Покаяние

Новый арест историка Юрия Дмитриева по надуманному сфальсифицированному поводу вновь ставит вопрос: кто и почему ему мстит?

В прошлом году Андрей Туоми разместил в ФБ очень правильный, как мне кажется, текст.



Много думаю, читаю и пишу о "деле Дмитриева". Не хочу сейчас ничего говорить о суде, о том чудовищном в своей нелепости обвинении, которое ему предъявлено. Просто хочу, чтобы вы взглянули на эту фотографию, этого человека и зафиксировали в своей памяти несколько простых истин.
Взгляните на эти черепа и выходные отверстия от пуль в лобной доле. Это именно выходные отверстия, которые, в отличие от входных, более разрушительны. Если провести прямую линию, то можно понять, где примерно находится отверстие от входа пули. Это нижняя часть затылка. Людей убивали выстрелом в затылок из полюбившегося чекистам-расстрельщикам нагана. Не все черепа пробиты навылет, наган - не ТТ, убойность не та, не каждую голову насквозь пробьет.
Говорю об этом спокойно, потому как видел достаточно много черепов убитых солдат. Убитых из винтовок и пулеметов. Не избирательно, не в затылок, а вслепую, издалека: в лоб, сбоку, в щеку, в нос, в глаз, вскользь, навылет вместе с каской... Это в бою, это другое...
А тут... Тут фотография не убитых, а забитых людей. Забитых, как скот. Сначала их ставили на колени, а потом стреляли в затылок склоненной головы, так, чтобы палачу удобно было стрелять. Как мясники на скотобойне...
Я не знаю, о чем думали эти люди. Те, которые стреляли. Какие они искали и находили себе оправдания? Наверное, думали, что, да, это враги и шпионы. И охотничье ружье, найденное у моего деда - это достаточное основание, чтобы заподозрить его в терроризме и расстрелять. И раз фамилия финская, империалистическая, значит надо убивать. Оправдание всегда и всему найдется. Ни один ведь пристав или уфсиновец не сорвал с себя погоны и не бросил их на пол, сопровождая Дмитриева в суд. У всех всегда есть оправдание. Нет дыма без огня. Раз есть фото, значит есть основание заподозрить его в педофилии. Я исполняю свой долг и приказ. Так положено... Оправданий всегда находится тьма. И у всех. От конвоира до судьи. Их всех кто-то в чем-то обязывает. Они все - люди системы. Они всю грязную работу выполняют для государства, во имя государства и от имени государства. Государство их наняло быть конвоирами, судьями и палачами. Ничего личного. И от тех, которые в Сандармохе заряжали свои наганы очередными семью патронами, они ничем не отличаются. Ничем. Они не хуже их и не лучше. Они такие же. Просто из другой эпохи. Более утонченной и циничной.
Ну и о том, о чем говорить в нашей стране не принято. О геноциде. Кто этот седой человек, записывающий на крышке гроба что-то в свой поисковый блокнот? Юрий Дмитриев - скажете?
Нет, ребята, это не просто Юрий Дмитриев. Это наша с вами совесть. Это тот, кто годами лопатой, мотыгой, кисточками и дневниковыми записями очищает нашу совесть от крови и грязи. Поднимает наверх и очищает. Долго, нудно, тяжело и неблагодарно. В одиночку. За всех 140 миллионов. За всех, кто вымазан в этой грязи и в этой крови уже которое поколение подряд. За всех нас, кто не нашел в себе силы сказать: да, я тоже виноват в том, что это произошло. Я тоже виноват в том, что это снова вернулось.
Мы живем в очень циничном и лживом мире. В мире, который называется Российская Федерация. И вроде каждый из нас все понимает. И вроде каждый из нас патриот. И вроде каждый из нас готов жизнь положить за своих детей, и каждый вроде бы хочет добра и процветания своей родине. Но почему-то все вместе - мы подлое, циничное и лживое государство. У всех у нас не так много кусочков совести, которые могут хоть как-то оправдать нас, хоть как-то реабилитировать. И один из них - Юра Дмитриев. И даже этот маленький кусочек совести народа мы не можем защитить... До чего же мы докатились, ребята...

https://www.facebook.com/photo.php?fbid=1887922621419360&set=a.1704646779746946.1073741829.100006049201896&type=3&theater

Помнится, когда смотрела фильм Тенгиза Абуладзе "Покаяние", сцена с выбрасыванием тела отца из гроба сильно шокировала. Тогда я не задумывалась над глубочайшим смыслом этой сцены, а вот сейчас прихожу к выводу о том, что не вырваться нашей стране из этого адского круга, если ее народ не осознает мрак и ужас нашего прошлого, когда и впрямь "людей забивали, как скот", не признает это и не назовет преступление преступлением. Но преступления советской власти этим не ограничиваются. Самое страшное заключается в том, что она растлила души людей, внушила, что цель оправдывает средство, что всё можно ради этой цели. Она превратила огромное число людей в палачей, которым всё дозволено, с которых ничего так и не спросили, которые прожили свою жизнь в довольстве и сытости и передали своим потомкам уверенность в том, что они "право имеют". И вот теперь их потомки опять творят беспредел, они опять "право имеют", а люди, словно загипнотизированные кролики перед удавом, молчат. И совершенно не исключается тот вариант, когда их опять начнут забивать, как скот. Вот только с Юрием Дмитриевым расправятся и возьмутся за остальных, которые опять промолчали...
Нельзя молчать!

В карельском урочище Сандармох за 15 месяцев - с 11 августа 1937-го по 27 ноября 1938-го - было расстреляно свыше 9500 человек. 6067 имен стали известны благодаря труду Юрия Алексеевича Дмитриева, который в конце 90-х обнаружил места массовых захоронений в Сандармохе и Красном Бору. Большую часть заключенных первого соловецкого этапа – 1111 человек - выстрелом в затылок убил капитан госбезопасности Михаил Матвеев. Именно в этом этапе был уничтожен цвет украинского возрождения - Лесь Курбас, Николай Зеров, Николай Кулиш, Валерьян Пидмогильный и другие, порядка ста человек.

В ноябре 1937-го Матвеев передал руководство расстрельной бригадой начальнику 5-го отделения 3-го отдела ББК НКВД Ивану Бондаренко и его заместителю Александру Шондышу. В расстрельных протоколах исполнителя Шондыша писали без инициалов, зачастую - со строчной ("шондыш"), видимо, он не пользовался особым расположением даже в среде палачей. Шондыш убил 2119 заключенных, участвовал в 273 расстрелах, в том числе в самом массовом (21.01.1938), когда за одну ночь расстреляли 452 человека. Приговорен к высшей мере в Петрозаводске в октябре 1939-го. Михаил Матвеев в 1939-м был осужден на 10 лет, после начала Второй мировой освобожден досрочно. Занимал руководящую должность во внутренней тюрьме Управления НКВД Ленинграда. Награжден орденом Ленина. Умер в 1971 году.

Книгу Юрия Дмитриева «Место расстрела – Сандармох» сложно назвать книгой в привычном понимании слова. Это перечень убитых и их расстрельные дела.Те имена и те дела, которые удалось восстановить. Страшный документ, за которым годы кропотливого труда. Работа не закончена, но в декабре 2016-го Юрий Алексеевич был задержан, арестован, в апреле 2018-го оправдан.14 июня 2018 года Верховный суд Карелии отменил оправдательный приговор, Дмитриев опять арестован, на него заведено новое уголовное дело.

«Иногда ноги до самой задницы стопчешь. Начинаешь с точки, потом расширяешь область поисков. Ходишь, ходишь… Я однажды за день две пары башмаков стер. Куда ни посмотришь - ямки, ямки, ямки, ямки, ямки, ямки, ямки, ямки, ямки, ямки, ямки… И начинаешь ощущать глубину трагедии. Когда первую могилу вскрыл, в моем дежурном сундучке нашлась церковная свеча. Поставил крест на могиле, стал молиться: помяни, Господи. И такой то ли стон, то ли шелест ветра: и меня вспомни, и меня, и меня…
Мою душу поздно менять тюрьмой».

Андрей Зубов. САНДАРМОХ

Вот за что судят Юрия Дмитриева. Это из нашей книги "История России. ХХ век". Том II. c.279-283.

Место массового убийства людей в Карелии – Сандармох:
«К 1937 году места расстрелов заключённых и трудпоселенцев Белбалткомбината (ББК) постепенно отдалялись от Медвежьей Горы. Расстреливали обычно в лесу вдоль Повенецкого тракта… С началом репрессивной операции в 1937 г. расстреливать возили за 16 километров… Медвежьегорская (Медвежьегорско - БелБалтлаговская) опербригада для проведения массовых расстрелов была создана в августе 1937 г. – всего около 30 человек из 3-го отдела ББК, включая некоторых бывших заключённых и даже заключённых с неотбытым сроком. Одни отвечали за подготовительные работы в лесу (рытьё ям, костры), другие за вывод обречённых из камер изолятора и связывание верёвками, третьи – за конвоирование, четвертые – за приведение приговоров в исполнение. Ещё были шоферы и проводники служебных собак. У всех отобрали дополнительные подписки об обеспечении строжайшей секретности. В распоряжении опербригады были две грузовые машины для перевозки заключённых к месту расстрела (трёхтонки, видимо, ЗИС-5) и одна легковая. Приговоры в Медвежьей Горе в это время чаще других приводили в исполнение начальник 5-го отделения (по борьбе с побегами) И. А. Бондаренко и зам. начальника 3-го отдела А. Ф. Шондыш. На легковой машине обычно ездил старший из начальников, принимающих участие в расстрелах. Спецработы шли за дополнительную оплату, от 180 рублей за лесные работы, до 240 рублей шофёрам и конвоирам. Исполнители приговоров, видимо, получали больше…

В число обычных средств, которые использовались в Медвежьей Горе для операций по приведению приговоров в исполнение, входили верёвки для связывания, верёвочные петли и тряпки (полотенца) – для придушивания или удушения сопротивлявшихся или кричавших. Избивали руками, ногами, оружием, чем придётся. При Бондаренко всегда находилась, в виде «личного холодного оружия», – железная трость длиной около метра, толщиной около сантиметра, остроконечная с одного конца и с молотком и топориком с другого, нечто вроде ледоруба, эту трость подарили Бондаренке при открытии Туломской ГРЭС, которая строилась руками заключённых, на трости была памятная надпись «Тулома».

А.Р.Матвеев (зам. Начальника АХУ) привнёс в обычную процедуру ленинградский опыт. По его указанию и эскизу были изготовлены две берёзовые круглые дубинки, длиной 42 см, толщиной 7 см и ручкой длиной 12 см. Эти дубинки в Медвежьей Горе называли «колотушками», «вальками», «деревянными палками» и использовали для «успокоения», «усмирения» связываемых или уже связанных заключённых при малейшем поводе и без повода. Крикнул – удар, задал вопрос – удар, повернулся – удар. Колотушками наносили удары по голове, плечам, в грудь, живот, по коленям. От удара по голове двухкилограммовой колотушкой человек чаще всего терял сознание. Голову разбивали до крови, иногда проламывали черепную коробку и убивали. Ещё страшнее были удары железными тростями (по образцу первой была изготовлена вторая – гранёная, остроконечная с одного конца, с приваренным молотком с другого). От удара железной тростью молоток или лезвие топорика входили в тело, легко перебивались ключицы. Особым приёмом стало протыкание тела острым концом трости.
Колотушки и трости использовались в изоляторе, по пути от изолятора в лес (конвою на каждой грузовой машине выдавалось по колотушке и трости) и, наконец, у расстрельной ямы.

Почему избивали заключённых? Избивали от страха, от боязни бунта, нападения и побега. В большинстве своём изнеможённые заключённые не могли оказывать серьёзного сопротивления. Тем более женщины, старики и больные (двоих из Соловков доставили в парализованном состоянии). Но отчаянные смельчаки всегда найдутся, кто-то из соловчан в первый же день расстрелов смог освободиться от верёвок в машине, напасть на конвоира и нанести рану при помощи утаённого ножа. Избивали, потому что была установка: бить врага на каждом шагу, применение «мер физического воздействия» разрешил ЦК ВКП(б). Избивали, потому что входили в раж, находясь в неврастеническом состоянии. Ведь каждый раз предстояло убивать десятки и сотни людей, которым даже не объявляли о бессудном приговоре. В предчувствии смерти обречённые требовали прокурора, заявляли о пытках и лживых обвинениях во время следствия, обзывали палачей гитлеровцами. Наконец, избивали («глушили кадров») просто, чтобы к могильным ямам привезти тех, кто был жив, «чуть тёпленькими». Так, в Москве для доставки на Бутовский полигон использовали автозаки с заглушками, пуская газ в кузов, а в Петрозаводске применяли «галстуки» – то есть удавки, придушивали петлёй на шее. В общем, при приведении приговоров в исполнение не всегда уже было необходимо расстреливать.

