Гарри Бардин

Дополнительно:

https://silver-voice.forum2x2.ru/t1707-topic?highlight=%D0%B3%D0%B0%D1%80%D1%80%D0%B8+%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%B4%D0%B8%D0%BD

https://silver-voice.forum2x2.ru/t747-topic?highlight=%D0%B3%D0%B0%D1%80%D1%80%D0%B8+%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%B4%D0%B8%D0%BD

Общество отшвартовывается от пристани «Государство»

Фильм о свободе в несвободном обществе снял степенный мэтр с характером юного бунтаря. Теперь он точно легенда. Документально доказано. Премией Федерации еврейских общин России «Скрипач на крыше». Бардин увековечен в номинации «Человек-легенда». Помимо обширной коллекции золотокрылых «Ник» в его собрании специальная награда от Папы Иоанна Павла II, «Золотая пальмовая ветвь» Канн, призы Анесси и прочих солидных фестивалей. Но на первом показе фильма «Слушая Бетховена» мастер всерьез волновался. Обратился перед началом к аудитории, во многом состоявшей из вложивших свои личные средства в создание картины на «Планете.ру», поблагодарил за помощь.

Название «Слушая Бетховена» не случайно. Тема Alegretto из 7‑й бетховенской симфонии, торжественное шествие, в котором «красота человеческого горя», — не давала ему покоя: «Я просыпался с ней и проваливался в сон. Пока однажды не понял предельно ясно: буду делать фильм о свободе. Сама музыка сформулировала идею, форму. Позвонил Спивакову. А он научен «горьким опытом», он же записывал аранжированную для нашего фильма «Гадкий утенок» музыку Чайковского. Он с опаской спрашивает: «Музыка будет какая? Надеюсь, не аранжированная?» И вот приехал я к нему в Дом музыки, рассказываю идею фильма. Он разводит руками: «Ну, это кандец. Тюрьма… Тогда встречное условие: музыку будем писать бесплатно». Из Дома музыки я буквально летел. Вечером Спиваков перезвонил: «Прости, я погорячился, не имею права принимать решение единолично, завтра на репетиции должен узнать мнение оркестрантов, готовы ли они бесплатно работать». Оркестр проголосовал единогласно».

Черно-белая урбанистическая геометрия. По расчерченным квадратам плитки ездят механические пылесосы и гусеницами давят редкие пробивающиеся в расщелинах зеленые ростки. Затем рукава пылесосов втягивают ссохшиеся листья. И снова все стерильно-серо. Но молодая поросль напористо пробивается зелеными стеблями, образуя свежесалатовый газон… который нещадно давят, вырывают с корнями, стригут разнообразные танки-газонокосилки-кусачки-экскаваторы с щупальцами. Армия машин газон закатывает в асфальт, растирая остатки зелени, увозит в контейнерах. И тогда над серо-серым городом встает яркое и страшноватое солнце.

Но кода фильма на теме из финала 9‑й симфонии — цветная, победительная. Как завещано Бетховеном и Шиллером: «О, братья, не надо печали». Кажется, здесь пробивается и пушкинское «Темницы рухнут — и свобода вас примет радостно у входа».

Этот оптимизм, наивный и неоправданный нынешней жизнью, очень бардинский. Хотя его социальные памфлеты, отягощенные философским подтекстом, окрашены различным настроением. Аллегорический «Конфликт», сооруженный из спичек, был наполнен напряженным беспокойством за мир, который магнитом тянется к войне. Финальный реквием: панорама из скрюченных обугленных спичек — поэтическая эпитафия милитаристскому безумию, воинству обреченных. «Адажио», разыгранное белыми и черными бумажными «голубями», — притча о неисцелимости ксенофобии, ненависти к белым воронам, к «другим», завершается на тревожном символе: вокруг «Постореннего» смыкается круг нетерпимых.

Но сейчас, когда война становится будничным фактом и массы дружными рядами вступают в кабалу добровольного рабства, Бардин выбирает иные краски. Бетховен писал свою оду «К свободе» (по цензурным соображениям названную «К радости») как вызов реакции, призыв к революции. И эта праздничная революционная страстность на экране перевоплощается в призыв: от черно-белого — к многоцветному пространству. Притча о свободе столь же проста и плакатна, как и предыдущие притчи о войне, о ксенофобии. Бардин никогда не боялся плакатности: ему важно достучаться до сердец.

Понятно, что в Минкульт за финансированием столь дерзкого проекта режиссер и не обращался. Обратился к людям через окно «Планеты.ру». Люди скинулись — проект «Слушая Бетховена» собрал рекордную сумму — 6 млн 150 тысяч. И вот сейчас зрители, своими средствами вложившиеся в картину, долго аплодируют, не отпускают режиссера. После показа интересуются, нет ли у него идеи следующего фильма. Готовы «скинуться».

Общество потихонечку отшвартовывается от пристани «Государство». Лечить, учить, помогать адаптации особенных детей, поддерживать умирающих, протягивать руку помощи беженцам, содействовать созданию независимых проектов… Сегодня благотворительность и краудфандинг превращаются в союз людей, ответственных за свой выбор. Наш выбор и наша ответственность — последние тучи рассеянной свободы.

Почти четверть века назад президент студии Уолта Диснея предложил контракт креативному режиссеру из России, в руках которого оживали не только пластилин («Брэк!»), но и проволока («Выкрутасы»), веревка («Брак»), столовые приборы («Банкет»). Он не уехал. Хотя признается, что было трудно и при советской власти. Но и тогда, и теперь он ценой огромных усилий делал лишь то, что хотел делать.

