Варлам Шаламов

18 июня 1907 года в Вологде в семье священника, проповедника на Алеутских островах, родился Варлам Тихонович Шаламов, один из великих русских писателей-новеллистов ХХ века, поэт, журналист, узник сталинских лагерей, выживший в ГУЛАГе и возвестивший о нём.

О песне

3

Я много лет дробил каменья
Не гневным ямбом, а кайлом.
Я жил позором преступленья
И вечной правды торжеством.

Пусть не душой в заветной лире –
Я телом тленья убегу
В моей нетопленой квартире,
На обжигающем снегу.

Где над моим бессмертным телом,
Что на руках несла зима,
Металась вьюга в платье белом,
Уже сошедшая с ума,

Как деревенская кликуша,
Которой вовсе невдомек,
Что здесь хоронят раньше душу,
Сажая тело под замок.

Моя давнишняя подруга
Меня не чтит за мертвеца.
Она поет и пляшет – вьюга,
Поет и пляшет без конца.

Варлам Шаламов

"В лагере есть много такого, чего не должен видеть человек. Но видеть дно жизни — еще не самое страшное. Самое страшное — это когда это самое дно человек начинает — навсегда чувствовать в своей собственной жизни, когда его моральные мерки заимствуются из лагерного опыта, когда мораль блатарей применяется в вольной жизни. Когда ум человека не только служит для оправдания этих лагерных чувств, но служит самим этим чувствам. Я знаю много интеллигентов — да и не только интеллигентов, — которые именно блатные границы сделали тайными границами своего поведения на воле. В сражении этих людей с лагерем одержал победу лагерь".
-----------------------------------------------------------------------------------------------
"Дружба не зарождается ни в нужде, ни в беде. Те "трудные" условия жизни, которые, как говорят нам сказки художественной литературы, являются обязательным условием возникновения дружбы, просто недостаточно трудны. Если беда и нужда сплотили, родили дружбу людей — значит, это нужда не крайняя и беда не большая. Горе недостаточно остро и глубоко, если можно разделить его с друзьями. В настоящей нужде познается только своя собственная душевная и телесная крепость, определяются пределы своих возможностей, физической выносливости и моральной силы".
---------------------------------------------------------------------------------------------------
"Принцип моего века, моего личного существования, всей жизни моей, вывод из моего личного опыта, правило, усвоенное этим опытом, может быть выражено в немногих словах. Сначала нужно возвратить пощечины и только во вторую очередь — подаяния. Помнить зло раньше добра. Помнить все хорошее — сто лет, а все плохое — двести. Этим я и отличаюсь от всех русских гуманистов девятнадцатого и двадцатого века".

В день рождения Варлама Шаламова главный редактор сайта shalamov.ru Сергей Соловьев рассказывает о поездке по шаламовской Колыме с фотографом Эмилем Гатауллиным

Лагерей на Колыме давно нет (кроме одного, небольшого, для «внутреннего пользования»), но от недоброй памяти край до сих пор не избавился, несмотря на все усилия местных властей. В послесталинские времена на Колыме о лагерях рассказывали только бывшие заключенные и их дети — на кухнях и у костров — а самиздат и тамиздат оставались привилегией интеллигенции. Перестройка открыла архивы, начались публикации, экспедиции, была издана проза самого известного узника «Севвостлага» — Варлама Шаламова, и «лагерный» статус Колымы был прочно зафиксирован.

«Любой расстрел 37 года может быть повторен», — писал Шаламов. Он считал, что «условия могут повториться, когда блатарская инфекция охватит общество, где моральная температура доведена до благополучного режима, оптимального состояния». Блатарская инфекция — проникновение морали блатного мира («умри ты сегодня, а я завтра») в мирную жизнь. Шаламов своей прозой показал, что «состояние зачеловечности» находится рядом с нами постоянно, ежеминутно, на расстоянии вытянутой руки — или всего трех недель лагерного быта.

Читать полностью и смотреть фотографии
http://takiedela.ru/2015/06/shalamov/

17 января тридцать шесть лет назад ушел ВАРЛАМ ТИХОНОВИЧ ШАЛАМОВ.
Уходил, измученный, в доме престарелых, где еще писал стихи.
Неверующего Шаламова, вопреки воле его, отпели на Маросейке, снесли в Кунцево, там погребли. Друг Федот Сучков, тоже лагерник, памятник поставил, низкий поклон.
Но в конце века XX, который измордовал и унизил тремя сроками ни за что и в итоге убил большого русского поэта, кто-то голову бронзовую оторвал и унес. Пришлось восстанавливать на Северстали, тоже спасибо добрым людям.
Великому мученику, лауреату французской пенклубовской премии Свободы было 74 года. Сколько нынче и многим из нас, седоголовых. Кто любит его, знает, чтит и помнит
Из последнего, что он писал и нашептал, почти без сил, друзьям...
* * *
Я не хочу прогуливать собак –
Псу жалко
Носить мое бессмертие в зубах,
Как палку.

В раю – я выбрал самый светлый зал,
Где вербы.
Я сердце сунул – он понюхал, взял,
Мой цербер.

Сердечный мускул все-таки не кость…
Помягче будет... И цена ему иная.
Так я вошел – последний райский гость –
Под своды рая.