В изоляторе ББК можно было разместить 200–300 или более человек для подготовки к расстрелу. Процедуру хорошо отработали. Основные действия совершались в трёх помещениях: комнате опроса и «установления самоличностей» (она же «комната вязки рук», вероятно – канцелярия изолятора), «комнате вязки ног» и в «ожидальне».

Из дежурной комнаты изолятора вызывали заключённого с вещами, спрашивали о профессии и говорили, что ведут на осмотр врачебной комиссии. Так легче было успокоить, раздеть и осмотреть человека. В «комнате вязки рук» за столом сидели начальники операции и задавали обычные вопросы по «установочным данным». После сверки данных опрашивающий произносил условную фразу: «На этап годен». Тут же двое хватали заключённого за руки и резко выворачивали их назад. Третий немедленно начинал жёстко связывать руки. Поскольку никакой медосмотр и этап не предполагал выкручивания и связывания рук, люди кричали не только от боли, но и просили объяснений, спрашивали: «Зачем вяжете?». Сидящий за столом доставал колотушку, просил подвести заключённого поближе и со всей силы ударял по голове. В случае крика один из чекистов хватал заключённого за горло и душил до прекращения крика. В случае попыток сопротивления при связывании на заключенного набрасывались все, кто был в комнате, и избивали до потери сознания чем попало. Забитых насмерть выносили в уборную (разбитые головы обвязывали тряпками). В этой же «комнате вязки рук» отбирались деньги, часы, другие ценные вещи и складывались в ящик начальственного стола. Затем заключённого выводили или тащили в следующую комнату. Здесь снимали оставшуюся верхнюю одежду, то есть раздевали до нижнего белья, и связывали ноги. Ноги связывались, очевидно, настолько, чтобы можно было делать крохотные шажки. Подготовленных таким образом усаживали или укладывали в «ожидальне». Когда набиралось 50–60 человек, конвоиры начинали грузить (носить на плечах) в кузов каждой грузовой машины по 25–30 человек. В кузове были скамейки, но усаживали на них редко – на тряской ухабистой дороге связанным сидеть было трудно, они сползали, что крайне раздражало конвоиров. Обычно в кузове всех укладывали. В каждую машину усаживался конвой – по четыре человека и проводник с собакой. Перед выездом заключённым демонстрировали колотушки и железные трости для острастки. Хотя обычно они молчали даже при избиениях, кто от потери сознания, кто от страха. Караван из грузовых и замыкавшей их легковой машины выезжал из ворот изолятора. Никого из заключенных не имели права вернуть обратно в изолятор.

Команда, работавшая в лесу, загодя выкапывала большие глубокие ямы в лёгком песчаном грунте. Подле ям разводили костры – для обогрева конвоя и освещения места в ночное время. Приезжали машины, их подавали к ямам.

Расстреливали непосредственно в яме. В ямах работали Матвеев, Алафер, Бондаренко и Шондыш. «Культурное» объяснение Матвеевым процедуры расстрела выглядит так: «В указанной яме приказывали арестованному ложиться вниз лицом, после чего в упор из револьвера арестованного стреляли». Но так можно было бы поступить со здоровыми и загипнотизированными людьми. На деле было не так. Заключённых подносили или подтаскивали к яме. В это время не все из них даже подавали признаки жизни. Тех, кто казался ещё бодрым или что-то говорил, били по голове колотушкой. Особо ненавистных избивали чем попало и сколько хватало сил. Подавали на дно ямы. Там укладывали половчее и стреляли в упор в голову.

По завершении расстрелов машины отправлялись обратно. И так за ночь делали несколько рейсов. С последним рейсом отвозили убитых в изоляторе. Женщин возили отдельно (иногда или часто – на легковой машине). К четырем утра операцию заканчивали.

Вещи расстрелянных хранились без всякого учёта в кладовой изолятора, оттуда вывозились на чердак опердивизиона и в кладовую 5-го отделения, которым руководил Бондаренко. Из вещей, оставшихся после расстрела соловчан, были сшиты два пальто и особые тужурки, в которых начальственные участники операции ездили на расстрелы… Весной 1938 г. начались аресты сотрудников 3-го отдела ББК, через год в Ленинграде арестовали Матвеева. Произвели учёт вещей расстрелянных и отметили – нерасхищенное: чей-то микроскоп, чью-то готовальню, чью-то гармонь, чьи-то шинели, чьи-то ситцевые дамские платья, чей-то детский пиджачок...; выданное сотрудникам 5-го отделения (где хранились вещи): костюм, брюки, джемперы, шапки, сапоги, платье, патефон, бильярд...; сданное в финотдел ББК НКВД: деньги, кольца жёлтого и белого металла, зубы и коронки жёлтого и белого металла, икону, образок, кресты, царские монеты…
Это место, в 16 километрах от бывшего изолятора, близ старого песчаного карьера на 19-м километре дороги Медвежьегорск–Повенец, нашла 1 июля 1997 г. совместная карельско-петербургская экспедиция общества «Мемориал». По просадкам почвы насчитали на поверхности более 200 ям размытых прямоугольных очертаний. Две ямы вскрыли до обнаружения останков расстрелянных. Место назвали по близкому урочищу: Сандармох.

В сентябре 1997 г. под надзором прокуратуры были полностью вскрыты ещё три ямы. На глубине более двух метров находились останки расстрелянных, расположенные упорядоченно в несколько слоёв. В одной яме насчитали 36 человек, в другой – 85... Нашли также пистолетные гильзы и пули, несколько предметов обихода. Не все черепа имели пулевые отверстия.
Началась история мемориального кладбища «Сандармох» – бывшего места расстрелов тысяч жителей Карелии, заключённых и трудпоселенцев Белбалтлага. Каждый год 5 августа, в очередную годовщину начала сталинской репрессивной операции, здесь проходят Дни памяти». – А.Я.Разумов. Скорбный путь Соловецких этапов. Продолжение поиска // Ленинградский мартиролог 1937-1938. Книга памяти жертв политических репрессий. Т.8. Январь-февраль 1938 года. СПб., 2008. С. 659-663.

https://www.facebook.com/andrei.b.zubov/posts/2136995863252420

Серышев Анатолий Анатольевич. Начальник управления ФСБ по республике Карелия. Он очень хочет посадить Юрия Дмитриева. За то, что Юрий Дмитриев раскапывает ямы с расстрелянными НКВД в Карельских лесах. За то, что он одну за другой вскрывает новые страшные страницы нашей истории. Истории о том, как сотни людей ставили на краю ямы на колени, наклоняли им голову, чтоб стрелявшему было удобнее целится в затылок. Дмитриева обвиняли в педофилии(!) В педофилии, Карл, пожилого ученого! Даже в наше подлое время эксперты доказали его невиновность, а суд его оправдал.
Но человек на втором фото недавно стал Помощником Президента. И...Юрия Дмитриева арестовали снова. И дело снова закрутилось.
У меня два вопроса к нам ко всем: 1. Когда снова нас поставят на колени на краю ямы?
2. Как вы думаете - в курсе ли этой истории Президент?

https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=1906830186043158&id=100001485866041

Архивы Великой Отечественной войны Указом президента засекречены до 2040 года.
Архивы НКВД - до 2050 года.

Им есть, что скрывать, им есть, чего бояться.

вообще кошмар конечно. в народе говорят, что Гагарину те же товарищи(НКВД) подстроили катастрофу. и то же архивы открывать не хотят. только может к 2050г.

81 год назад с этого документа начался "БОЛЬШОЙ ТЕРРОР".

Второго июля 1937 года на места ушла подписанная Сталиным телеграмма — немедленно приступить к казням враждебных элементов.

Письмо Александра Введенского Даниилу Хармсу из ссылки (июнь 1932 года): «Здравствуй, Даниил Иванович, откуда это ты взялся. Ты, говорят, подлец, в тюрьме сидел. Да? Что ты говоришь? Говоришь, думаешь ко мне в Курск прокатиться, дело хорошее. Рад буду тебе страшно, завтра же начну подыскивать тебе комнату. Дело в том, что я зову сейчас сюда Нюрочку, если она приедет, хорошо бы, если бы вы вместе поехали, то надо будет тебе найти комнату, та, в которой живу я, очень маленькая, да и кровати нет, и хозяйка сердитая, но авось что-нибудь придумаем. Может быть, две комнаты сразу достанем. Одну для меня с Нюрочкой, другую для тебя. Когда будешь выезжать, дай телеграмму, буду встречать. Телеграфируй номер поезда и день приезда. Только что получил от тебя телеграмму и сам не свой от радости, прямо писать не могу. Ну целую тебя крепко. Будь здоров. Шура. Сияю, как лес».

В декабре 1931-го Александр Введенский был арестован как член реакционной группы, шел по одному делу с Даниилом Хармсом, Игорем Бахтеревым, Александром Туфановым и другими. Им инкриминировали «заумное жонглерство», «поэзию классового врага» и «литературную литургию», отвлекающую советский народ от социалистического строительства. В 1932-м выслан в Курск, где некоторое время проживал с Хармсом. В 1934-м вернулся в Ленинград, затем переехал к новой жене в Харьков. В 1937-м у них родился сын. В сентябре 1941-го арестован за «контрреволюционную агитацию».

"Ранним утром, почти ночью, как и полагается в таких случаях, пришли эти ребята. Александр Иванович, дети и обе женщины (жена и теща) встретили их удивительно по-деловому и спокойно, будто давно ждали. Не было слез. Было полное молчание (отец и дядя Галины Борисовны в свое время уже были забраны). В неестественной тишине был сделан обыск, на пол вывалены рукописи и письма. На прощанье он подошел к каждому, поцеловал».

При подходе немецких войск к Харькову Александр Введенский был этапирован в Казань, скончался в пути от плеврита. В архиве Казанской психиатрической больницы есть акт о его смерти, наступившей 19 декабря 1941 года. Точное место захоронения неизвестно.

Сохранилась последняя записка: "Милые, дорогие, любимые. Сегодня нас увозят из города. Люблю всех и крепко целую. Надеюсь, что все будет хорошо, и мы скоро увидимся. Целую всех крепко, крепко, а особенно Галочку и Наталочку. Не забывайте меня. Саша".

Когда я вырасту большой

Когда я вырасту большой, я снаряжу челнок.
Возьму с собой бутыль с водой
И сухарей мешок.
Потом от пристани веслом
Я ловко оттолкнусь,
Плыви, челнок! Прощай, мой дом!
Не скоро я вернусь.
Сначала лес увижу я,
А там, за лесом тем,
Пойдут места, которых я
И не видал совсем.
Деревни, рощи, города,
Цветущие сады,
Взбегающие поезда
На крепкие мосты.
И люди станут мне кричать:
"Счастливый путь, моряк!".
И ночь мне будет освещать
Мигающий маяк.

https://www.facebook.com/piatetskaya/posts/2161452340561499

В этой теме много документальных материалов о судьбах репрессированных людей, убитых и замученных системой, покалеченных жизнях членов семей "врагов народа".

https://silver-voice.forum2x2.ru/t1697-topic?highlight=%D0%B1%D0%B5%D1%81%D1%81%D0%BC%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%BD%D1%8B%D0%B9+%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%B0%D0%BA

Что жители окрестных городов и поселков думают о Сандармохе, массовых расстрелах и репрессиях

В 1997 году Юрий Дмитриев вместе с Ириной Флиге и Вениамином Иофе нашли место захоронения первого соловецкого этапа, 1111 человек. Но впоследствии оказалось, что на том же урочище захоронено гораздо больше людей: заключенные Белбалтлага, сосланные в Карелию и просто жители окрестных деревень: звонари, плотники, кладовщики. О том, что их родные не сгинули в далеких лагерях, а лежат рядом, в двадцати — сорока километрах, местные жители узнали только тогда. И вернули себе отнятую память.