Лариса Малюкова
обозреватель «Новой»



Гарри БАРДИН: «Нас лишают надежды. Во что остается верить? В людей»

Пытаюсь быть свободным все 74 года, независимо от политических и идеологических установок. Всегда снимал свое кино, преодолевая внешние ограничения, запреты, но главное — стараясь сохранять ощущение внутренней свободы, не изменять себе.

Фильм «Конфликт» Госкино отказывалось принимать, ни на один фестиваль его не давали. Они говорили, что я нарушил принципы разделения войн на справедливые и несправедливые, мой фильм был слишком пацифистским для страны, играющей мускулами.

Я даже обращался за помощью к Генриху Боровику в Советский комитет защиты мира. Безрезультатно. Но мне важно было донести замысел до экранного воплощения, рано или поздно зрители фильм бы увидели. В этом смысле я молодец. Потом в перестройку Элем Климов повез представлять три фильма в Американскую киноакадемию: документальное кино Марины Голдовской, «Праздник Нептуна» Мамина и «Конфликт». После «Конфликта» зал встал. Как говорил Володин: «Справедливость на потом».

Времена не выбирают, и режиссеру у нас всегда трудно. Впрочем, если сравнивать с советской эпохой, сейчас много тяжелее. 20 лет назад была какая-то перспектива, сейчас она укорочена до невидимости. Иногда впадаю в депрессию, не вижу перспективы для себя, для страны, для моих внуков. Нас лишают надежды. Во что остается верить? В людей. Путин строил вертикаль, а люди строят горизонталь. Пришел снова час, когда надо браться за руки, «чтоб не пропасть поодиночке».

Для меня это замечательный в своей красоте способ существования. И если найдется идея, я вновь припаду к милосердным рукам тех, кто в меня верит. Это огромная ответственность. Хотя и раньше я отвечал за все, что снимал, не столько перед государством, сколько перед самим собой. Поэтому мои старые фильмы возвращаются. И не только «Конфликт», «Адажио», но вот сверхактуальными стали «Выкрутасы», в которых человек закручивает-ограждает проволокой свой дом, в самоизоляции превращая в «железо» себя и близких.

Мы снова отгораживаемся от мира колючей проволокой, опускаем железный занавес. Я собрался в Киев к сестре… оказывается, нужно приглашение. А у меня там могилы мамы и папы. Не думал, что доживу до подобного. Что делать в ситуации нагнетания истерии и абсурда? Мне кажется, — «делать», что можешь, в масштабах понимания личной свободы. Говорить, писать, снимать, помогать. Нас пугают с одной целью: чтобы мы не вякали. Вякают нерешительные бараны. Мы должны говорить, даже видя невозможность пробиться к аудитории. Чтобы не платить «молчаньем за причастность». И вновь актуален вопрос Галича: «И все так же, не проще,/Век наш пробует нас — Можешь выйти на площадь… В тот назначенный час?!»

http://novayagazeta.livejournal.com/4160933.html

Гарри Бардин: «Россия как-то ухитряется дружить с самыми отбросами человечества»

30 января в Москве будет представлен новый мультфильм Гарри Бардина «Слушая Бетховена». Автор популярных советских мультиков («Приключения Хомы», «Летучий корабль», «Пиф-паф, ой-ой-ой! ») и обладатель «Золотой пальмовой ветви» Каннского кинофестиваля создал свой новый фильм, собрав все средства через краудфандинг. Накануне этого события один из самых известных и титулованных российских режиссеров-мультипликаторов рассказал «Журналу» об «искусствозамещении», выборе для художника в России и современной анимации.

– У Вас есть цикл-трилогия «Конфликт», «Выкрутасы», «Адажио» – три философских притчи, в чем-то даже социально-политические. Есть ли у подобного рода анимационных фильмов будущее, есть ли зритель, которому это потенциально важно и интересно? Может ли мультипликация по-прежнему ставить перед собой сложные эстетические задачи и раскрывать сложные темы – философские, социальные?

– Я на этот вопрос ответил уже своим последним фильмом «Слушая Бетховена». Надеюсь, что он шумно войдет в кинематографическое пространство и не останется незамеченным. Я без излишней скромности отдаю себе отчет в этом. Так что я по-прежнему считаю, что мы вправе вторгаться в темы самые-самые, поднимать их и говорить честно и откровенно о том, что нас волнует.

– А разве искусство быть может нечестным?

– Может. Но в таком случае это уже не искусство. Это заказная продукция. «Продукт», как сейчас говорят. Я не люблю делать «продукты». Сейчас у нас в ходу слово «импортозамещение». Так вот это «искусствозамещение», которое производят «режиссеры-официанты» по принципу «Чего изволите?». Главное – свобода, чтобы люди выражали себя честно, откровенно и искренне.

– Вы любите пушкинское слово «вольность», говорили, что фильм «Слушая Бетховена» – «о торжестве и величии свободы». Светлана Алексиевич в своих книгах и интервью часто задается вопросом: почему наши страдания не конвертируются в свободу? Почему, пройдя через ад и понимая его, люди не становятся свободными?

– Искать логику в историческом процессе бессмысленно. Казалось бы, после жертв Холокоста, гибели шести миллионов евреев, все должны были оставшихся евреев носить на руках и занести их в Красную книгу. Но палестинцы хотят занести их в черную и не признают Холокост. Так что исторической справедливости искать не приходится. Россия проходит через какие-то исторические пороги, не приобретая опыта, наступая на те же грабли, и в этом смысле наша история недостойна подражания.

