Вениамин Смехов

Вениамин Смехов: "Я, как многие другие, «эмигрировал» в культуру"

Интервью актера театра и кино Вениамина Смехова, данного им газете "Московский комсомолец" накануне своего 75-летия.




— Говорят, 5 лет назад, к 70-летию, вам присвоили звание народного артиста РФ, а вы отказались. Это правда?

— Все проще. Эта информация — журналистский поиск сюжетоносности и обычное прохиндейство Интернета. Попадет в его сети какая-то случайная, неточная, ошибочная информация, а дальше живет и размножается в виртуальном мире. В Сети такого много — например, давно уже пишется, что я преподаю в университетах Соединенных Штатов или что в юности, в 1960-х, я готовил котлеты на мясокомбинате «Останкино». Последнее кто-то вычитал из моей повести «В один прекрасный день» и вот «идентифицировал». Я выступал как-то на Первом канале в передаче «С добрым утром!», и мне говорят: «А какие вы делали котлеты?» Я говорю: «Это интернетные котлеты». Так вот и про звание: никто мне ничего не присваивал. К 70-летию я получил замечательно длинные телеграммы — от Калягина, от канала «Культура» и от двух руководителей страны — и, кроме того, вопрос: не народный ли я артист? Я сказал, что нет (если не считать народом моих зрителей), и на этом дело закончилось.

Впервые о званиях заговорили в нашей таганковской молодости. Трижды собирались присвоить — Золотухину, Демидовой, Славиной, Высоцкому, Шаповалову, мне — и трижды отказывались. Любимов и Таганка были неугодны властям. А потом Виталий Шаповалов за гениального Васкова в «А зори здесь тихие…» получил, за ним — еще некоторые. Потом Любимов оказался в эмиграции, в изгнании, и мне уже предлагали под другим соусом — можно сказать, антилюбимовским. Это была трагическая история, и очень политическая в том числе. Мне говорили: мы вам — звание, а вы — нам… Я отказался: сказал, что не нуждаюсь ни в каких званиях. Потом в один из дней мне позвонили из Министерства культуры, сообщили: мы привезем бумагу, заполните заявление, что вы хотите получить звание, и мы должны вам его присвоить. Я им сказал: если должны — присваивайте. А потом, в годы перестройки, я порадовался словам самого народного артиста — Михаила Ульянова, что нужно уважение к именам, а не к громким советским прилагательным. А дальше жизнь сама привела к тезису товарища Экклезиаста: «Доброе имя дороже звонкой масти». И мне радостно видеть людей, которые хорошо отзываются обо мне как об актере. Вот и все.

— Про доброе имя мне бы хотелось чуть-чуть поподробнее. Я вас вижу как человека сверхнасыщенного культурным слоем. Вы состоите из Эрдмана, из Любимова, из Высоцкого, из Брехта, из Вознесенского, из бесчисленных стихов… Но что это для вас — убежище или вы хотите так спасти себя, свою греховность, свое человеческое несовершенство?

— Можно сказать, что я, как многие другие, «эмигрировал» в культуру. Для меня естественно заниматься тем, что мне интересно, тем, что входит, как у Станиславского, в «малый круг внимания». А в «большой круг внимания» я безрадостно внедрялся в 1960–1980-х. Мне кажется, что сегодня я серьезно защищен предыдущей безнадежностью. Много пришлось увидеть «злого недобра» и в собственный адрес, и в адрес мастеров отечественной культуры. И сверху, и от ваших коллег… Я родом из ПОЭТИЧЕСКОГО театра, ибо таким был в лучшие годы Театр на Таганке, но Любимова вынуждали политизироваться, обороняя честь своего детища. Сегодня это время называется Золотой век Таганки. Наверное, поэзия сейчас для меня самое важное. Когда отец вернулся с фронта, он, большой ученый, прививал мне, мальчишке, любовь к русской поэзии. Он и умирал, читая наизусть Александра Сергеевича… Поэзия — бронезащита культуры, а культура — это и есть Россия. Стихи и песни во время войны были спасительны и необходимы всем — в тылу и на фронте. Поэзия и есть театр России, который не кончается.