Таисия Федоровна Макарова, Медвежьегорск
Утром мы ушли в школу, а папа собирался на работу. Он был завскладом, работал через дорогу от дома. Так больше мы его и не видели: пришли домой — а его нет, забрали прямо с работы. Вечером того же дня у нас дома был обыск. У мамы была шкатулка, она туда складывала письма старших дочерей, они жили в Петрозаводске. Они [следователи] всю ее перетряхнули, а больше у нас и не было ничего, кровати, да и все.

Это был 37-й, мне было десять лет. Помню, что всех забирали, дом у нас был в центре, и рядом была остановка автобусная. Утром идешь, и слышно одни только слезы и плач. Люди идут на работу и плачут ревом: у всех забрали кого-то.



Вечером дома тоже были одни слезы: к нам приезжала папина сестра, мои старшие сестры из Петрозаводска приехали. Всего нас у папы было шестеро, и без него совсем горько жить стало. Тяжело.

Мы его искали, мама ездила в Медгору, сестры писали, но ничего нам не сказали. Один раз только передачку приняли, мы передали сапоги: уже потаяло все, а его в валенках забрали. Так больше и ни слова. Мы в Повенце жили, и когда мимо нашего дома заключенных вели на канал [в поселке Повенец располагаются первые шлюзы Беломорско-Балтийского канала. — Прим. ТД], мы садились у дома на скамейку и смотрели: вдруг папу увидим. А их много было, они шли, и шли, и шли. Никого мы не увидели, и мамочка наша так и умерла, не зная, где же он лежит. Так мы ничего о нем не слышали и не знали.

Только когда раскопки начались у нас на Сандармохе [в 1997 году Юрий Дмитриев с коллегами обнаружил массовое захоронение расстрелянных неподалеку от станции Медвежья Гора, там захоронено порядка девяти тысяч человек. — Прим. ТД], мы узнали, что он там. Заглянули в «Поминальную книгу» [книги со списками репрессированных жителей Карелии, которые составлял в том числе Юрий Дмитриев. — Прим. ТД] и нашли его фамилию. Все плакали, все. Поехали на Сандармох с сестричкой Раей, туда, идем по лесу, и как будто нас притянуло к какому-то месту. Там и поставили ему памятник.

Когда я узнала, что папа там, стало обидно. Не дали ему жить! Ведь если бы он был жив, у нас была бы совсем другая жизнь, мы бы выучились все… Но теперь мы хотя бы знаем, где он, можем к нему прийти. Я думаю, тогда искали вредителей, а забирали невинных людей. А они ни в чем не были виноваты и могли бы жить и жить.

«Осужденных к высшей мере наказания привозили на машине в предназначенное для этого место, то есть в лес, вырывали большие ямы, и там же, то есть в указанной яме, приказывали арестованному ложиться вниз лицом, после чего в упор из револьвера в арестованного стреляли».

Из следственного дела Михаила Матвеева, капитана госбезопасности, руководившего расстрелами на Сандармохе

Людмила Яковлевна Степанова, Медвежьегорск
Ночью пришли за нашим, в дверь постучали. Он сразу понял, что это за ним: у нас дом был в деревне, туда даже дороги толком не было, только пешком идти, кто это еще может быть ночью? Он, еще когда его в первый раз арестовали и отпустили, сказал маме: «Даша, если ночью придут, это за мной». Так и было. Мама рассказывала, что у нас из деревни тогда всех мужиков позабирали, остался один конюх Яша, самый непутевый из всех.

«Приступив к операции в Медгоре, я столкнулся с тем, что имевшаяся в 3-м отделе ББК оперативная машина в пути следования с людьми к месту приведения приговоров в исполнение выходила из строя на очень оживленной дороге, где приходилось стоять по несколько часов. В пути следования были случаи, когда репрессированные кричали, что их везут на расстрел, и для того чтобы предотвратить возможные эксцессы со стороны осужденных, я предложил Шондышу сделать деревянные “колотушки” как холодное оружие».

Из показаний Матвеева на суде

Нас осталось пятеро у мамы, все девчонки: с 28 года, с 32 года, с 34 года, я с 37-го и Валя с 39-го. Мы с ней были уже от другого отца. Когда война началась, мне было четыре, а самой младшей два. И нас эвакуировали в Заонежье.

И там мы стали голодать. Младшая, Валя, тогда умерла: лежала в доме на лавке, протянет руку и говорит все время: «Дай-дай-дай». А мы с сестрой тоже лежали, опухшие, как две чурки, уже умирали. Тут наша хозяйка заболела, мама стала за ней ухаживать, и она разрешила дать нам из-под сметаны простокваши. Так мы и выжили.

После войны вернулись мы домой. Без мужа маме было очень тяжело: ее отправляли на лесозаготовки, и мы всю зиму с сестрой одни, ей одиннадцать, мне восемь. В школу я ходила в солдатских сапогах, которые в доме у нас нашла. Один только раз мама пошла попросить, чтоб нам дали ткани какой, одежду нам пошить. Ей тогда сказали: «Ты рот закрой. Твой муж знаешь где? И ты там будешь».



«Сам изолятор, где подготовляли людей к отправке на расстрел, не соответствовал действительности. Стены в изоляторе были деревянные, и малейший крик мог отразиться на лицах, сидящих в изоляторе, осужденных к вмн, и такие условия работы нас заставляли бояться малейшего крика».

Из показаний Матвеева на суде

Про него мы ничего не знали. Я четыре класса закончила, пошла работать, мама отдала меня в няньки в Медвежью гору. Учиться дальше не получилось. Потом пошла работать на [Беломорско-Балтийский. — Прим. ТД] канал. Про него уже тогда говорили, что на костях он построен.

А в 50-х пришла бумага, что умер наш Федор в Норильске от брюшного тифа. А с ней прислали 100 рублей: мама нам тогда эти деньги на четверых сестер разделила и каждой дала по 25 рублей. Я купила себе штапель на платье.

А потом оказалось, что ни в какой Норильск его не повезли. Нам в 90-х всем, у кого родители расстреляны, раздавали «Поминальные книги». Там мы его и нашли, да не только его, а и всех наших, деревенских. Там и брат его, и у тетки муж, Горбачев. Я, конечно, потрясена: то говорили, что он где-то там в Норильске умер, а оказывается, вот он, рядом лежит! На сорок километров отвезли и расстреляли.
жьегорска
Я думаю, за это ответственно высшее руководство страны. Гибли ни в чем не повинные люди. Наш плотником был, так за что его? Дровни вязал. Просто вредительство: всех мужиков позабирали перед войной.

«В конце ноября или в начале декабря м-ца 1937 г. в комнате связывания рук, когда один осужденный устроил большой эксцесс, я, боясь, что его крик донесется до изолятора, в котором находилось свыше трехсот человек, приговоренных к вмн, и они могут устроить бунт, нанес ему один удар колотушкой».

Из показаний Долинского на суде по делу Матвеева

Тамара Семеновна Шикова, село Сосновка
Мои дедушка и бабушка по материнской линии, Александра Дмитриевна и Иван Федорович, жили в Калининском районе. В 37-м дедушку забрали. Мы о нем больше ничего не слышали. Я только слышала, что к бабушке как-то раз приходил ее бывший сосед и рассказывал, что видел его в 1941-м на южном направлении в штрафбате. Так он там и сгинул. У бабушки было пятеро детей, она понимала, что ей одной с ними не выжить. Поэтому она решила поехать в Ленинград и оставить детей на вокзале, чтобы их устроили в детский дом.



Старшего она оставила с собой, грудного ребенка отдала бездетной семье, а остальные попали в детский дом. Потом война началась, старшие сыновья были в армии, маму мою она забрала к себе, а младшая девочка эвакуировалась с детским домом из Ленинграда, и поезд попал под обстрел. Маму и бабушку эвакуировали в Сибирь, и там мы прожили до 1953 года, потому что колхозникам не давали паспортов. В 1953 году Сталин умер, нам дали паспорта — и мы уехали в Карелию.

Бабушка замуж еще раз так и не вышла, все повторяла, что лучше ее Ванечки никого нет. Но говорить что-то об этом боялись, всю жизнь боялись, и когда я ее просила, говорила: «Бабушка, давай попробуем найти», она отвечала: «Не вороши. Я боюсь того времени». Я его в списках искала, так и не нашла.

События тех лет я до сих пор не могу осознать. Еще перед самой войной к моей бабушке пришел ее сосед. Упал к ней в ноги и говорит: «Александра Дмитриевна, прости меня. Это я донес на твоего Ваню». А донес из зависти просто: дедушка у меня был умница, работник, на все руки мастер. За это и погорел. Вот как это объяснить? Сосед пришел, каялся, прощения просил. Но она сказала: «Бог тебя простит, а я прощения тебе дать не могу».

А на Сандармохе место всегда было нехорошее. Даже когда еще не было открыто ничего и мы ничего об этом не знали. Как-то раз мы с мужем поехали на велосипедах за грибами. Заехали далеко и попали туда [на Сандармох. — Прим. ТД]. Стали собирать грибы, а мне стало не по себе. Говорю мужу: «Эдик, поедем отсюда поскорее. Мне тут жутко».

Александра Алексеевна Басалаева, Пиндуши
У меня оба деда репрессированные. Папин отец был сапер, служил в лейб-гвардии в Семеновском полку, в саперной бригаде. Получил два Георгиевских креста: один первой степени, один четвертой степени. Он был в колхозе бригадиром, и кто-то на него донес: его обвиняли в том, что погибла лошадь, и за это его отправили на десять лет в лагеря в Коми. Он выжил, но вернулся весь больной.

Мамин папа был кулак: две десятины земли, лес. Ночью приехали и забрали его. На него донес председатель колхоза, и его расстреляли, лежит он под Ленинградом. Мне мама рассказывала о своем отце, моем дедушке, которого расстреляли, говорила, что он был замечательный хозяин, чистюля, умница… Рассказывает, но добавляет: «Саша, никому не говори». И говорила еще так: «У истории завязаны глаза. Но придет время, и все откроется. Придет время, люди узнают, что творилось в 1937—1938 годах».

Сама мама, Аполлинария Кирилловна, в войну работала продавщицей на станции Идаль и рассказывала мне: «Очередь стоит, а кто-то из людей просит: “Полина, дай на завтра хлебушка!” Она говорит: “Не дам. Ты съешь разом, а потом у тебя не будет”. Ей начальник так и объяснил: “Даже если плачут, мол, дай! Ты сама реви, а не давай». И мама, и папа уехали из деревни, потому что очень тяжело было в колхозах, у обоих всего по четыре класса образования.



Когда я в 97-м узнала о Сандармохе, я была потрясена. Теперь езжу туда каждый год пятого августа. Кладу цветочки к какой-нибудь могилке и вспоминаю обоих дедов. Я не понимаю, за что расстреливали ни в чем не повинных людей. Я писала в ФСБ, мне прислали оба дела, одного деда и второго. Ведь это смешно читать! Какой-то смешной поклеп. Сталин объявил тогда, что обостряется классовая борьба, вот и начали хватать просто крепких мужиков, у которых было крепкое хозяйство.

«Однажды в пути следования грузовая машина с людьми испортилась и встала в деревне Пиндуши. В это время один из осужденных стал кричать, что могла услышать проходившая публика. Для того чтобы не расконспирировать нашу работу, нужно было принять соответствующие меры, но стрелять в машине не было никакой возможности, завязать полотенцем рот также нельзя было, так как арестованные лежали сплошным покровом на дне кузова, и я, чтобы усмирить кричавшего осужденного, железной тростью как холодным оружием проколол осужденного насквозь, тем самым прекратил крик».

Из показаний Михаила Матвеева

Елена Ершова, деревня Брюхово
Так сложилось, что оба моих родителя стали брюховчанами. Прабабушка по отцовской линии рассказывала, что ночью к ним постучались и на черном вороне увезли прадеда. А ее с двумя сыновьями выслали сюда, в Карелию. Они оба были финны. Петр Федорович и Анна Давыдовна Раутанен, жили в Ленинграде, в Токсовском районе. По маминой линии мой дед тоже был репрессирован: в войну попал в плен, потом его из концлагеря освободили американцы, а в СССР его тут же арестовали и тоже выслали в Карелию.