– Есть ли выход? Люстрация? Германию изменил Нюрнберг или поражение в войне? Наказание палачей может изменить дальнейшую историю, чтобы прошлое не повторилось?

– Сейчас готовится Конгресс российской интеллигенции, собираются сделать общественный суд над сталинизмом. Чтобы расставить точки над «і». Как бы в пику «Военно-историческому обществу» Мединского. Мой внук, которому 8 лет, умный мальчик, говорит: «Да, я понимаю, дедуля, что были темные страницы истории, но та история, которую мне рассказывает другая бабушка, она лучше, потому что ею можно гордиться». Это человеческая слабость, когда хочется гордиться. Или он говорит: «Да, Сталин – плохой человек, но он зато... Да, были убийства невинных жертв, но зато...» Я говорю: «Давай остановимся: он – убийца. И без всяких “но”. Он палач и не человек. И закончим на этом, поставим точку». Это я ему на ночь говорю. Он в ответ: «Я об этом подумаю». Проблема в том, что есть много умных взрослых людей, которые впали в ересь, и сегодня они демонстрируют это на всех федеральных каналах. Вот это «Крым – наш», и Грузия – «наш», и всё – «наш». Почему-то россиянам это в голову не пришло, когда палестинцы убивали евреев. Россия, наоборот, поддерживала Палестину, несмотря на то, что в Израиле живет четверть миллиона русскоговорящих – тогда этих «русских» не надо было поддерживать. Россия как-то ухитряется дружить с самыми отбросами человечества.

– В чем причина?

– Всё просто: приличное государство дружит с приличными государствами. А мы, чтобы сохранить свою власть в мире и продлевать миф про «биполярный мир», подбираем и вооружаем отбросы. Мы им даем деньги, наших военных специалистов, и дружим с этой падалью. Вот такая наша судьба. Для того, чтобы противостоять какой-то мифической «другой стороне».

– Вернусь к Алексиевич. Один из героев ее книги «Время second-hand» говорит, что последнее великое событие в его жизни – это Перестройка. Она считает, что вся демократия закончилась потому, что людям ничего не объяснили и ни у кого не было своей программы: экономической, политической. Вы согласны? Почему это произошло?

– Это как «Лиса и виноград»: лиса хотела дотянуться до винограда, а не дотянувшись, говорит, что он зеленый, и «не больно-то надо». Вот так и с демократией. Мы до демократии так и не дотянулись, не сделали ее реальной – и отвернулись, и запятнали ее словами «дерьмократия», «либерасты». На этом, кстати, сыграл Жириновский – он «приватизировал» сразу два великих значения, основав свою Либерально-демократическую партию. Теперь и к «либеральному», и к «демократическому» в России соответствующее отношение.

– Как всему этому противостоять?

– Одна женщина посмотрела мой фильм, поблагодарила и сказала, что это самое большое потрясения для нее за последние 20 лет и я своим фильмом дал надежду на выход из этого ужаса. «Мы переживем это, Гарри Яковлевич?» – спросила она у меня, как у пророка. Я ответил: если у вас есть лекарство, попытаемся. Ну не может быть ужас без конца, не может. Это же должно когда-то взорваться. И те 80 с лишним процентов, которые поддерживают нашего президента, так же с легкостью отвернутся от него, когда жрать будет нечего.

– Альберт Швейцер говорил, что «чистая совесть – уловка дьявола». С другой стороны мы видим, как читающие, пишущие и вроде думающие люди становятся моральными уродами. Какие взаимоотношения у дара и совести? И не убивает ли талант сговор с властью?

– Нужно иметь внутренний стержень, чтобы оставаться белой вороной. Когда большинство называет черное белым и наоборот, очень тяжело не дать себе усомнится, верить себе и не торопиться отдать свой голос большинству. Очень страшно оставаться на обочине, потому что ты беззащитен. Но если ты уверовал в это, знаешь, что с тобой есть много порядочных людей, которым ты доверяешь – нужно и должно быть в меньшинстве. Что до соглашательства с властью… Я помню, как еще режиссеры старой школы говорили: вот «для них» я сделаю три-четыре спектакля, а потом – для души. Так вот, Товстоногов «для них» не делал ничего. И он не потерял свою душу до смертного часа. А Ефремов лавировал. Делал, например, свою трилогию «Декабристы», «Народовольцы», «Большевики». Они думали, что перехитрят советскую власть: три для них, четвертую для себя. А на четвертую уже души не оставалось. Душа – как шагреневая кожа, скукоживается от частого употребления не по назначению.

– Можно ли сегодня художнику в России оставаться «над схваткой». Это безнравственно или такая позиция может быть оправдана?

– Как сказал классик, жить в обществе и быть свободным от общества невозможно. Режиссер, художник – фигура публичная, общественная, он должен чувствовать себя частью этого процесса, общества, он знает его болячки и о них высказывается. Мой сын Павел Бардин снимает острое политическое кино. Мы с ним исповедуем примерно один и тот же подход. Можете не называть такое искусство политическим – но оно должно быть актуальным и адресным, чтобы человек, живущий в это время, глядя на экран, мог себя ассоциировать с экраном, чтобы он понимал, что ему посылают привет-мессидж с экрана, и он его ловит. Это к нему обращаются. Конкретно к этому человеку, живущему в этой стране в это время. Художник острее чувствует время. Про политиков наших этого не скажешь. У них отсутствует стратегия, а тактика – и та плохая, она делает нашу страну изгоем. А художник обязан остро чувствовать время и отражать его. Я про настоящих, честных художников, конечно.