Для меня органично и достаточно то, как я живу. Мой любимый артист Олег Табаков говорит, что у него с детства комплекс полноценности, и улыбается. Мне это нравится. Мы родились с ним в нескольких днях и в пяти годах друг от друга. Но он великан нашего искусства и великий пример солнечного противостояния серости и зависти. Моими учителями в жизни являются Петр Фоменко и Слава Полунин, люди, которые не мешают злу или недоброжелательству существовать за их счет. Я много езжу. Я вижу людей в зале, и мне не надо отвечать на вопрос: мешает ли вам окружающий кошмар, бедствия, ожидание новой войны?.. Я вижу хороших людей, которые синхронно со мной любят русский язык. Моя родина, как и ваша, — русский язык.

Актерство у меня началось, когда я поверил в себя благодаря Любимову и Фоменко, в 1964–1965 годах, на Таганке. (Для тех, кто не знает, объясню, что Петр Наумович Фоменко был режиссером в Театре драмы и комедии — как называлась раньше Таганка, до Любимова.) Это был театр, где одним из главных намерений было развивать, беречь изделия русского языка и любоваться ими. Именно в театре у Любимова — в Золотой век Таганки — и в лучшем театре страны — мастерской Петра Фоменко — слово звучало и звучит стопроцентно. Оно не замусорено, его не пробалтывают, как в других театрах, а поэтому оно действует.

— Вы сказали, что терпели от власти, от моих коллег-журналистов. А от народа? Неужели вы такой друг народа? Слушайте, всегда такие неимоверно культурные люди, как вы, вызывали у множества простых людей подозрение: ты чего, интеллигент, в очках и шляпе?

— Мне везет на друзей, везет на зрителей, и если случаются встречи, которые не вписываются в общий ряд, то ситуация меняется, когда даже какой-нибудь дурной, предпоследний человек вдруг узнает во мне Атоса из «Трех мушкетеров». И почему-то этот фильм одинаково действует и на премудрых людей, и на охранников. Человек с экрана или из телевизора, т.е. то, что сегодня называется «медийная персона», особенно в возрасте, пока что вызывает в нашей стране некоторое почтение. Так получилось, что я все-таки не киношный, а театральный человек, но снимался и снимаюсь, особенно в последнее время, много. Люблю наречие «интересно». Зачем же мне, занятому и увлеченному своим делом человеку, да еще в надежной, добротворной корпорации — с женой Галей и с коллегой-дочерью Аликой, — заниматься чужими делами и встречаться с несимпатичными людьми? Поэтому ужасные типы, о которых вы меня спрашиваете, не входят в «малый круг моего внимания».

— Нет, не ужасные, это нормальные люди, обычные люди, это большинство.

— Большинство — это для статистиков. А в жизни — каждый человек выбирает свое «большинство», т.е., как у Булгакова: «каждому будет дано по его вере». Я спросил у племянника: «Какой ты смотришь канал?» — «Дядя Веня, а зачем? — ответил он. — Там же всегда врут». Это тоже — глас народа. Новое поколение, на которое моя главная надежда, спокойно обходится без этого ящика, манипулирующего сознанием необразованного человека. То, что делает наше телевидение с населением, можно назвать словами Пазолини: «Культурный геноцид». Я много езжу по стране, больше, чем вы, Саша. Люди в Москве не представляют Россию, а в поселках за 100 километров от Москвы — страшный ужас. Но и это — не Россия. И не умеют испытывать страха и стыда те, кто в ответе за этот ужас. А когда в городах, где бываю, я вижу на улицах и в залах множество людей, которым трудно, но интересно живется... Мне радостно, что я занят чем-то полезным. Я скажу, что даже очень полезным.

— Только что было 35 лет со дня смерти Высоцкого. Очень многие думают, что в тот самый Золотой век Таганки был Высоцкий и все остальные. Несмотря на то что все остальные — прекраснейшие, даже великие актеры. Вы по этому поводу никогда не страдали комплексом Сальери?