Прабабушку я хорошо помню. Она прекрасно говорила на финском и всегда выделялась: владела несколькими языками, шила себе совсем другие платья, нашивала туда необычные рюши, внешность у нее была совсем другая…

В 1956 году прабабушке прислали лжесвидетельство о смерти: написали, что прадед умер в 1942 году от абсцесса легких в Кировской области. А на самом деле его расстреляли почти сразу после ареста. Это мы уже узнали, когда подняли архивные документы. Я думаю, что история моей семьи — это одна миллионная того, что было в стране. Люди прошли через ад. О Сандармохе мы хотя бы знаем, а сколько еще может быть вдоль канала таких же захоронений, которые никто никогда не найдет?

У нас в Брюхове стояла полуразрушенная деревянная церковь: ее еще в 30-х закрыли, но службы и алтарь тут были до 1942 года. Потом она долгое время стояла в запустении, разрушалась, и у нас сердце обливалось кровью. Сейчас мы ее восстанавливаем. И эта церковь, и Сандармох, это все одна эпоха. Мы восстанавливаем разрушенное, занимаемся прошлым, чтобы у наших детей было будущее.

Михаил Матвеев — капитан госбезопасности (до революции — подручный слесаря). В 1937 году руководил расстрелом 1111 заключенных первого соловецкого этапа. По итогам работы награжден, но в 1939 году арестован. Вместе с ним арестовали сотрудников отделения НКВД Беломорско-Балтийского канала Шондыша и Бондаренко. Завели дело о превышении служебных полномочий и «негуманном» обращении с заключенными. На допросах и в суде арестованные энкавэдэшники рассказали, как именно проводились расстрелы. Матвееву дали 10 лет лагерей, но уже в 1941 досрочно освободили, и он продолжил службу в НКВД. Умер в 1971 году.

https://takiedela.ru/2018/07/u-istorii-zavyazany-glaza/?utm_source=facebook.com&utm_medium=social&utm_campaign=sandarmoh--respublika-kareliya--odno-iz&utm_content=20770056

В июле 1937-го Ираклий Андроников приехал по делам в Ленинград и, выйдя из дома ранним утром, увидел Николая Олейникова. «Коля, куда так рано?» - окликнул он его и тут же осекся. Рядом с Олейниковым шли двое. Коля улыбнулся.

Я влюблен в Генриетту Давыдовну,
А она в меня, кажется, нет -
Ею Шварцу квитанция выдана,
Мне квитанции, кажется, нет.

Ненавижу я Шварца проклятого,
За которым страдает она!
За него, за умом небогатого,
Замуж хочет, как рыбка, она.

Дорогая, красивая Груня,
Разлюбите его, кабана!
Дело в том, что у Шварца в зобу не,
Не спирает дыхания, как у меня.

Он подлец, совратитель, мерзавец -
Ему только бы женщин любить...
А Олейников, скромный красавец,
Продолжает в немилости быть.

Я красив, я брезглив, я нахален,
Много есть во мне разных идей.
Не имею я в мыслях подпалин,
Как имеет их этот индей!

Полюбите меня, полюбите!
Разлюбите его, разлюбите!

Поэт, писатель, сценарист, математик, редактор детских журналов «Еж», «Чиж» и «Сверчок» Николай Олейников был арестован 20 июля 1937 года, расстрелян в ноябре этого же года. Обвинительное заключение датировано январем 1938-го. «3 отдел УНКВД ЛО располагал данными о том, что Олейников Николай Макарович являлся участником контрреволюционной троцкистской организации и проводит к-р подрывную работу. а)обрабатывал в к-р направлении своих близких знакомых с целью завербовать их для работы. Лично им завербован в к-р организацию Жуков Д.П.(арестован, сознался); б)занимался террористической деятельностью над руководителями ВКП(б)и советского правительства, будучи осведомлен о готовящихся терактах над тт. Сталиным и Ворошиловым; в)проводил вредительство на литературном фронте. Знал о связи участников контрреволюционной троцкистской организации с японской разведкой и проводимом ими шпионаже в пользу Японии».

Николай Олейников родился в станице Каменской (сейчас город в Ростовской области), отец был зажиточным казаком, держал в станице кабак. Коля все это с детства ненавидел. И отца, и его кабак, и казаков, и станичную жизнь. Чуковский вспоминал, что «Олейников даже учился и читал книги из ненависти к тупости и невежеству своих казаков». Уезжая из Каменской навсегда, вытребовал в сельсовете справку для поступления в академию художеств, объяснив председателю, что туда принимают только красивых. Справка была выдана по всей форме, с датой, подписью и печатью сельсовета. «Сим удостоверяется, что гр. Олейников Николай Макарович действительно красивый. Дана для поступления в Академию художеств».

Когда взяли близкого друга - япониста Дмитрия Жукова, Олейников позвонил его жене: «Все остается в силе, как дружили, так и будем дружить». Жуков практически сразу начал давать показания. По делу "троцкистской шпионско-террористической и вредительской группы", которое разрабатывало НКВД, проходило 50 литераторов, вину признали все, дав показания друг на друга. Олейников сознался в терроризме, вредительстве и связях с японской разведкой на 18-й день. Из него пытались выбить еще и причастность Маршака к троцкистской группе, но он сослался на то, что они давно в ссоре, не общаются, поэтому «ничего о нем сказать не могу». Они действительно были в ссоре. И Маршак остался жив.

Олейников приговорен к высшей мере постановлением «двойки» (комиссии НКВД и Прокуратуры СССР), захоронен на Левашовской пустоши. 13 сентября 1957 года реабилитирован посмертно.

50 японских шпионов, куда, кроме Николая Олейникова, входили писатели Сергей Безбородов, Абрам Серебрянников, Вольф Эрлих, расстреляны 24 ноября 1937 года. Всего в этот день в Ленинграде расстреляли 719 человек.

https://www.facebook.com/piatetskaya/posts/2163789110327822

Массовое захоронение жертв сталинского террора в томском поселке Палочка Нарымского края местные жители обнаружили случайно. Теперь они хотят на этом месте воздвигнуть памятник жертвам репрессий. Однако не все в селе согласны с этим. Многие считают: не надо ворошить прошлое. Такие же безымянные массовые могилы жертв террора разбросаны по всему краю – Колпашевский яр, расстрельный ров в Томске....

Сможем ли мы когда-то похоронить всех и поставить памятники жертвам террора? Кто виноват в случившемся: власти или общество в целом? Можно ли говорить о том, что и мы все сегодня несем свою ответственность за те события? Надо ли в самом деле "ворошить прошлое" или лучше забыть и идти дальше?

Об этом – фильм Дениса Бевза "Нарымские рассказы" из цикла "Хранители Сибири".

ВЕЧНО ЖИВУЧИЕ

В Москве в торжественной обстановке открыли первый в России памятник, посвященный памяти военных прокуроров и следователей.

Где? На территории Главной военной прокуратуры РФ, недалеко от метро Фрунзенская, во внутреннем дворе. Неужто еще боятся за территорией? Это внушает некоторую надежду.

Фотографии памятника палачам у нас не будет, к этой новости мы поставим наше старое видео.
_______________
Стахановцы расстрельного дела и сегодня живее всех живых. Память о них бережно хранится, родственники хранят их кровавые награды за убийства, а портреты многих висят в кабинетах их преемников. Никто из них официально не наказан за преступления против человечества, а организация, породившая этих убийц, не запрещена.

Мы уже привыкли к последовательной массированной реабилитации и Сталина, и кровавых деяний, которые творили его подручные, человек ведь ко всему, как известно, привыкает. Вот и факты о том, что кто-то расстрелял 10-15 тысяч человек за свою жизнь, не вызывают ужаса.

Десять тысяч невиновных жертв — это много или мало? И ни об одном из убитых не расскажут по телевизору, а про палачей, пожалуйста, и выставки, и памятники, и фильмы, даже целые сериалы в этом году вышли про упырей. И никто даже голоса не подал. Это так омерзительно и больно осознавать. Но факт, остается фактом — нынешние чекисты прикрывают дела и доступ к информации, а государство на всех уровнях пытается замять нерешенные проблемы. А проблем много — начиная от того, что нужно дать доступ к информации обо всех убитых и замученных в застенках, заканчивая рассекречиванием мест убийств и захоронений. Каждый год находятся новые места захоронений жертв репрессий, чисто случайно находятся, а если поискать специально, как вы думаете, много их будет?

Вы будете удивлены, но еще живы и те, кто участвовал в убийствах. Есть еще они, они не лишены наград, они получают помощь на самом высшем уровне. Слышали мы о таком генерале, который в свои 95 проходил совсем недавно лечение в клинике при администрации президента, или вот совсем недавно наш подписчик связал нас с ритуальной конторой, которая занималась похоронами ветерана. В вещах, которые он приготовил на вынос, нашлись фото и списки расстрелянных.

Это не закончилось, понимаете?! Мы не столь далеко ушли, и есть еще шанс исправить ошибки, загнать зло в угол. Мы обязаны этого добиваться, иначе ничего не изменить, никто не вынесет урока, что во имя государственных идей убивать нельзя.

https://bessmertnybarak.ru/pamyatnik/

Нельзя убивать во имя государственных идей, это верно. Но вот во имя чего сегодня убивают в тюрьмах и колониях? Во имя каких идей?

Скажем честно, нет ничего страшнее для чекистов, чем публикация дел их предшественников, "от корки до корки", целиком. Раскрывая такие дела и публикуя их, мы видим страшную правду.

Эти пожелтевшие страницы содержат неопровержимые доказательства убийств людей, а количество убитых заставляют даже сильных людей дрогнуть от ужаса и масштабов государственного террора.

Мы давно к этому шли, каждый день мы документально и упорно публиковали информацию. Сегодня важный для нас новый рывок — мы начинаем целую серию публикаций в рубрике "Дело одного чекиста".

Это чисто документальное подтверждение террора, исключительно правдивое, а самое главное, открытая для всех теперь возможность полистать дела и списки расстрелянных и приговоренных к расстрелу одним человеком. Нам еще только предстоит разобрать каждую фамилию и скрепить ее с записями в книгах памяти. Это тысячи людей.

Не верите, просто почитайте первое дело чекиста Павла Киселева, посмотрите скольких людей он лишил жизни.

Дело одного чекиста.

Киселев Павел Петрович.
Родился в 1903 году; место рождения — Харьков. Смерть: 23.02.1939, Москва, причина смерти — расстрел.

По ссылке - архивные документы, списки расстрелянных и осужденных "тройками" под руководством Киселева.

Ирина Анисимова пишет:
По ссылке -

а ссылки-то и нет...

«Говорят: целый народ нельзя подавлять без конца. Ложь! Можно! Мы же видим, как наш народ опустошился, одичал, и снизошло на него равнодушие уже не только к судьбам страны, уже не только к судьбе соседа, но даже к собственной судьбе и судьбе детей.
Равнодушие, последняя спасительная реакция организма, стала нашей определяющей чертой. Оттого и популярность водки – невиданная даже по русским масштабам. Это – страшное равнодушие, когда человек видит свою жизнь не надколотой, не с отломанным уголком, а так безнадежно раздробленной, так вдоль и поперек изгаженной, что только ради алкогольного забвения еще стоит оставаться жить. Вот если бы водку запретили – тотчас бы у нас вспыхнула революция.»

Александр Солженицын
(11 декабря 1918 - 3 августа 2008)

https://bessmertnybarak.ru/Solzhenitsyn_Aleksandr_Isaevich/

Вацлав Янович Дворжецкий родился 3 августа 1910 года в Киеве. Социальное происхождение - дворянин. Национальность - поляк. Учился в кадетском корпусе, в гимназии, затем - в трудовой школе. В 1926 году стал студентом политехнического института. Параллельно закончил полный курс театральной студии при польском театре. В 1930 году был арестован и осужден «особым совещанием» ОГПУ по ст.58 УК за участие в студенческой организации «Группа освобождения личности» («ГОЛ»).