– В профессии для вас главное – отсутствие компромиссов. А в человеческих отношениях, есть ли у вас чаша, которая переполнится, после чего вы не сможете общаться с человеком?

– Близкому человеку я могу простить все. Кроме убийства. Могу простить многое, потому что я его люблю. С ним связана моя жизнь, и вычеркнуть из жизни не могу. А другу, который перестал быть другом, я не прощаю. Стараюсь не говорить ему об этом, но исключаю момент общения, потому что для меня это, по сути дела, предательство, когда человек исповедует совершенно иное, мне чуждое. Я горжусь тем, что вхожу в политсовет Конгресса российской интеллигенции, я был в Комитете защитников Болотной площади, ходил честно на эти заседания суда, на заседания «Парнаса», куда приходили Михаил Касьянов, Людмила Михайловна Алексеева, Боря Немцов – я с этими людьми заодно, мы противостоим этому полозу. Ну что делать? Можно оказаться иногда и на наковальне. Но ты сам выбрал это.

– Поговорим об анимации. Смотрите ли Вы «пиксаровские» мультфильмы, японскую анимацию? Как относитесь к компьютерной анимации?

– Я предпочитаю ручной метод, потому что рука человека всегда отражается на биополе экрана. Когда я смотрю компьютерную анимацию, я чувствую присутствие на экране машины, это обезличивает. Но в конечном счете, главное – это о чем кино. Всегда видно, когда оно сделано талантливым человеком – просто он использует компьютер как инструмент. Если хорошо сочетается техника, технология и нравственный аспект – получается талантливо, как, например, «Король-лев». Мой внук, например, смотрит сериал про барашка Шона Ника Парка. И у него меняются представления о том, кем он хочет быть. Как-то он мне сказал: «Хочу быть мультипликатором – как ты, дедуля». Но потом увидел у меня на монтажном столе мой новый фильм. Попросил посмотреть, вроде все понял. А потом говорит: «Ну, дедуль, необязательно делать политические фильмы. Ты же когда-то делал и “Дорожную сказку”, и “Приключения Хомы”, и там не было никакой политики. Почему тебе обязательно нужно делать политическое?». И я вдруг подумал: «Боже мой! В нем растет чиновник из Министерства культуры!» Я испугался, и теперь думаю…

– В СССР анимационные фильмы были не только полноценной частью «взрослого» искусства, но и главной забавой и воспитателем малышей. Как вы оцениваете состояние постсоветской детской анимации?

– Должен сказать, что из всех этих «Лунтиков» и «Смешариков» наиболее соответствуют моим профессиональным представлениям «Маша и медведь». Это профессионально сделано. Всё остальное… Когда я застал своего внука за просмотром «Смешариков», говорю: «Яша, ты мой внук, и смотришь это?!» Он отвечает: «Дедуль, не подумай, это не для головы, это для глаз». Вот так он оправдался. Хочется ему, чтоб мелькало что-то на экране. А с телевидения вот хорошая анимация ушла. И это государственная политика. И проявляется она не только в этом. Депутаты Госдумы задумали, например, восстановить пионерскую организацию. Мне только не хватало моего внука видеть в красном галстуке! Я на этом галстуке повешусь. Там, глядишь, и комсомол придумают восстанавливать. Власти нужно безмозглое поколение, которое можно легко зомбировать.

– Вы как-то сказали, что мультфильм можно сделать и из «Войны и мира», и из «Братьев Карамазовых» – но делать это незачем. С другой стороны, вы сказали, что «Мастер и Маргарита» – типичная тема для мультипликации. Есть ли критерий, из чего можно делать анимационный фильм, а из чего нет?

– Главное – не забираться на чужие территории, не пытаться подражать художественному кино. Мультипликация говорит языком метафоры, образа, языком парадокса. Мы можем бросить вызов Господу Богу, и создать свой парадоксальный мир, который будет совершенно иначе воспринят – и заставить зрителя посмотреть на одно и то же явление с совершенно другого ракурса. В этом наша возможность и задача.

http://journalby.com/news/garri-bardin-rossiya-kak-uhitryaetsya-druzhit-s-samymi-otbrosami-chelovechestva-564

Режиссер Гарри Бардин снял мультфильм на народные деньги
Он считает, что без юмора в России не выжить

- Может ли сегодня мультипликатор себя прокормить? Посоветуете ли идти в эту профессию молодой девушке?

- Если девушка выйдет замуж за обеспеченного человека, тогда у нее не будет проблем. Но мультипликация может прокормить. Я же живу. Богатства не обещаю, но счастливую и интересную жизнь - да.

- Все ли из того, что вы хотели сделать, удалось реализовать?

- Что хотел, то снял. А получилось или нет - это уже вопрос к зрителю. Я делаю фильмы для всех. Верю в то, что дети со временем станут взрослыми, и нескромно надеюсь, что они посмотрят мои фильмы не один раз. Я не создаю на века, не ставлю себе такой задачи. Снимаю о том, что меня волнует. К созданию просто смешных фильмов, ради ржачки, я не готов.

- Способствует ли отечественная мультипликация воспитанию достойных людей?

- Не льщу себя надеждой, что анимация может изменить сознание. Она может на него влиять. Но брать на себя такую ответственность она не должна. Ради чего снимается кино? Хочу достучаться до тех, кто имеет иную точку зрения, на мой взгляд, - неправильную. Я пытаюсь разубедить в этом. Анимация сегодня ударилась в коммерческую развлекательность. Отражение реальности есть в авторской мультипликации, которая у нас не очень популярна.

- А какие работы ваших коллег произвели на вас впечатление за последнее время?