— Нет. Замечательный артист, мой друг Валера Золотухин однажды утомился от какого-то глупого разговора и отшутился, чтобы от него отстали: «Да-да, всё правда, как вы и думаете, я завидовал». И тут же из этого сделали фигуру речи: Золотухин завидовал Высоцкому. Конечно, чем человек более открыт публике, тем больше он представляет собой мишень для недобрых глаз и для злодейств, слухов. Таганка развивалась естественно. Высоцкий, Любимов, Золотухин, Давид Боровский и все мы были современниками; сегодняшние люди, т.е. потомки, многие вещи видят по-другому, портрет прошлого искажается: детали стираются, мелочи укрупняются. И кроме того, люди, которые вырывают Высоцкого из контекста времени и места, невнимательны к истине. Сейчас показали замечательный фильм: эстонцы снимали Володю Высоцкого в 1973 году, по-моему. Сегодня интересно слушать, как он дивно рассказывает о наших спектаклях. Он там постоянно говорит «мы, мы, мы», а не «я, я, я», как многим слышится сегодня. Ну как после этого можно говорить, что Высоцкий был выделен каким-то курсивом? Для Володи — поэта и человека, который на наших глазах писал потрясающие стихи, — было важно мнение тех, кто рядом и кто любит и понимает поэзию. В том числе и мою скромную персону задело его внимание. Мы все были вместе, это была компания, команда.

Счастье наше и счастье Володино, что черноземная почва театра в частности и искусства в общем была «в масть» ему как человеку необыкновенно одаренному! Если бы он не от поклонников, а от товарищей слышал, что он самый великий актер и великий поэт, он не выдержал бы и одного дня — по своему характеру. Я недавно читал правдивые хорошие вещи о Володе — о его доброте и о том, как ему важны были вокруг люди. Это было время равенства, время солистов в одном ансамбле. Конечно, выделялись Губенко, Славина, Высоцкий, Золотухин, Хмельницкий, Филатов, Шаповалов, Демидова, Полицеймако… В любимовском хоре работали солисты — это было особенностью нашего театра. У каждого своя судьба, и каждый — недоиграл. Володя недоиграл комических ролей, зато он никогда не ожидал, что сыграет Гамлета, или Лопахина, или Свидригайлова. Он терпеть не мог завистников из своего круга актеров, которые могли язвить: «Володька, ты что это со мной не поздоровался — считаешь себя великим актером?!» Его легко можно было ранить глупостью, рассердить фамильярностью и невежеством. При мне в Вильнюсе он своей реакцией испугал здоровенных мужиков, которые позволили себе с ним фамильярничать. В конце 1970-х ситуация начала меняться, он стал тяготиться театром, ему хотелось сидеть дома и писать стихи. В музее, в котором замечательно трудится команда Никиты Высоцкого, воспроизведен кабинет Володи — пишущего поэта. Как это интересно! А все остальное — неинтересно.

— Как-то я разговаривал с одним юмористом, хорошим человеком и большим мастером. Правда, то, что он делает последние 20 лет на эстраде, не вызывает уважения. Так вот, он говорил о Жванецком: зато я его образованней… В вашем театре тогда были люди, которые так же могли сказать о Высоцком?

— Володя был необыкновенно внимателен и любознателен. Вы могли ему что-то рассказать, чего он не знал, а через три дня он это же перерасскажет, но так, что вы своего рассказа не узнаете. В моей жизни я слышал трех гениальных рассказчиков: это Визбор, Высоцкий и Ваня Дыховичный. Это были рассказчики на уровне искусства. Вот у Володи был этот дар: чужую историю увидеть своими глазами. Если он знакомился с летчиком или с врачом, то проявлял просто цепкость гениального человека. Володе был интересен предмет жизни. Знаете фразу Марселя Пруста: «Жизнь — это усилие во времени»? Этого усилия во времени хватило Пушкину на то, что за неполные 37 лет он прожил несколько жизней, о которых до сегодняшнего дня открываются новые и новые подробности. Высоцкий, по причине бед и небрежности к человеку в нашей стране, понадобился людям больше, чем Пушкин. «Какое время на дворе, таков мессия», — сказал Андрей Вознесенский. Мне в радость, что Высоцкий и Гагарин считаются лидерами нации.

