернулся домой, чувствовал себя уставшим — скорее не физически, а морально. Вечером я собирался встретиться со своей подругой-однокурсницей Галей Р., но вдруг, ближе к пяти, раздался телефонный звонок, перечеркнувший мои планы. Звонили из факультетского комитета комсомола и сообщили, что Краснопресненский райком ВЛКСМ мобилизует комсомольский актив для выполнения срочного задания; сбор назначен у здания райкома в 18.00. На вопрос «зачем?» мне было сказано, что всё узнаю на месте. Райком был расположен на Красной Пресне, в самом начале Шмитовского проезда. Явившись туда, я встретил знакомых ребят со своего и соседних курсов истфака, в том числе друзей-однокурсников. Нам сказали, что в районе Трубной площади создается внешнее кольцо, перекрывающее все переулки, ведущие к площади. На чью-то реплику, что там полно солдат, инструктировавший нас человек неохотно ответил, что военные решают свои задачи, они находятся на Трубной с утра, а нам необходимо остановить поток людей, стремящихся попасть туда. О том, что происходит на площади, он не сказал ни слова, но мы поняли, что там произошло нечто такое, о чем представитель власти не хочет говорить. Умолчание — как знак беды; это чувство возникло мгновенно, и, судя по переменившимся лицам стоявших рядом товарищей, оно было общим. Вслух, однако, никто из нас ничего не сказал. Стало понятно, что власти экстренно мобилизовали нас, так как ситуация вышла из-под контроля. Надо было идти и помогать.
Вскоре наш отряд быстрым шагом двинулся в путь и ближе к восьми вечера занял отведенное ему место. Это был узкий переулок, спускавшийся к Цветному бульвару. Встретивший нас милицейский офицер предупредил, что надо встать плотно друг к другу, в несколько рядов; стоящие сзади должны держать тех, кто впереди, потому что среди пытающейся прорваться толпы есть «криминальный элемент», и от них можно ожидать всякого. Вначале толпа была многочисленной, но ближе к ночи она уменьшилась, люди постарше ушли, осталась в основном шпана, изрядно подвыпившия и нахальная. Они разгонялись, пытаясь прорваться с ходу и всё больше стервенея. Мы тоже «завелись», выхватывали наиболее наглых и швыряли их назад, где их подхватывали стоявшие сзади товарищи и препровождали в находившееся неподалеку отделение милиции. Труднее всего было в первом ряду, и мы постоянно менялись местами. Где-то далеко за полночь шпана выдохлась, начала постепенно рассеиваться, и стало полегче.
Утром, около восьми, нас отпустили, а я тут же поспешил к ближайшему телефону-автомату. Еще с вечера, когда мы перегородили переулок, я позвонил Гале и объяснил, где я нахожусь и чем буду занят всю ночь. В ответ я услышал её взволнованный голос: Толя, её старший брат, еще днем ушел к Колонному залу, он до сих пор не вернулся, и она очень встревожена. Я попытался её успокоить, сказав об огромной очереди, которая движется крайне медленно, и пообещав позвонить утром. Но я умолчал, что уже знал о том, что произошло на площади. Не помню, то ли проговорился милиционер, признавший за «своих», глядя, как мы управляемся с толпой, то ли случайный прохожий, торопясь и оглядываясь, сообщил нам, что на Трубной возникла страшная давка, обезумевшие люди топтали друг друга, и есть погибшие. За ночь нам сообщали об этом не один раз. Я был в большой тревоге, но все же надеялся, что Толя, крепкий 30-летний мужчина, прошедший войну, сумеет выбраться из давки, или, может быть, успел миновать площадь и медленно движется к Дому Союзов.
Теперь я набирал номер телефона. «Толя не вернулся», — сказала Галя. Во мне что-то обрушилось. Это рухнула надежда. И то, что Галя больше ничего не сказала, означало, что она тоже поняла это. «Никуда не уходи, дождись меня, — сказал я, и вскоре уже был у неё. Было светлое мартовское утро, а мы молча шли по улице, направляясь к ближайшему моргу в Первой градской больнице, расположенной на Ленинском проспекте, как раз напротив Галиного дома. Мы уже издали увидели около морга скопление людей. Их вид не оставлял сомнений в том, что они пришли сюда по той же причине, что и мы. В этом морге Толи не оказалось. Мы нашли его в следующем, не помню, где он находился и как мы до него добрались. Там тоже были придавленные горем люди, искавшие своих родственников. Сотрудник морга быстро просмотрел список и назвал имя, отчество и фамилию Галиного брата. Процедура опознания прошла быстро. Отвечая на наш вопрос, патологоанатом сказал, что Толю нашли возле одного из домов на Трубной площади, рядом с низко расположенным окном, закрытым массивной чугунной решеткой. Его с такой силой вдавили в нее, что грудную клетку раздробило на множество частей.
Мы вернулись в Галину квартиру и тут же отправились на Ленинградский вокзал. Их мама находилась в санатории, расположенном в Подмосковье, вблизи от станции Сходня. Когда мы приехали, Галя сказала, что надо немедленно ехать в Москву. «Что случилось и где Толя?» — спросила мать. «Все расскажу дома», — ответила дочь. Видимо, мама всё поняла, потому что вплоть до дома она не проронила ни слова. Все последующие дни видятся теперь в плотном тумане. Галя была занята похоронами, я в чем-то помогал ей. Тяжкое зрелище похорон. Власти и рабски подвластные им радио и пресса хранили молчание. Московские морги и загсы получили указание выдавать справки о смерти с ложной записью о её причинах. А по Москве с телеграфной скоростью распространялись слухи о том, что на Трубной погибли многие сотни людей. Первые публикации об этой трагедии появились в нашей печати в конце 80-х годов, когда объявленная Михаилом Горбачевым Гласность положила конец диктату главного цензора в стране — Главлита. Каких-либо официальных сообщений о том, сколько человек погибло в тот день на Трубной площади, я не встречал. И было ли такое заявление? Но в попавшихся мне на глаза публикациях я нашел две цифры — более полутора тысяч и около двух тысяч жертв.