- В фаворитах - сделанный несколько лет назад фильм моего ученика Александра Петрова «Моя любовь» Мне нравятся работы Константина Бронзита, в том числе и номинированные на «Оскара» «Уборная история – любовная история» и «Мы не можем жить без космоса».

- Слышали о скандале, который разгорелся вокруг Константина Бронзита и его поездки на церемонию «Оскара»? Министр культуры обвинил его в самопиаре.

- Я верю Бронзиту, а министру Мединскому не верю, и уж тем более в самопиар Бронзита. Это очередной ляп Мединского.

- Почему вы пошли в актеры, а потом распрощались с этой профессией?

- Виноват в этом театр. Я работал в Театре имени Гоголя, и там легко было разочароваться в актерской профессии. Через пять лет пыль кулис меня уже не вдохновляла. Но сожалеть мне не приходится. Я обрел другое.

- Люди собирали деньги на ваш фильм «Слушая Бетховена». Вас теперь приводят в пример, как рекордсмена краудфандинга, наряду с Борисом Гребенщиковым. Но ответственность велика перед теми, кто отдал вам свои кровные.

- Я снял «Слушая Бетховена» на народные деньги. Наверное, сказалось неплохое отношение ко мне и к тому что я делала на протяжении сорока лет. Я прекрасно понимал всю степень ответственности и очень переживал, чтобы люди, посмотрев мой фильм, не сказали: «И на эту дрянь мы давали денежки!». Я показал нашим акционерам картину «Слушая Бетховена». Никто из них не плюнул в мою сторону, все остались довольны. Я говорил им, что мне не очень удобно просить деньги. Но из зала раздались крики: «Просите. Поможем». А в Минкульт обращаться - я зарекся. По инициативе Владимира Спивакова мой фильм показали в Доме музыки. Три моих картины сопровождало выступление оркестра. В первом отделении показали «Гадкого утенка», во втором – «Чучу»-3, а под финал - «Слушая Бетховена». Я обратился к Владимиру Спивакову, когда снимал этот фильм. И он аранжировал мне музыку Бетховена, а оркестр записал. И поставил одно условие: «Мы будем писать музыку бесплатно». А потом позвонил и сообщил: «Я поступил, как Хрущев, - по-валюнтаристки. Нарушил демократические принципы. Не посоветовался с оркестрантами». Он их собрал и поставил вопрос на голосование: «Кто за то, чтобы записать для Гарри Бардина музыку бесплатно?» А я горжусь тем, что оркестр проголосовал единогласно. Я приветствую краудфандинг, возникший в Америке в 2009 году. Там дело доходит до того, что старушки через него собирают деньги на курортное лечение, операции и отдых. И народ скидывается. Это благородно. Собирают деньги на пластинки, спектакли, кино. В пику власти, выстроившей вертикаль, народ выстраивает свою горизонталь. Как пел Булат Окуджава - возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть по- одиночке.

- Что вы испытываете — тревогу страх? Рухнули ли ваши надежды?

- Есть разочарования, тревоги, но страха я не испытываю. А за внуков беспокоюсь. В какой стране они будут жить? Меня больше заботит то, когда, наконец, начнут говорить правду. Количество лжи зашкаливает. Столко не было даже в брежневский застой. Был у нас диктор Юрий Левитан, которому доверяли. А нынешних его коллег я называю клеветанами. И они формируют сознание зрителя, не я со своей мультипликацией. Да ее и мало кто видит — по телевизору не показывают, разве что в интернете. Поэтому я на пиратов не сержусь. Меня заботит то, что мы оцениваем историю, подминая ее под сегодняшний день. Как двойки в дневнике подчищали когда-то, чтобы мама не волновалась, также поступают и с историей. Мы подчищаем черные страницы истории. Иначе, как беспамятством это не назовешь. Когда общественную организацию «Мемориал» приравнивают к статусу иностранного агента - это безнравственно. Предавать забвению прошлое - недостойное занятие.

- Какие у вас взаимоотношения с сыном – режиссером Павлом Бардиным?

- У нас - общие взгляды. Мы с ним смотрим в одну сторону. Если бы разные были, то я бы, наверное, отрекся от него.

- Что за страсти опять вспыхнули вокруг картины Павла «Россия 88»?

- Судьба этой картины не задалась, хотя ее премьера состоялась на Берлинском кинофестивале. Она была заявлена в конкурсе, но из-за напора России, опасавшейся, как бы фашисты не дали приз российскому фильму про фашистов, ее показали в другой программе. На фестивале «Дух огня» в Ханты-Мансийске она получила приз. Но потом власть очухалась, посыпались обвинения, срывались показы. Автобусы с сотрудниками ФСБ подгоняли к кинотеатрам под предлогом, что там заложена мина. Грубо работали в полной уверенности в своей безнаказанности. Какой-то умник в Санкт-Петербурга подал моего на сына в суд, обвинив в экстремизме, в то время, как он выступил против неонацистов. По моему мнению, власть должна была поддержать такую картину. Потом в Самаре преподаватель университета подал обратился в судебные инстанции. И если бы суд счел фильм экстремистским, то показывать его в России было бы нельзя. А мой сын получил за «Россию 88» кинопремию «Ника» в номинации «Открытие года». Так что теперь у нас на двоих в общей кошелке шесть «Ник». Я горжусь им. Он совершил гражданский поступок. А спустя семь лет уже в Нарьян Маре Павла обвинили в том, что неонацисты в каком-то ролике используют кадры из его фильма. Но они могут и из фильма «Освобожение» Озерова взять кадры с Гитлером. Так что же запрещать «Освобождение»? Это же глупость несусветная. Правда, уже вечером того же дня Генпрокатура сняла с «России 88» все обвинения. Но в течение целого дня картина была запрещена. У меня душа болит за сына. Он снял 16-серийный фильм «Салям Масква». И вот уже несколько лет он лежит на полке у Эрнста. Я фильма не видел. Но в Омске на фестивале «Движение» он получил призы за сценарий и изображение. Портят моему сыну биографию. Ему 40 лет. Это самый плодотворный возраст для режиссера.