Несколько месяцев шло следствие. Камера-одиночка, изнурительные допросы, издевательства. Девятнадцатилетний Вацлав даже не сразу понял, за что его арестовали. А когда понял, что следователей интересует «ГОЛ», написал весьма своеобразное признание-объяснение:

«Да - личность! Человек! Его талант, призвание, его ум, красота, все - индивидуально! Нельзя всех стричь под одну гребенку. Долой «прокрустово ложе»! Только свобода личности - путь к максимальному раскрытию человеческих способностей с наибольшей пользой для общества! Вот идея «ГОЛ».

Все, все подробно писал. Цель была - не скрывать свои идеи и проповедовать Свободу. И декабристов вспомнил, и французскую революцию, и революционеров-демократов, и победу Октября. А рассказывать что-либо о соучастниках, о своих единомышленниках и не намерен.»

Вацлав Дворжецкий был осужден на 10 лет лагерей. Начиналась новая жизнь, пересылки, этапы. Он строил железную дорогу и Беломорканал, работал на свинцовых и цинковых рудниках, рубил таежный лес. За эти годы ему довелось пройти через разные лагеря ГУЛАГа - Котлас, Пинега, остров Вайгач, Соловки, Медвежьегорск.

«Пятьдесят лет прошло, а все помнится! Закроешь глаза - вот оно все! И запахи. Запахи остались до сих пор. Запах этапа - всей длинной серой колонны - это запах пота, смешанный с запахом серы, навсегда пропитавшим одежду в жарилке, в вошебойке. Запах костра на стоянке, сохнувших портянок, подгоревших валенок. Запах хлеба. Того хлеба! Самый чудесный запах! Этот кусок черной глины жуешь, нюхаешь, вдыхаешь с наслаждением и не торопясь, чтобы полностью впитать этот источник жизни. Вот ощущение, которое запомнилось!»

https://bessmertnybarak.ru/Dvorzhetskiy_Vatslav_Yanovich/

"За нанесение вреда колхозному строю". Дело об утопленном колесе
Путилов Григорий Павлович



Простого деревенского пацана Гришу Путилова «черный ворон» увез ночью в скорбном 1938-м. Дяденьки из НКВД предпочитали работать в темноте. Поэтому никто не видел отчаянных слез Гришиной мамы, остолбеневшей посреди бедной избы. Никто не мог и не смел оценить всю нелепость ситуации, ведь новоиспеченному «врагу народа» в ту пору едва сравнялось четырнадцать.

Грише было одиннадцать лет, когда в 1935 году умер отец. В семье было пятеро детей, шестого мать носила под сердцем. Сестренка родилась, когда отца уже не было. Среди жителей деревни Усановка эта семья ничем не выделялась. Путиловы, как и все, трудились в колхозе, бедствовали и голодали. Гриша тоже работал - развозил воду. О политике по малолетству представление имел весьма смутное. Все началось с простой детской шалости. Возле деревенской кузницы лежали свезенные в ремонт телеги. Гришка вместе с дружком Федькой Борисовым катал по траве давно отвалившееся колесо, которое по закону подлости выскользнуло из ребячьих рук и скатилось в реку. Мимо проезжал деревенский участковый. «Пошто портите колхозное имущество?» - возмутился он. Гришку с Федькой отвезли в район, в участок... Там побранили да отпустили, и все скоро забылось.

О друзьях-«вредителях» вспомнили зимой. Их арестовали 24 января 1938 года. Так Гриша оказался в тюрьме городка Кунгур, где в течение восьми месяцев ломал голову над тем, в чем он повинен перед родной советской властью. В бумаге, предъявленной мальчишке в августе 1938-го, значилось, что он осужден сроком на пять лет по грозной политической статье 58-7,11 «за нанесение вреда колхозному строю путем выведения из строя народного имущества и организацию групповых незаконных сборищ». До шестнадцати лет Гриша отбывал срок в детской трудовой колонии. По сравнению с голодом и нищетой в деревне жизнь в заключении показалась мальчишке сносной, потому что у малолеток-колонистов, в отличие от их свободных сверстников, был гарантированный паек. Потом Гришу Путилова направили в лагерь в Архангельск, где неподалеку возводился очередной объект коммунистической стройки - город Молотовск. Григорий Павлович и по сей день помнит барак с двойными нарами из «кругляка» (маленьких жестких палочек). На такой сомнительной постели, где одеялом служила телогрейка, а подушкой собственная шапка, после бесконечно долгого трудового дня вытягивали изможденные тела бесправные зэки. В каждом бараке их было по сто человек. По утрам коченели от холода, но все же вставали и шли «делать норму», чтобы получить черпак баланды, где «крупинка за крупинкой бегает с дубинкой». Как-то раз случилась в лагере эпидемия брюшного тифа, и люди стали умирать каждый день.

- По утрам разносили хлебный паек, - вспоминает Григорий Павлович. - Если кто-то замечал, что сосед по нарам мертв, то старался об этом помалкивать. Ну, спит человек себе и спит. Получит зэк кусочек хлеба за усопшего соседа и только потом сообщает о его смерти. Постепенно привык деревенский парнишка к кошмарному лагерному бытию, огляделся и подумал: «Люди-то какие вокруг - сплошь порядочные да культурные. Значит, ничего страшного, что и меня посадили. Наверное, вся страна сейчас в лагере сидит». На полном серьезе Гриша так рассуждал.

В сорок первом политзаключенного Путилова из Архангельска перевели в Ухту. Слухи в лагере распространялись быстро. Сказывали, что в Ухте в седьмом бараке четырнадцатого лагпункта сидел академик Королев. Но в сорок первом ученого увезли в Москву. Его талант мог еще понадобиться воюющей стране.

- Заключенные были хуже скотины, - рассказывает Григорий Павлович. - Охранники назначались обязательно из уголовников, политическим не доверяли. Утром давалась команда: «Подъем без последнего». Последнего пристреливали. На моих глазах не раз убивали охранники тех, кто отстал от строя или немного отошел в сторону. Об убитых никто не спрашивал. Могил зимой не копали. Весной, когда сходил снег, трупы плыли по реке, словно сплавляемый лес. Григорий Павлович считает, что родился в рубашке. Не однажды смерть, обдав его ледяным дыханием, проходила совсем рядом. Особенно страшным был 1943 год. Ослабевших от голода заключенных направили на лесоповал. Норма выработки была немыслимой - каждый должен был заготовить пять кубометров дров. За это полагался хлебный паек в 700 граммов и котелок жидкой баланды. Но мало было счастливчиков, которые добивались такой выработки. Гришу Путилова спас изолятор, в котором он оказался за невыполнение нормы. А в изоляторе - о счастье! - давали столько же хлеба, сколько и тем, кто надрывался на лесоповале. Позже Григорий узнал, что из тридцати восьми человек, которых перевели вместе с ним из одного лагпункта в другой, в живых осталось лишь шестеро...

Из изолятора парня направили в «командировку» вместе с изыскательской геологической партией, сформированной из тех же политзаключенных. Они делали разбивку перед прокладкой дороги от базы Каменка до пятого лагпункта. От лютых морозов руки сводило так, что трудно было удержать рейку и теодолит. А от слабости и голода даже говорить было тяжело. Их было шестеро - молодых, замордованных, невинно осужденных. Однажды на базе Каменка случилась кража - скорее всего, это было дело рук уголовников. Обвинили политзаключенных. В наказание ночью всех шестерых вывели на мороз и оставили до утра. Утром на работу смогли выйти лишь четверо. Два окоченевших тела остались лежать на снегу.

Как-то раз в 1943-м Гришу увидел начальник лагеря и сказал: «Да ты ведь, парень, вроде освободиться должен». А парень уже и дни считать перестал... Все эти годы письма домой писать не разрешали, и семья ничего о нем не знала. Освободили без права выезда и направили работать на нефтяную шахту. Тогда уж Григорий и письмо матери отписал. Нефть нужна была для войны, и шахтерам давали бронь. И вновь судьба свела Гришу с неординарной личностью. Механиком шахты был политзаключенный Жасминов. Известный химик отсидел к тому времени на зоне с десяток лет. Загранкомандировки ученого сыграли с ним злую шутку. Обвиненный в шпионаже, он был арестован в день своей свадьбы. Жасминов рассказывал шахтерам, как однажды уже из лагеря его увезли в Москву. Надеялся, что его дело начнут пересматривать. Но был дан приказ - составить проект взрыва храма Христа Спасителя. После взрыва храма, который автор проекта не видел, Жасминов вновь был водворен в острог.

В родную деревню Григорий смог вернуться только в 1946 году. Тогда же вернулся с фронта старший брат, убежденный комсомолец.

- Ничего, - утешал брат, - начнешь жизнь сначала, все еще узнают тебя...

Год спустя Григорий женился на девчонке из своей деревни. Клеймо «врага народа» преследовало Григория Путилова долгие годы, несмотря на то что на работе он буквально выкладывался и, будучи бригадиром тракторной бригады, участвовал в сельхозвыставках. Но чуть какая неполадка в технике, являлся начальник КГБ, все проверял и заявлял: «Ты, Путилов, о своем прошлом не забывай!»

В Тольятти Григорий Павлович перебрался, уже будучи на пенсии. Живет в частном секторе, на судьбу не сетует, считает, что везло ему в жизни на хороших людей. Здоровье, правда, пошаливает. Сказались годы, проведенные в лагере, и то, что однажды, когда работал на шахте, двое суток пролежал под завалом. Из всей смены живым откопали одного его. Опять же - в рубашке рожден.

Реабилитировали в 1989 году, ездил хлопотать в Пермь. Следователь КГБ, к великому удивлению, вынес толстенное дело, разросшееся вокруг ненароком утопленного колеса. Из этого дела Григорий Павлович узнал, что вплоть до 1964 года был на заметке. А дружки, с которыми не раз выпивал, следили за ним и о каждом шаге докладывали куда следует. Однако Григорий Павлович не держит зла на этих мужиков, считает, что хороших людей на свете больше. Вернее, было больше. Их-то он достаточно повидал там, в лагере.

https://bessmertnybarak.ru/article/delo_ob_utoplennom_kolese/

Страшная находка в центре Архангельска

История, типичная для городов Севера России. Осенью 1989 года в самом центре Архангельска на перекрестке улиц Гайдара и Приорова была обнаружена страшная находка. Раскопками занимались следопыты областного поискового отряда “Именем павших”.

Кто были эти люди, с которыми так жестоко расправились? На фотографиях хорошо видны на черепах пулевые отверстия. Расстреливали часто в затылок и после этого противоположная часть черепа зияла страшным разорванным отверстием. Многие жители города, особенно молодежь уже не знают, что на территории Архангельска были массовые расстрелы и захоронения. Информации об этом практически нигде нет, или она в ограниченном доступе.

В 1920-21 годах после занятия Архангельска частями Красной армии проводились массовые расстрелы участников Белого движения и заподозренных в сочувствии ему. Возраст от 14 до 70 лет.















Страшно, жутко смотреть им в глаза? Скорее не страшно, а стыдно. Стыдно за нас.

Сколько еще непогребенных загубленных режимом лежат там, где мы каждый день проходим и не знаем о них. Мерзко от того, что даже спустя десятки лет многие не знают судьбы своих родственников. Больно, что ничему нас не учит история.

Им тоже было страшно, всем от мала до велика, всем, кто был погребен в центре Архангельска, всем, кому было от 14 до 70 лет. Но как бы ни было жутко, страшно, больно, мерзко — мы обязаны помнить о них.

И мы обязаны напоминать о них тем, кто хочет забыть.

https://bessmertnybarak.ru/article/strashnaya_nakhodka_v_tsentre_arkhangelska/

Обретая имена, жертвы становятся героями

Сандармох, август 2018 г.
Потрясающие фотографии, обязательно посмотрите...

https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/08/07/77421-obretaya-imena-zhertvy-stanovyatsya-geroyami

Александр Архангельский: "Юрий Дмитриев - не про борьбу с властью, с ФСБ. Он просто делал свое дело"



Литературовед, писатель, телеведущий, профессор Высшей школы экономики Александр Архангельский побывал в Карелии 5 августа. Он выступил на Дне памяти жертв политических репрессий в Сандармохе, а в Петрозаводске представил проект «Свободные люди» — серию видеоинтервью и книгу, посвященные диссидентскому движению в советское время. В интервью «7x7» по дороге в Сандармох Александр Архангельский рассказал о своем отношении к делу Дмитриева и о том, что можно и чего нельзя историку.

— Для чего, помимо презентации книги, вы приехали в Карелию?