https://www.facebook.com/yury.borko/posts/1493660877422580

Леонид Симановский, семиклассник: Мы пересекли улицу Кирова (ныне Мясницкая) и вместе с массой народа пошли по Сретенскому бульвару в сторону Трубной. Но люди шли не по бульвару (вход на него был перекрыт), а по тротуару с левой стороны. Вдоль тротуара стояли грузовики, чтобы никто не мог выйти на проезжую часть дороги. В грузовиках были солдаты.

Таким образом, огромная масса народа оказалась зажатой между стенами домов и грузовиками. Движение застопорилось. Возникла страшная давка, поскольку сзади напирали все новые и новые люди, а продвижения вперед почти не было. Я потерял всех своих товарищей и оказался зажат в людской массе настолько, что было больно, трудно дышать, и я не мог пошевелиться. Стало очень страшно, поскольку угроза быть раздавленным или затоптанным толпой насмерть была вполне реальной. Изо всех сил я старался не оказаться рядом с грузовиками — существовала очень большая опасность быть раздавленным о грузовик. Кругом кричали от боли и страха люди, особенно женщины.

Солдаты на грузовиках, имея соответствующий приказ, пресекали попытки людей пролезть под грузовиками на свободную проезжую часть дороги. Вместе с тем я видел, как солдаты спасли женщину, оказавшуюся прижатой к грузовику — они втащили ее в кузов.

Так продолжалось долго. Сколько — не знаю. В давке я не разобрался, пересек ли Сретенку и попал ли на Рождественский бульвар. Но уверен, что до Трубной площади не дошел, иначе бы вряд ли остался живым. В какой-то момент я оказался вынесенным толпой к входу во двор. Мне удалось оторваться от толпы и оказаться во дворе небольшого дома. Это было спасением.

Вечерело, холодало. Удалось войти в подъезд и найти местечко на лестнице. Там я и провел всю ночь. Ужасно замерз.

К утру толпа рассеялась, и я пешком пришел домой. Родители были счастливы, что я вернулся живым и здоровым, и не слишком меня ругали.

Потом я узнал, что именно там, в конце Рождественского бульвара перед Трубной площадью, куда я не дошел совсем немного, была ужасная мясорубка. Известно, что Рождественский бульвар круто спускается вниз к Трубной площади. Но выход на площадь был перекрыт. Люди, оказавшиеся перед Трубной площадью, были просто раздавлены сзади идущей вниз по уклону толпой. Погибла масса народа.

В тот же день или на следующий, точно не помню, прошел слух, что один из наших товарищей Миша Архипов, не вернулся домой и, возможно, погиб. Очень скоро слух подтвердился — Мишу нашли в морге.

Елена Делоне, пятиклассница: Вечером следующего дня мама пришла с работы расстроенная и рассказала, что накануне, в день похорон Сталина, в толпе погибло много народу, все больницы забиты искалеченными. Потом я слышала, что как будто рано утром следующего дня после похорон чистили улицы и бульвары, по которым шла толпа. И оттуда грузовиками вывозили башмаки, галоши и всякую потерянную одежду. Передавали эти рассказы шепотом и только близким знакомым.