- Вы сами страдали за свою позицию?

- До сих пор страдаю. А разве мой сын не страдает? Разве на нем нет черной метки, как и на мне? Когда вы меня видели в последний на центральных каналах? Я сам себя задвинул. Вышел из Союза кинематографистов, не хожу в Министерство культуры. Оказался на обочине. Я выступаю за справедливость. Человек не может называться гражданином, если живет, как трава. Не могу не входить туда, куда входят порядочные люди, каковым я себя тоже считаю. В моем возрасте пугаться уже нечего. Я - патологический оптимист. Жить в России без юмора – это конец. Тогда надо мылить веревку и искать крюк. Когда слышу разговоры по поводу импортозамещения, вспоминаю песенку, которую пел Олег Ефремов в фильме «Айболит 66»: «Это даже хорошо, что пока нам плохо». Вспоминаю и слова Владимира. Зельдина, сказанные на его 100-летии: «Нам раньше говорили, что будем жить лучше, а теперь нашим детям говорят, что хорошо мы жили тогда».

http://www.mk.ru/culture/2016/02/14/rezhisser-garri-bardin-snyal-multfilm-na-narodnye-dengi.html

Гарри Бардин: "Компромисс с властью для меня невозможен"

На минувшем Каннском фестивале в секции «Двухнедельник режиссеров» с успехом прошла мировая премьера фильма Гарри Бардина «Слушая Бетховена». Обладатель «Золотой пальмовой ветви» (фильм «Выкрутасы», 1988), Бардин считает эту картину высказыванием о торжестве и величии свободы. О том, как создавалась картина, о своем кино и нынешнем ощущении жизни кинематографист рассказал кинокритику Антонине Крюковой для "Независимой газеты".

– Гарри Яковлевич, метафора в вашем фильме точная и чрезвычайно выразительная: страшные металлические монстры, с каждым разом все более изобретательные, наступают на зеленые ростки, давят их, но те, несмотря ни на что, решительно прорастают вновь сквозь серые цементные плиты. Кажется, вопрос актуальности вашего фильма сегодня – риторический…

– Сегодня в России, я думаю, этот разговор особенно актуален. Образ этих лязгающих железных механизмов олицетворяет нынешнюю государственную машину. «Вихри враждебные веют над нами» – такое сейчас состояние страны. Я, переживший уже две оттепели, снова вступать в заморозки не согласен. Так что замысел возник из нашей действительности. Мы придумали этот образ с замечательным художником Кириллом Чёлушкиным, который сейчас живет в Париже. Все это время мы общались с ним по скайпу, обговаривая детали. Он по электронной почте присылал мне наброски, а я объяснял ему, как я все это вижу, он снова все перерисовывал и т.д. Вот так мы в конце концов и пришли к железным чудовищам, которые вы видели в фильме. Я никогда не пользуюсь компьютерной графикой, как сейчас модно. Все мои фильмы – это ручная работа.

– Тем не менее «Слушая Бетховена» внушает оптимизм, оставляет надежду на то, что мы прорвемся, – вы в это верите?

– Вот и директор Каннского фестиваля поблагодарил меня «за симфонию надежды», как он выразился. Я в это верю. И я должен дать зрителю надежду. И себе тоже. Но это не призыв к восстанию. Я считаю, что человек, покинув материнскую темницу, появляется на свет, с рождения руководствуясь свободой, – это главное. И если ему ее ущемляют, то для властей предержащих это чревато революциями, бунтом, бессмысленным и беспощадным…

– В ваших фильмах всегда много музыки, а в случае двух последних она звучит как главная тема. В «Трех мелодиях» это Сен-Санс, Массне и легендарная композиция Луи Армстронга Let my people go, в «Слушая Бетховена» – «Ода к радости» и Allegretto из Седьмой симфонии. Но что для вас первично – музыка или история?

– В фильме «Слушая Бетховена» сначала в голову пришла музыка, она довлела надо мной, и я не мог понять: зачем и почему? А через два месяца этих мук пророс замысел фильма, а дальше я уже придумывал, что и как это будет. Во-первых, я люблю музыку и считаю ее одним из составляющих компонентов фильма – она выражает и подкрепляет мою идею и работает на нее. Во-вторых, я предлагаю эту музыку зрителю, который смотрит фильм и испытывает те или иные чувства, а тех зрителей, кому она не известна, с ней знакомлю. В следующем фильме тоже будет музыка, я уже знаю, какая. Самому страшно до чертиков приступать к проекту с такой музыкой, но я уже написал сценарий.

– Предыдущие «Три мелодии» были частично сняты на зрительские пожертвования, на этот раз вы опять прибегли к краудфандингу, полностью собрав бюджет для «Слушая Бетховена». Почему не обратились в Министерство культуры?