— Идея провести эту презентацию возникла уже после того, как стало понятно, что я сюда приезжаю. Главная задача — съездить в Сандармох в Дни памяти и исполнить хоть какую-то часть своего исторического долга. Он заключается в том, чтобы мы не просто знали о том, что было, а в том, чтобы мы самих себя вложили в это прошлое, потому что иначе оно опять станет нашим настоящим. Одна из главных проблем в нашей стране — то, что мы не умеем работать с трагическим прошлым. Одни стараются от него закрыться, сказать, что его не было, а тех, кто восстанавливает память, называют гробокопателями, некрофилами и людьми, беспощадными к памяти поколений. А есть и те, кто хочет замкнуться в этой боли и не выходить из нее. Двадцатый век во многих странах был трагичным. Например, Германия решила не для мира, для самой себя, как работать с этой памятью. У нас в этом смысле гораздо более путаная история. Мы одновременно потомки и жертв, и палачей. И разделить невозможно. Что можно делать? Был такой роман у Валентина Распутина «Живи и помни». Надо жить и помнить.

— Кто должен определить, как нация будет работать с этой памятью? Государство зачастую вставляет палки в колеса тем, кто ворошит прошлое.

— Вставляет. В Германии при Аденауэре чиновников гитлеровской эпохи начали выводить из-под удара, потому что кто-то должен был работать. Сама Германия не очень хотела про это думать. Ей было неприятно. Кто общество вернул к этой теме? Поколение послевоенных писателей — Гюнтер Грасс, Генрих Белль. Они оскорбили чувства. Это была пощечина немецкому обществу: «Не врите сами себе». Это не ковыряние ран, это работа ради будущего, а не ради прошлого. Конечно, с одной стороны, должно быть давление на государство снизу. С другой стороны, это, можно сказать твердо, — обязанность государства. И если оно эту обязанность не выполняет, мы должны, как комары, зудеть. Государству нельзя дать забыть об этом.

— В своем выступлении в поддержку Юрия Дмитриева вы сказали, что не знакомы с ним. Как вы приняли решение встать на его защиту?

— Я не знаком с ним лично, но я прекрасно знал, что он делает. Его книгу о Сандармохе видел, через «Мемориал» заочно соприкасался. Я не привык доверять ничьим словам, и когда его арестовали, я попросил посмотреть, что за этим стоит. Исходная позиция должна быть открытой. Бывает, что жизнь преподносит неприятные сюрпризы, и, если человек герой в одном, это не значит, что он герой во всем. Я посмотрел. До фотографий я не добрался, только потом смог увидеть то, из-за чего идет спор, и тогда для меня все окончательно стало ясно. Надо иметь воспаленное эротическое воображение, чтобы увидеть в этом признак детской порнографии. Поэтому я — не сразу, не в один день — принял для себя решение. А дальше я смотрел, как проходили экспертизы, как добивались права того, чтобы их проводили не частные и получастные местные конторы, а государственные институты. И когда у меня появилась возможность выступить на Совете по культуре, я выступил.

***

Из стенограммы выступления Александра Архангельского на Совете при президенте России по культуре и искусству 21 декабря 2017 года:

«…Уже ровно год в Карелии сидит в ожидании приговора выдающийся историк, автор классических исследований о Соловках Юрий Дмитриев. Редкий случай — суд отклонил результаты экспертизы, которая как бы подтверждала его вину. Но материалы дела все равно опять направляют не в государственные экспертные институты, а в получастные конторы. Снова подчеркиваю: никто не призывает не расследовать. Призываю не преследовать, изучать реальные обстоятельства, а не подгонять под готовый ответ. Совет журналистов Карелии просил изменить Дмитриеву меру пресечения. [Ответ] — нет. Основатель общества „Мемориал“ Арсений Рогинский обращался к прокурору Карелии с письмом. Отписка.

Рогинский знал, о чем писал. Его, ленинградского историка, в 1981 году посадили под предлогом подделки официального письма в библиотеку, а его коллегу, ленинградского литературоведа Азадовского, — в 1980-м, подбросив наркотики. Азадовский потом долгие годы потратил на то, чтобы доказать, судебно, причем доказать ложность этого обвинения. Но тогда многие говорили: не бывает дыма без огня. Дым без огня бывает».

***

— Как отреагировал президент на ваше выступление?

— Он использовал формулу, которой мне достаточно, — что он не в курсе этого дела. На языке бюрократии это означает, что это дело не спущено сверху. Давайте прямо скажем, если давят федеральные спецслужбы, надо сопротивляться, поднимать общественный шум, но шансов почти нет. А когда местные, то, если через голову выходишь на следующий уровень, могут и придержать. Они все равно не будут спать, они вернутся, но на какое-то время отползут. В этом заключается и опасность: мы все знаем, если ты обидел местных, они будут гораздо больнее бить, чем те дальние, сверху. На какое-то время они в общем-то отползли, поменяли экспертизу, но выждали момент и вернулись.

— Кому и как, по вашему мнению, мог перейти дорогу историк?

— Это иллюзии, будто самые жесткие битвы разворачиваются вокруг материальных интересов. Они разворачиваются вокруг памяти. Спецслужбы, если брать их не как организацию, а как орден, построены по религиозному принципу. Это вера в предание. Возьмите любую официальную церковную историю — она будет построена на том, что все и всегда делалось правильно, но были отдельные ереси. История со спецслужбами такова же — было учение правильное, а были отдельные ереси, эксцессы насилия. Но эти ереси побеждены. Все, что взламывает эту картину — почти кощунство. Это бесполезно переделывать. Здесь надо просто прижигать. А самое существенное, что Дмитриев — не про это, не про борьбу с властью, с ФСБ. Он просто делал свое дело. Но он невольно заступил на эту сакральную территорию. Он для них как Лютер для традиционных католиков.

— Вы сказали, что следили за работой Дмитриева. Что в ней поражает вас больше всего?

— То, что Дмитриев эту работу делал как работу. Как нужно владеть собой, чтобы без конца пропускать через себя этот ужас? И написать книгу, в общем-то, не про ужас, а про то, что это было с нами и мы должны как-то с этим жить. Вот это меня всегда поражало и в нем, и во многих мемориальцах. Да, есть опасность — можно начать расковыривать рану. Но для него это не ковыряние раны и не нагнетание ужаса, а работа. Это разметка исторической территории, на которой мы все живем. И во все времена один и тот же. Бывают эпохи более благоприятные, совсем неблагоприятные. А он живет и работает, работает и живет. Это его дело, он в нем. Опять же, что-то лютеровское в этом есть: «Я здесь стою и не могу иначе». Но без пафоса, что в России бывает редко.

— Полтора года назад местные историки выдвинули гипотезу, что в Сандармохе были расстреляны не только жертвы политических репрессий, но и военнопленные финских концлагерей. К теме уже подключилось Российское военно-историческое общество (РВИО).

— Чем историк отличается от писателя и тем более любого идеолога? Историку все равно, к какому выводу он придет. Как только появляется идеолог, он сначала рисует ответ, а потом под ответ придумывает задачу. История — это задачник с вырванной последней страницей. Там нет ответов, там есть знания. РВИО попытается со свойственной ему идеологической страстью начать доказывать, что это было дело финнов, как когда-то история разворачивалась вокруг Катыни. А нормальный ответ историка: «Расследуйте». Расследуйте, не имея готового ответа. Если выяснится, что финны никого там не расстреливали, примите как данность. Если окажется вдруг, что стреляли, значит, это будет еще более трагическое место, и НКВД, которое действовало по воле Сталина, окажется в одном ряду с финскими расстрельными командами, которые действовали по воле Гитлера. Для РВИО такое сравнение — нож острый, они просто не понимают, чем все может обернуться.

— Но результаты исследования при большом желании могут фальсифицировать.

— Могут. И тут мы выходим на следующую проблему — роль репутации в России и цена профессионального признания. Я говорю об историках, а не о жуликах. Я себе не представляю даже ангажированного историка, который будет говорить, что Сандармох — это не место уничтожения людей, принадлежащих к одному народу с палачами, а только лишь место расстрела военнопленных. Если к основному сюжету, связанному с НКВД, добавится еще один локальный эпизод истории Сандармоха, не фальсифицированный, а реальный, будем думать.

— Как контролировать эту работу?

— Должна быть общественная и научная дискуссия. Невозможно, чтобы только группа под контролем такого ангажированного института, как РВИО, приходила к выводам. Есть какие-то документы? Соберите международную конференцию, куда приедут всемирно известные архивисты, историки, занимающиеся темой памяти, посмотрят, как считывать эти документы. Главное историческое правило — критика источника. Общественный контроль в чем заключается? Общество не может диктовать историку. Но оно может настаивать на соблюдении всех академических процедур, в том числе взаимного научного контроля, открытого, без давления, без отпора, без отсева допущенных-недопущенных.

— В одном из интервью вы условно разделили свою деятельность на несколько частей: одна связана с заработком, вторая — это саморазвитие. Третью вы охарактеризовали как правозащитную. В чем она заключается?

— Года два назад мы, довольно большая группа литераторов, вышли из Русского ПЕН-центра [правозащитная неправительственная организация, объединяет профессиональных писателей, поэтов и журналистов]. Можно было выйти и разойтись — так бывает. Но сначала мы создали неформальную ассоциацию «Свободное слово». Она выступала в защиту гонимых, делала доклад о свободе слова в России. Мы про слово. Про политику тоже, но только в той части, которая касается слова: журналистики, литературы, публицистики, театра, кино. Про цензуру, которая не дает работать со словом. Дальше мы зарегистрировали Московский ПЭН [Архангельский подчеркнул, что аббревиатура пишется именно через «э»] и взаимодействуем с международным ПЕНом, чтобы в России могла появиться еще одна подобная организация. У нас есть Татарский ПЕН-центр, Русский ПЕН-центр, Петербургский ПЕН-клуб, с которым мы очень плотно работаем. Будут проекты, связанные с премиями общественного признания людям слова, общественные слушания. Будем продолжать работать: делать заявления, вести мониторинг, координацию действий, оказывать поддержку.

— Какое влияние имеют эти заявления, публичное выражение позиции?

— Влияют ли они на реальный процесс? Нет. Общественное мнение тоже сегодня не очень большое. Продолжать ли это делать? Да. Если мы находимся на эскалаторе, который движется вниз, мы должны все время бежать вверх — и нам будет казаться, что мы стоим на месте. Но как только мы перестанем бежать вверх, мы опустимся.

— Когда и зачем вы начали заниматься правозащитой?

— Довольно поздно, в середине десятых. Жизнь заставила, ситуация ухудшилась. Эксцессы становились все чаще. Потом выстроилась система, которая потихоньку превращается в маленькую репрессивную машинку, и чтобы как минимум она не стала большой, надо выходить из скорлупы.

— Идет ли ваша медийность на пользу делу?

— Есть простой принцип, знают тебя или нет: можешь ли ты ездить в метро? Я езжу. Поэтому влияние не нужно преувеличивать. Да, пускают куда-то, но сказать первому лицу — это еще не значит повлиять на ситуацию. Но для какой-то части людей (я свою аудиторию неплохо знаю: библиотекари, учителя, музейные работники) это значит, что можно [выражать свое мнение]. Что за это не убивают. Что и им самим можно попробовать.

— Есть обратное влияние? Не мешает ли эта активность, к примеру, вашей работе на телеканале «Культура»?

— Есть простое правило, сформулированное то ли Чуком, то ли Геком. На вопрос родителей «Почему вы нам не сказали?» они ответили: «Потому что вы нас не спросили». Будет мешать — я узнаю.

— Находит ли отражение правозащитная деятельность в ваших литературных трудах, романах?

— Все в человеке отражается на всем, наверное. Но я пытаюсь не путать.

— Ваш роман «Бюро проверки», номинированный на «Большую книгу», — про прошлое или про настоящее?

— Это про всегда. Вообще исторический роман невозможно написать, я убежден. Ты берешь героя и помещаешь его в определенную историческую эпоху. Потому что в этой исторической точке те проблемы, которые человек решает, можно поставить с особой остротой. Да, ты прописываешь другой фон, учитываешь то, как менялись отношения людей. Но невозможно написать роман об эпохе, о ней можно написать исследование. Роман можно написать о человеке, а удачно или неудачно — это уже вопрос следующий.