Татьяна Большакова, пятиклассница: Родители отпустили нас спокойно — Колонный зал был совсем рядом. Но все вышло не так. Улицы были перегорожены грузовиками, стояло военное оцепление и всех направляли в одну сторону. Мы попали на улицу Жданова, затем на Сретенский бульвар и оттуда на Трубную площадь, где все было перекрыто грузовиками. А со стороны Рождественки (бывшей Жданова) и Рожденственского бульвара шли и шли люди. Толпа напирала, слышались крики и вой. Я случайно оказалась прижата к витрине булочной. Кто-то разбил витрину, и толпа ринулась в булочную. Вскоре отверстие было завалено прилавками. Народ внутри сидел молча, никто не плакал. Снаружи раздавались ужасные крики. Сотрудники булочной начали нас выпускать через окошко для приемки хлеба во внутренний двор. У меня в тот момент не было ни страха, ни других эмоций. Я хорошо знала этот район, так как часто гуляла там с подругами. Я шла через дворы, все ворота были открыты. Но выйти на улицы не было возможности — все было перекрыто в несколько рядов грузовиками. Я перелезала через грузовики и под ними. Кругом было битое стекло; откуда оно взялось, не знаю. Я шла в резиновых ботиках — сейчас таких нет. Они были полностью порезаны, а на рейтузах оказались огромные дыры. Когда я пришла домой, меня ждали слезы родных, которые очень за меня испугались. Но на следующее утро меня отправили в школу. Завуч опять собрала всех учеников и стала рассказывать, как теперь нам трудно будет жить и какие несчастья ждут нас без Сталина. Она и некоторые ученики плакали. У меня не было ни слезинки. Завуч поставила меня перед учениками и сделала выговор, сказав, что я очень черствая.

Инна Лазарева, четвероклассница: В школе тоже был траур, как и везде. Но дети оставались детьми. Так, в дневнике моей подруги появилась запись: «Смеялась на траурном звонке».

Отца моего не было в те дни в Москве, но он позвонил маме по междугородней линии и просил ее обязательно пойти с детьми (мне было 10 лет, брату — 12) проститься со Сталиным. Напрасно мама пыталась объяснить ему, насколько это рискованно и опасно. И бессмысленно. Никуда она с нами не пошла, но брат мой отправился. Не думаю, что из-за любви к Сталину, скорее — из чувства противоречия (мама не разрешила, а ему уже хотелось доказать свою взрослость). Конечно же, он попал в жуткую давку, до цели не дошел, но уцелел, спасшись под студебеккером.

Павел Мень, семиклассник: А вот Алик, брат мой [в будущем священник Александр Мень] — с ребятами все-таки пошли посмотреть на Балабуса, как тот лежит в гробу. Просто из любопытства. И дойдя до Трубной площади — их было четверо ребят — они поняли, что началась мясорубка. Там же творилось что-то страшное! Толкучка была такая, что они почувствовали, что это уже угрожает жизни. Они бросились к пожарным лестницам, залезли на крышу, и по крышам им удалось уйти с площади. Только так было возможно спастись. Причем эта пожарная лестница начиналась высоко, и они как-то один другому залезали на плечи, чтобы выбраться и все-таки уйти из этой толпы

Владимир Сперантов, студент: Обратно заслонов не было, и как-то мы вылезли в районе Покровки и потом вышли на Садовое кольцо опять же, там была тьма народу, но, конечно, самый страх, как мы поняли, — Сретенский бульвар, Рождественский бульвар и крутой спуск к Трубной. И вот там-то… ну, толпа несет, туда-сюда, лошади — некоторые погибли просто от копыт, случайно. Лошадь испугалась, дернулась, и кого-то просто долбануло по голове копытом... подковой...

Это стало известно потом. В тот день некоторые пошли — и не вернулись. У нас был такой профессор Вениамин Львович Грановский, читал физику. Дочка его, Ольга Грановская, пошла и не пришла. Попала на Трубную и там погибла. Мы узнали об этом через несколько дней. Очевидно, погибших хоронили, как-то это было организовано...

Велена Розкина, студентка: Не скажу, чтобы это был порыв большой любви, просто стало любопытно — такое событие. Вышли мы у Трубной и оттуда — по Петровским линиям. Толпа была страшная, посередине улицы стояли грузовики с солдатами в открытых кузовах, и тут вдруг еще пустили конную милицию, она с двух сторон прижимала людей. Началась жуткая давка, крики, что-то невозможное. Солдаты, кого могли, выхватывали к себе на грузовики. Нас с подругой тоже втащили на грузовик, порвали пальто, но это неважно...

http://varlamov.ru/1611598.html