– Закончив «Три мелодии», я решил больше туда не обращаться. Ведь министерство тогда выставило мне штраф в 200 тысяч за нарушение сроков производства, который мне пришлось заплатить, – никакие справки о том, что я был болен, представленные в министерство, не возымели действия. После такого этического финала я сказал себе, что с этими людьми больше общаться не буду. Хотя Мединский признался, что вырос на моих фильмах. Но я не доволен, каким вырос министр. За «Слушая Бетховена», выдвинутый на Каннский фестиваль, я отвечаю перед зрителями, чтобы они знали, что их кровные денежки потрачены не зря.

– Что для вас самое трудное в контактах с чиновниками министерства?

– Всегда нужно сохранять себя, свой позвоночник – не сгибаться, оставаясь самим собой в любой ситуации. Пока мне это удавалось. Во всяком случае, ни за один мой фильм мне не стыдно. Ни при советской власти, ни сегодня не было такого, чтобы я находился в разладе с самим собой, прогнулся, изменил что-то в своем замысле или сценарии. Это, конечно, непросто. Но я сейчас не буду жаловаться, чего мне это стоило, однако, если ты хочешь сохранить себя, оставаться верным профессии, значит, должен идти на какие-то издержки собственного здоровья, но не на компромисс. В моем понимании профессионализм – это бескомпромиссное доведение замысла до экранного воплощения. То есть без единой уступки, без всяких поправок на то, что не было денег, что была плохая погода, камера сломалась, пленку засветили и так далее – это никого не волнует. Зрителя уж точно. Я должен сделать так, как задумал. В этом смысле я не могу предъявить себе какие-то претензии, и когда пересматриваю свои фильмы, то меня ни разу не посетило сомнение – дескать, вот тут надо было бы переснять, а я не переснял, дал слабину, пожалел мультипликаторов. Я всегда всё доводил до ума, до кондиции и требовал этого прежде всего от себя самого, несмотря ни на какие проблемы, которые только и порождали во мне спортивный азарт преодоления.

Все мои фильмы, в том числе и «Слушая Бетховена», сделаны не в патриотическо-православном русле – они далеки от того, что хочет видеть власть. И следующий будет таким же, поэтому я не буду даже пытаться обращаться в министерство. Вот и сейчас буду заниматься привычным делом – собирать деньги.

– При этом министерство и Фонд кино обеспечивают бюджетами военно-патриотические, псевдоисторические проекты и особенно комедии – наверное, такой вкус у чиновников. Но причем здесь зритель?

– Конечно, это их вкус, а зритель смотрит американское кино и не ходит на российское. Если музыкальные пристрастия президента Путина не распространяются дальше «Любэ», то министра Мединского – дальше комедий. И что, он собирается финансировать проблемное кино, которое вскрывает какие-то язвы нашего времени, ставит вопросы перед обществом, заставляет его задуматься? У них есть определенная пропагандистская траншея, по которой они гоняют режиссеров. Если кто-то в нее не вписывается, то выскакивает из процесса. Я не могу понять, как мой сын Павел Бардин, которому сорок лет и у которого, казалось бы, самый продуктивный режиссерский возраст, не имеет возможности снимать. А он многое может рассказать про эту жизнь. Более того, сериал «Салам, Масква!», который он снял для Первого канала и который получил приз на фестивале «Движение» в Омске, уже семь лет лежит на полке.

– Какой, по вашему мнению, должна быть политика государства в сфере искусства?

– Они должны отстать от тех, кто занимается искусством, не давить, не покушаться на свободу мыслить и выражать свои идеи, о чем я и высказался в «Слушая Бетховена», не навязывать православие, военно-патриотическое воспитание, как власть это понимает. Что касается государственного финансирования, то идеальные взаимоотношения власти и культуры должны быть как у фон Мекк и Чайковского: деньги дает, а жениться не требует.

– Вам часто приходилось сражаться за свои фильмы?

– Практически за каждый. В советские времена давила цензура – приходилось отстаивать и сценарии, и уже готовые картины. Правда, экономически было по-другому: смету фильма я не знал, не интересовался, сколько стоит метр пленки. А сейчас, когда я стал еще и продюсером, поневоле приходится считать деньги, думать о том, чем платить людям, сколько стоит пленка, как починить крышу арендованного помещения, которое занимает моя студия «Стайер». К тому же наступают еще более сложные времена – к экономическим проблемам присовокупилась еще и вернувшаяся цензура, чего не было последние 15 лет. И хотя декретов на этот счет пока нет, она существует как негласное распоряжение.

– Год назад на телеканале «Россия К» («Культура») вам посвятили четыре вечера, тогда же прошла ретроспектива вашей анимации вместе с «Тремя мелодиями». Телевидение стало единственной возможностью, чтобы увидеть ваши фильмы?

– Получается, что так. Но еще DVD – фирма «Приор» недавно выпустила коллекцию моих мультфильмов, куда, правда, не вошел «Слушая Бетховена». Из того, что я снял в последние годы, единственный «Гадкий утенок» был в прокате. А «Три мелодии» показали только в кинотеатре «Пионер» и в клубе «Эльдар». Но и эта картина, и «Слушая Бетховена» не являются прокатными единицами, потому что их хронометраж – 18 и 10 минут – для этого не подходит. Раньше существовала практика, когда несколько старых моих фильмов плюс новый можно было бы объединить в блок для показа в кинотеатрах, что я и предлагал, но прокатчики не заинтересовались. Я понимаю, что «Слушая Бетховена» федеральные каналы не возьмут. Кроме вот этих вечеров на «Культуре», они уже 25 лет меня не показывают, исключив из списка живых. Когда с Первого канала мне позвонили с просьбой об интервью, я ответил, что их зрители меня не знают, и отказался.