— Складывается впечатление, что в писательских кругах появилась тенденция возвращаться к советскому прошлому. Это так?

— В этом году Алексей Варламов написал роман «Душа моя Павел». Действие моего романа заканчивается 27 июля, а его — начинается 1 августа 1980 года. Мы не сговаривались. Фильм «Лето» Кирилла Серебренникова — это 1981-й. Задачи у каждого разные. Но проблемы, связанные с человеком, не с историей, которые каждый литератор по отдельности решает, с большей остротой могут быть показаны именно на этом материале. Значит, что-то рифмуется. У меня есть ощущение, что заканчивается какая-то эпоха. А новая еще не наступила. И непонятно, когда наступит. Что общего между Варламовым и Серебренниковым, такими разными и по методам, и по взглядам? Оба пытаются нащупать, что происходит с человеком, когда одно время кончилось, а другое не началось. Мне кажется, дело в этом.

https://7x7-journal.ru/item/110268

Пули для глухонемых

В августе 1937 года драмкружок Ленинградского общества глухонемых готовил к 20-летию Октябрьской революции спектакль по пьесе Островского «Как закалялась сталь». Во время генеральной репетиции в зал неожиданно вошли двое в штатском.



– Кто у вас тут Тагер-Карьелли? – сурово поинтересовались вошедшие. Кто-то указал пальцем на режиссера.

– Пройдем! – коротко приказали ему неизвестные, как оказалось потом, сотрудники НКВД. А затем стали делать обыск в театре и попросили показать рабочий кабинет Тагера.

– Почему у вас тут шпаги развешаны?

Арестованных инвалидов доставляли в Большой дом, как тогда называли знаменитое здание на Литейном. «Кто твои друзья?» – через сурдопереводчика спрашивали жертву следователи и, узнав новую фамилию, ночью забирали названного человека, приписывая ему 58-ю статью. Заставляли подписывать протоколы, в которых было написано то, что те не говорили, обещая за это освободить из-под стражи.

– Мы ставили «Отелло», «Ромео и Джульетту». Рапиры не боевые, а спортивные, – объяснили артисты.

– Понятно, оружие храните! – обрадовались находке чекисты.



На фото выше (под номерами):

Яков Аптер (№ 7) — возглавлял совет спортклуба, участник первого и последующего пробегов на кубок Леноблотдела ВОГ «Лахта-Ленинград» с финишем у дома № 54 по набережной Красного Флота (17,5 км). Расстрелян. Его племянник — Эдуард Слуцкий — трехкратный сурдлимпийский чемпион (Милан, Вашингтон, Хельсинки) по легкой атлетике, тренер.

Петр Кумме (№ 16) — слесарь старочугунного литейного цеха Кировского завода. Расстрелян.

Алексей Павлович (№ 3) -участник первого пробега на кубок Ленинградского областного Отдела ВОГ в августе 1927 года. Участник Первой Спартакиады в Москве (плавание). Расстрелян.

Николай Двойнов (№ 2) — слесарь-инструментальщик завода № 212, увлекался конькобежным спортом, исполнял маленькие роли в спектаклях драмкружка Дома Просвещения глухих. Расстрелян.

Вскоре арестовали всех участников спектакля и увезли в Большой дом. Так, по воспоминаниям Давида Гинзбургского, в Ленинграде начали раскручивать так называемое «дело террористической группы глухонемых». Всего по нему было арестовано 55 человек. Их обвинили в создании фашистско-террористической организации, будто бы связанной с германским консульством в городе. Они якобы готовили террористические акты против руководителей партии и правительства СССР, которые планировали совершить на Красной площади в Москве и на площади у Смольного, а также распространяли в Ленинграде контрреволюционную литературу.

В 30-х годах в Советском Союзе насчитывалось около 30 тысяч глухонемых. По крайней мере, столько было членов созданного для их объединения общества. В Ленинграде глухонемых было 6 тысяч человек. Среди инвалидов велась работа по ликвидации неграмотности, приобщению к спорту и культуре. Работали свои клуб и мастерские. Выпускался стихотворный сборник под названием «На баррикадах тишины», брошюра «Берегите слух». Глухонемые ходили по городу с большими кружками, на которых было написано «Берегите слух», и собирали деньги, передавая любопытным брошюры. Дети делали для этого цветочки из тонкой проволоки и цветной бумаги. Кто в кружку клал деньги, тому на пуговицу наматывали цветочек. Деньги шли на организацию Научно-практического института по болезням уха, горла, носа. В конце 30-х годов глухонемые собирали средства на строительство самолетов и танков «Воговец» (от названия общества – Всероссийское общество глухонемых – ВОГ).

Повод для раскрутки фантастического дела, НКВД Ленинградской области нашло быстро: члены общества, по их версии, занимаются спекуляцией кустарных художественных открыток на вокзалах и в пригородных поездах. Дело попало сначала в руки начальника отдела борьбы с хищением социалистической собственности и спекуляцией (ОБХСС) Управления милиции Краузе. Но тот быстро смекнул, что из простой «спекуляции» можно раздуть большое политическое групповое дело и отличиться у начальства. Особенно когда после обысков у одного из задержанных был обнаружен старый браунинг с патронами, а на квартире у некоего Стадникова нашли немецкие открытки с изображением Гитлера. Открытки – всего несколько штук – попали к Стадникову от политэмигранта из Германии, немецкого коммуниста Альберта Блюма, жившего с ним в одном доме. Сами они были стандартными вложениями в коробки немецких сигарет, которые курил Блюм. Кстати, попади такие «улики» в руки следствия двумя годами позднее, когда был подписан пакт Молотова – Риббентропа и гитлеровцы на время стали «друзьями» СССР, глухонемые отделались бы, наверное, легким испугом, но шел 37-й год, и разнарядки по массовым арестам и расстрелам врагов народа надо было срочно выполнять.

А потому глухонемого Блюма, который тихо работал мастером в швейной мастерской, а в СССР приехал, чтобы «помочь советским товарищам строить социализм», объявили резидентом гестапо. Всех, кого он знал, загребли как членов якобы созданной им «террористической организации». Среди них были уже упомянутый скульптор и член Ленгорсовета Тотьяминов, один из лучших в мире художников-ихтиологов В. Редьзко, учительница вечерней школы глухонемых М. Минцлова, фототехник Академии художеств Н. Брянцев и другие. Были также арестованы рабочие – передовики производства, спортсмены – победители проходившей в Москве Спартакиады Всероссийского общества глухонемых.

Что, конечно, потом не делали. Тех, кто упорствовал, избивали, подвергали жестоким пыткам. Следователи торопились, спешили скорее закончить дело. Бедные сурдопереводчицы, которые обслуживали допросы и работали по 8–10 часов в день без перерыва на обед, не могли выдержать издевательств над несчастными инвалидами, которые совершались в их присутствии, и плакали. Тогда и им начинали угрожать. Обещали, что если не будут сотрудничать, они сами окажутся в подвалах Большого дома.

В результате решением особой тройки УНКВД от 19 декабря 1937 года 34 человека из числа глухонемых были приговорены к расстрелу, а 19 человек отправили в лагеря. Самому младшему из расстрелянных было всего 22 года, а самому старшему – 64. Но уже в 1939 году, когда Ежова сменил Берия, тех особистов, которые сфабриковали дело глухонемых, самих арестовали. А тех из несчастных, кого не успели расстрелять, в 1940 году освободили из лагерей.

Всего были арестованы 54 человека. Среди них Николай Леонтьевич Дейбнер, организовавший в 1903 г. Петербургский союз глухонемых и долгое время бывший его первым председателем; депутат Ленгорсовета Эрик Михайлович Тотьмянин, который якобы с 1934 г. являлся членом террористической организации; Владимир Владимирович Редзько — один из лучших художников-ихтиологов; Мария Сергеевна Минцлова — учительница вечерней школы глухонемых; Михаил Семёнович Тагер-Карьелли — режиссёр-постановщик, организовавший в 1920 г. Петроградский театр глухонемых «Пантомима»; Израиль Моисеевич Ниссенбаум — профессиональный фотограф. Были арестованы высококвалифицированные рабочие, передовики производства заводов и фабрик города, фотографы и художники, члены драмколлектива ДПГ, спортсмены — участники проходившей в Москве в августе 1932 г. 1-ой Спартакиады Всероссийского общества глухонемых, на которой ленинградцы заняли первое место и получили приз. Это были люди в расцвете сил, честные труженики, прекрасные семьянины.

В следственную бригаду вошли Пасынков, Немцов, Лебедев, Шпор, Морозов. В качестве переводчиков привлекли Перлову, Симонову и Иду Игнатенко (ей было 18 лет).

В период с августа по декабрь 1937 года было арестовано 54 глухих человека.
Особо жестоким пыткам были подвергнуты 35 человек и Особой тройкой УНКВДЛ 19 декабря 1937 года приговорены по статье 58-8-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстреляны 24 декабря 1937 года:

Александр Стадников, рабочий фабрики «Скороход»,
Алексей Агуреев (33 года), рабочий фабрики «Пролетарская победа» № 2,
Яков Аптер (30 лет), слесарь-сборщик завода ЦКБ № 22,
Николай Александрович Брянцев (49 лет), фототехник Академии художеств,
Николай Васильев (25 лет), слесарь завода «Ленинская искра»,
Александр Вышковец (28 лет), слесарь-сборщик завода имени Марти,
Михаил Григорьев (28 лет), токарь завода «Прогресс»,
Николай Яковлевич Гуревич (52 года), закройщик обуви артели инвалидов «Большевик»,
Николай Двойнов (29 лет), слесарь-инструментальщик завода № 212,
Николай Леонтьевич Дейбнер (64 года), пенсионер, организатор и председатель петербургского союза глухонемых,
Владислав Долоцкий (35 лет), намотчик завода № 210,
Болеслав Желковский (29 лет), сапожник фабрики «Пролетарская победа» № 2,
Георгий Золотницкий (36 лет), художник артели Инкоопрабис,
Елена Ивановна Крушевская (44 года), швея-ручница фабрики имени Володарского,
Петр Кумме (34 года), слесарь старочугунного литейного цеха Кировского завода,
Тимофей Курчавин (37 лет), рабочий по найму,
Варвара Луценко (40 лет), вязальщица комбината имени Красина,
Марк Маркович (22 года), монтер 1-го троллейбусного парка,
Мария Сергеевна Минцлова (Пиотровская) (45 лет), художница по фарфору, преподавала в школе глухонемых при артели имени Огородникова, была первым директором ДК ВОГ. Она долго отказывалась подписать протокол, составленный в извращенном виде Немцовым, подписала после принуждения,
Александр Васильевич Некрасов (56 лет), наборщик Печатного двора, Израиль Ниссенбаум (37 лет), фотограф-ретушер артели Инкоопрабис. Переводчица Перлова рассказала, что Ниссенбаум не давал показаний следователю Лебедеву. Тот направил его в дежурную комнату к практиканту. И через некоторое время практикант принес письменное показание Израиля, что тот собирался поехать в Москву и совершить убийство Сталина.
Алексей Павлович (27 лет), слесарь-механик завода «Красная заря»,
Андрей Петров (34 года), конструктор НИИ № 22,
Елена Федоровна Погоржельская (44 года), бригадир швейной фабрики имени Савельева,
Владимир Владимирович Редзько (55 лет), художник-ихтиолог Зоологического музея, проводил литературные вечера,
Валентина Иосифовна Закс (45 лет), мотальщица УПП имени Карла Маркса,
Антонина Васильева (32 года), швея комбината имени Красина,
Нина Винтер (39 лет), модистка артели Промгубор.
Антонина Александровна Головина (55 лет), швея фабрики имени Володарского,
Эстер Менделевна Горофункель (40 лет), швея артели «Объединенный швейник»,
Михаил Семенович Тагер-Карьелли (45 лет), руководитель драмкружка в ДК ВОГ, был организатором и режиссером театра «Пантомима»,
Эрик Михайлович Тотьмянин (36 лет), художник-скульптор ( окончил в Москве ВХУТЕМАС),
Мария Чаусова (30 лет), безработная,
Иван Иванович Червинский (46 лет), копировщик костеобрабатывающего завода «Клейкость».
Дмитрий Хорин (36 лет) был арестован позже всех и расстрелян в январе 1938 года.
Суровый приговор объяснялся особым отношением чекистов к инвалидам. Их, как жертв следственных пыток, предпочли расстрелять. Остальные были приговорены к заключению в исправительно-трудовый лагерь сроком на 10 лет. Одни были в Мордовии на строительстве железной дороги, другие в Караганде.