В день Володиных похорон 28 июля 1980 года мы были потрясены лицами «солистов» в нескончаемом потоке людей — от «Зарядья» до Таганки… Человеческие потоки текли в течение многих часов мимо нас. Этот страшный день с 30-градусной жарой и с людьми, которые сидели на крышах высоких домов, мне не забыть никогда… До сих пор никто не может объяснить: это феномен чего — феномен народа, феномен Высоцкого? А Белла Ахмадулина, человек необычайной чувствительности к людям, сказала в ту ночь: «Спасибо тебе, Володенька: ты показал нам сегодня, что население может быть народом».

— Недавно были напечатаны воспоминания Аркадия Высоцкого, сына Владимира Семеновича, о тех последних днях… Высоцкий был у мамы, Нины Максимовны, и мама звонила вам и Валерию Золотухину, ждала помощи, но никто не приехал. Это было или нет?

— Я был дружен с Ниной Максимовной, она бы не скрыла от меня такого упрека. Думаю, что это аберрация памяти у Аркаши. Как вы можете себе такое представить: вам звонит мать друга, пусть даже менее известного и важного, чем Высоцкий, говорит, что ему очень плохо, и просит вас приехать, а вы отказываете. Дикость и бред! Наверное, я должен вернуться к тому, о чем уже сказал: мы живем в такое время, когда прошлое переписывается. Иногда говорят «непредсказуемое будущее», а у нас в России — непредсказуемое прошлое. Иногда мне кажется, что это не люди эмигрируют в другую страну или в культуру, а просто нас покинула страна и навсегда уехала в эмиграцию. А что касается разных «новых песен о прошлом», то мне кажется, что будут вечно звучать слова любви, восторга, благодарности, и при этом вечно будет жить по отношению к великим «злое недобро» сплетен — и про Пушкина, и про Маяковского, и про Есенина, и про Высоцкого… Бог всем судья.

Александр Мельман

Читать полностью: http://www.mk.ru/culture/2015/08/09/veniamin-smekhov-esli-by-vysockomu-govorili-chto-on-samyy-velikiy-akter-i-poet-on-ne-vyzhil-by-i-odnogo-dnya.html

Золотой век Таганки с Вениамином Смеховым

Описание: Авторская программа Вениамина Смехова. Цикл состоит из кинорассказов о восьми спектаклях театра Юрия Любимова, периода 1964-1980 годов. О страстях и судьбах, о творцах и друзьях, сделавших старое уютное здание местом паломничества многих тысяч театралов со всего мира. Этот период назван "золотым веком", ибо премьеры того времени совершили почти сказочный прыжок с маленькой сцены Таганки в антологию театральных открытий ХХ века, в легенды и в учебники мирового театра.
Программа знакомит с биографией постановок, с нелегким временем репетиций и запретов. Герои рассказов Вениамина Смехова - это его партнеры и товарищи по сцене: Владимир Высоцкий, Зинаида Славина, Валерий Золотухин, Борис Хмельницкий, Алла Демидова, Леонид Филатов... Ведущий рассказывает и о других "действующих лицах" истории Таганки. Это поэты, композиторы, сценографы, писатели и те, кто спасал театр - "островок свободы". Это драгоценные имена для отечественной культуры: Дмитрий Шостакович, Давид Боровский, Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Всеволод Шкловский, Николай Эрдман, Энар Стенберг, Давид Самойлов, Евгений Евтушенко, Альфред Шнитке, Петр Фоменко... Использованы уникальные видео- и аудиозаписи спектаклей, архивная фотохроника, фотографии А. Стернина, О. Ширяевой, В. Плотникова. Многие материалы использованы впервые.
Телеканал "Культура" (Эфир 2012 г.)

Часть 1. "Добрый человек из Сезуана"


Часть 2. "Павшие и живые"


Часть 3. "Жизнь Галилея"


Часть 4. "Послушайте!"


Часть 5. "Пугачёв"


Часть 6. "Гамлет"


Часть 7. "Дом на набережной"


Часть 8. "Мастер и Маргарита"