– Телевидение вообще не показывает авторскую анимацию, хотя, помнится, в 2011 году на знаменитой встрече тогдашнего премьера Путина с аниматорами говорилось о том, что надо решать этот вопрос, однако до сих пор ничего не изменилось. Почему деятели отечественной мультипликации бездействуют?

– Ну а что вы предлагаете – брать арматуру и двигаться на «Останкино»? Ведь эта встреча на самом деле не имела существенных результатов, хотя на ней говорилось о больших вложениях государства в нашу отрасль, о серьезном подходе к анимации, но воз и поныне там. Тех пятисот миллионов рублей, которые Путин тогда отписал, хватило разве что на латание дыр. А в принципе нужно было организовать академию для подготовки мультипликаторов, сделать все необходимое для того, чтобы, как говорят китайцы, цвели все цветы: и авторская, и коммерческая, и рекламная продукция – все это должно быть и развиваться. Мы многое теряем из того, что было наработано в советское время, и в какой-то степени предаем школу советской анимации, которая была замечательная. К сожалению, распалась связь времен. Такие качества нашей мультипликации, как лаконизм, метафоричность высказывания, неподражаемая авторская интонация, свое лицо и свой стиль, которыми она всегда отличалась, мы можем утратить в связи с засильем коммерческого диктата продюсеров, которые хотят получить прибыль, побуждая режиссеров снимать полнометражные фильмы. То, что делается сегодня, конечно, ниже среднего уровня советской мультипликации, но народ не очень щепетилен и принимает то, что есть: шевелится, и слава богу.

– Вы как-то сказали, что некоторые наши мультипликаторы считают, что нужно поскорей запрыгнуть в американскую телегу, чтобы привлечь массового зрителя. Им это удалось сделать: нынешние полнометражные анимационные фильмы снимаются в подражание американским – как вы их оцениваете?

– Продюсеру нужны конкретные деньги, он изучает спрос рынка, а рынок таков: российский зритель подсел на американскую мультипликацию. Значит, вослед этому успеху надо делать нечто похожее – то, что будет съедено. То есть, если там делают гамбургеры, то и нам надо делать не бутерброды, а гамбургеры. У нас почти нет удачных примеров полнометражной анимации. Я не поклонник всей этой незатейливой былинной эпопеи про богатырей: это больше американский продукт, нежели российский, – по рисунку, по движению, по монтажу. И, конечно же, это не национальный наш продукт. Очень редко бывают удачные вещи – скажем, сериал «Маша и Медведь» имел большой коммерческий успех, куплен многими западными странами. Ребята, которые его затеяли, доказали, что на нашей основе можно сделать качественное кино. Это коммерческая мультипликация, но высокого класса. А с авторской дела обстоят плохо, потому что ее никто не видит, продюсеры в ней не заинтересованы, потому что навара с этого не имеют. Как правило, она не дотягивает до полного метра – обычно это высказывание, метафора на 10–20 минут, что не имеет спроса на рынке.

– Вопреки продюсерской незаинтересованности авторская анимация все же существует – скажем, петербургский режиссер Константин Бронзит был даже номинантом нынешнего «Оскара». Кого еще вы можете назвать из аниматоров, которые сегодня занимаются авторским кино?

– Могу назвать Александра Петрова, который, правда не знаю, снимает ли «Алые паруса», а если снимает, то это будет пуля. Михаил Алдашин, Иван Максимов, Михаил Тумеля замечательные, очень талантливые аниматоры. Молодых я не очень хорошо знаю, но не так давно был во Франции на биеннале по драматургии анимации и познакомился там с Наташей Чернышевой, которая сняла свой первый фильм, завоевавший немало международных призов. А показала она мне тогда незаконченную картину, над которой работала, а теперь, наверное, закончила – я был просто очарован. Я всегда испытываю радость, когда встречаю талантливых людей. Наташа из Екатеринбурга, где довольно сильная школа анимации, но училась она во французском городе Валансе, там же и проходила практику. Есть у нас замечательная Лиза Скворцова с ее превосходными «Колыбельными мира». Я думаю, что Россия в этом смысле богата на таланты. Другое дело, что они учатся за рубежом, а не у себя в стране, но, к сожалению, у нас такой возможности нет. А нужно бы успеть передать опыт советской мультипликации молодым, которые встают на крыло, чтобы они понимали, что история этого искусства начинается не с их дня рождения, что было много хорошего и до них, и чтобы они брали на вооружение все то, что было достигнуто.

– Вы ни с кем из коллег не общаетесь?

– Ну, в общем-то, очень редко. Я действительно живу на отшибе, делаю свое дело, и все. Не вхожу ни в какие ассоциации, вышел из Союза кинематографистов, который, на мой взгляд, себя исчерпал, а под руководством Михалкова он становится бессмысленным, потому что никакое это не братство, а просто властная вертикаль его самого. Пусть он и радуется, но только без меня.

– Вы подписали «Манифест в защиту демократии», где говорится о современной внешней и внутренней политике государства, в частности, о возврате к диктатуре и подавлению свобод. Это подлинный текст, который вы действительно прочли, и есть ли толк от таких манифестов?

– Да, этот текст мне прислал Лев Пономарев, и я его подписал, потому что согласен с каждым его словом. Обращение интеллигенции в защиту демократии должно быть услышано – если не властью: она глуха, то хотя бы нашими соплеменниками – российскими гражданами, что есть люди, которых это заботит, в надежде, что их так же заботит, как и нас, и что они находят своих единомышленников – подписантов. Вот в чем и заключается толк этого манифеста.

Антонина Крюкова
"Независимая газета"

http://www.ng.ru/cinematograph/2016-06-02/8_bardin.html