В Левашовской пустоши, где погребали расстрелянных, есть памятные доски, установленные родными Стадникова и Золотницкого. В журнале «ВЕС» №9-09г. дочь Золотницкого Татьяна рассказала об отце. Когда его расстреляли ей было три месяца. Сосланные на 10 лет, глухие были освобождены, о себе рассказывали неохотно. Самуил Абрамзон подтвердил, что все 18 человек, с которыми он был вместе, подписали протоколы под принуждением. Георгий Гвоздев заявил, что протокол был записан не с его слов, он никаких показаний не давал. Его ударили в затылок рукояткой револьвера, после этого он подписал протокол, не читая. Ростиславу Зубковскому было 16 лет, он приехал из Харбина с родителями.

Те, кто были расстреляны, реабилитированы в 1955 г.

https://bessmertnybarak.ru/article/puli_dlya_glukhikh/

Тут все Мейерхольда вспоминают,а я вспоминаю другую историю - историю оператора Владимира Нильсена, который снимал "Веселых ребят", "Цирк", и которого забрали со съемок "Волги-Волги".
Нильсен был не просто гениальным оператором, он был настоящим революционером и реформатором в кино. Его знали и почитали во всем кинематографическом мире. Нильсен был фанатом своей профессии. И был готов делать свое кино уже как режиссер.

Его взяли в гостинице в Москве, прямо в разгар съемок Волги-Волги.
Пришли в "Метрополь" , где жил Нильсен с женой. «Мне показалось странным,—рассказывала жена,—что администратор гостиницы дважды справлялся по телефону после шести часов вечера, дома ли Владимир Семенович, скоро ли придет. Как только мы сели за стол, в коридоре раздались чьи-то торопливые шаги, и вдруг в наш номер 276 на втором этаже без стука вошли два человека в штатском. Один из них молча стал у двери, другой направил на Нильсена револьвер и с непонятной мне злобой крикнул: “Руки вверх! Вот ордер на арест!” Сохраняя полное самообладание, муж положил на стол нож и вилку, встал и тихо произнес: “Зачем руки вверх? У меня нет оружия”. Он надел шляпу, плащ и сказал мне на прощанье: “Не волнуйся... Через несколько дней вернусь, как раньше... Меня в НКВД помнят”».
Больше никаких сведений о его судьбе ни мать, ни жена, ни сестры не получали целых двенадцать лет.
От репрессированного оператора почти все друзья поспешили отказаться. «Э.Тиссэ ответил мне по телефону - вспоминала жена Нильсена, - что просит не считать его моим знакомым, а Г.Александров, узнав от меня об аресте мужа, был настолько перепуган, что сразу же потерял дар речи».
Нильсен осужден Военной коллегией Верховного суда СССР по статье «шпионаж» и 20 января 1938 расстрелян на Бутовском полигоне.( Бутово-Коммунарка). Ему было 32 года.

ИЗ ОБВИНИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

«В середине 30-х годов Нильсен связался с немецким разведчиком, представителем фирмы Дека-Талем, которому на протяжении с 33-го по 36-й год передавал шпионские сведения о состоянии кинофотопромышленности.

В феврале 1936 года Нильсен принял задание совершить террористический акт против членов правительства СССР, для чего должен был перейти работать кинохроникером. Попасть первого мая на съемку парада на Красной Площади и совершить террористический акт...»

В июне 2017 имя Нильсена увековечено в проекте Последний адрес, табличка в его память установлена на доме в Палашевском переулке.

Ксения Ларина
https://www.facebook.com/xenialarina/posts/1676006632441148?__xts__[0]=68.ARBiJvq6LxvCWehS4HlO5XscHjo3yJvuEOMWLrtbngsdRMhCitc8pPxnDGzgM7JVQLUFhLKb9lxSsbPd55SmrlnX2XBAn9k79XhtDqAWcJPdOgd_x_m6klkbJr5Tqq4YHojRbe4&__tn__=H-R

Памятник репрессированным немцам Поволжья в Энгельсе открыли в 2011 году (правда, не на месте тюрьмы). Частные жертвователи из России и Германии собрали около 3 миллионов рублей. Бюджетных денег не выделялось.

За несколько дней до открытия энгельсские власти, ссылаясь на «возмущенных жителей», потребовали убрать из названия мемориала слово «репрессии» и цитату из «Архипелага ГУЛАГ». Депутаты районного собрания заявили, что «этот памятник нужен только немцам Поволжья, которых в районе десятая часть процента, нелогично представлять интересы столь малой части жителей Энгельса».

Если бы жертвы, при малейшем усилии обнаруживающиеся в каждой семье, лежали не в безымянных ямах, выражение «реки крови» не было бы абстракцией.

«Сейчас тему репрессий вытесняют на периферию общественного сознания. Тренд — ничего не было".

В Петрозаводске в очередной раз продлен арест Юрию Дмитриеву, открывшему место захоронений жертв Большого террора в Сандармохе, где лежат останки 6,2 тысячи человек. Судя по архивным документам, подобные могильники должны существовать в каждом регионе. Например, в Саратовской области только в августе-декабре 1937-го по региональной разнарядке следовало репрессировать 3 тысячи человек (треть из них расстрелять), в Немецкой республике — 900 человек (четверть расстрелять). Всего за время существования СССР по антисоветским статьям УК было возбуждено более 20 тысяч уголовных дел в отношении жителей региона. Родственники до сих пор ищут информацию о местах захоронения погибших.

https://www.facebook.com/olga.roszina/posts/1831521193628343?__xts__[0]=68.ARCfkD65dedm0USZqW1EFL6O8wAlsQ79mhsHrvFyKGotVHYYMev56jAzUzwwBUuJBa_4CwTvlrHfNEkXK7IXyfWg7eKsZc5Unfey9VXw8nLK4SDQjx8H9RHI6ShJacS-QCAtak6yTmr-R9MsXOhm5k505u5tK7D8qp3VanJ11oWwCzTS_Jnp6Q&__tn__=-R

Эрнст Неизвестный - советский и американский скульптор, родился в 1925 году в Свердловске (ныне Екатеринбург), до 1942 года жил и учился в этом городе. В 1976 году эмигрировал в США.
После отъезда из СССР скульптор длительное время не посещал Свердловск. С началом Перестройки он смог вернуться в СССР.

Неизвестный предполагал создать «Треугольник скорби», установив по одному памятнику жертвам сталинских репрессий в Екатеринбурге, Магадане и Воркуте. Этот проект был реализован частично.

В конце 1988 — начале 1989 годов на собрании Свердловского общества «Мемориал» было решено обратиться к Эрнсту Неизвестному с просьбой создать памятник репрессированным. Первые эскизные модели памятника Неизвестный сделал в конце 1989 года в США. 22 апреля 1990 года по предложению "Мемориала" он посетил Свердловск.
24 апреля 1990 года между Э. Неизвестным и заказчиками в лице Свердловского горисполкома и Свердловского «Мемориала» был заключен авторский договор на установку художественного произведения «Мемориал Жертвам сталинских репрессий». Неизвестный планировал установить скульптуру в центре города, у свердловского Дворца молодежи, однако часть общественности, в том числе и представители православной Церкви, выступили с резкой критикой проекта. Работы были заморожены. Судьбу проекта по официальной версии решило отсутствие средств. Администрация Екатеринбурга сообщила, что «соглашение, заключенное ещё в 1990 году, не было реализовано в первую очередь в связи с финансовыми реалиями, возникшими после 1992 года».

Летом 1990 года Эрнст Неизвестный побывал в Магадане. Он привез и продемонстрировал слайды с эскизом монумента. 23 июля 1990 года Магаданский горисполком принял решение о сооружении в Магадане Мемориала жертвам сталинских репрессий.
Центральная скульптура мемориала представляет собой стилизованное лицо человека, из левого глаза которого текут слёзы в виде маленьких масок. Правый глаз изображён в форме окна с решёткой. На обратной стороне бронзовая скульптура плачущей женщины под неканоническим распятием. Внутри монумента находится копия типичной тюремной камеры.
Мемориал расположен на сопке «Крутая» в Магадане и открыт 12 июня 1996 года. На сопке Крутая в сталинские времена находилась «Транзитка» — перевалочный пункт, с которого этапы заключённых отправляли по разным колымским лагерям.


В 2013 году на открытии музея Эрнста Неизвестного в Екатеринбурге в очередной раз подняли вопрос об установке «Масок скорби» в Екатеринбурге.
На 12-м километре Московского тракта (трасса, соединяющая Екатеринбург (Свердловск) и Первоуральск) в 1930-е годы происходили массовые захоронения лиц, расстрелянных советскими органами. На месте не было никаких опознавательных знаков. Территория захоронения в черту Свердловска, а затем Екатеринбурга не входила. В качестве могил использовались шурфы, выкопанные ещё до 1917 года. Документальный план захоронения так никогда и не обнаружили.
В 1968 году на 12-м километре строили спортивную базу «Динамо» и наткнулись на останки захороненных. Управление КГБ по Свердловской области в письме от 28 ноября 1990 года сообщало, что Свердловский горисполком принял решение признать это место «официальным кладбищем, где будет установлен памятник жертвам политических репрессий». В 1991 году прокуратура Свердловской области провела выборочную эксгумацию и определила приблизительную площадь захоронения — 75 гектаров. В 1990-е годы на 12-м километре на средства администрации Екатеринбурга и на частные пожертвования создали мемориальный комплекс. 26 октября 1996 года открыли первую очередь мемориала, а в 1999—2000 годы вторую и третью.
9 апреля 2015 года, в день 90-летия Эрнста Неизвестного, на 12-м километре Московского тракта заложили памятный камень на месте установки будущего монумента. В основание памятного камня поместили землю из двух городов «Треугольника скорби» — Воркуты и Магадана. На закладке памятного камня присутствовали представитель Эрнста Неизвестного Михаил Петров и глава Администрации Екатеринбурга Александр Якоб.
С Эрнстом Неизвестным Администрация Екатеринбурга подписала договор, который значительно менял проект: материал - бронза, высота - 3 метра.
20 ноября 2017 года памятник был торжественно открыт. Он представляет собой трехметровую бронзовую скульптуру весом 6 тонн. Это две женские маски, соединенные вместе. Памятник расположен недалеко от того места, где проходит граница между Европой и Азией. Одна маска «смотрит» в Европу — на Первоуральск. Вторая маска «смотрит» в Азию — в Екатеринбург. Из правого глаза каждой маски выпадают в виде «слез» маленькие маски.
Памятник входит в мемориальный комплекс на 12-м километре Московского тракта. Он расположен прямо у трассы, соединяющей Екатеринбург и Первоуральск, так что виден людям из проезжающих мимо автомашин. Весь мемориальный комплекс находится вне черты Екатеринбурга, но с декабря 2016 года передан на баланс Музея истории Екатеринбурга. В составе мемориального комплекса также присутствуют: «Знак трех религий», двухэтажное здание с музейной экспозицией, плиты с именами расстрелянных, чей прах захоронен в этом месте. На плитах фамилии, инициалы и даты жизни 18 475 человек, расстрелянных в Свердловске в 1937—1938 годах.


Третий монумент "Треугольника скорби" (в Воркуте) к настоящему времени не установлен.

Владимир Яковлев: «Мы все – внуки жертв и палачей»



Этот текст написан Владимиром Яковлевым – журналистом, основателем и первым главным редактором ИД «Коммерсант», сыном известного советского журналиста Егора Яковлева.

Меня назвали в честь деда.
Мой дед, Владимир Яковлев, был убийца, кровавый палач, чекист. Среди многих его жертв были и его собственные родители.
Своего отца дед расстрелял за спекуляцию. Его мать, моя прабабушка, узнав об этом, повесилась.

Мои самые счастливые детские воспоминания связаны со старой, просторной квартирой на Новокузнецкой, которой в нашей семье очень гордились. Эта квартира, как я узнал позже, была не куплена и не построена, а реквизирована — то есть силой отобрана — у богатой замоскворецкой купеческой семьи.

Я помню старый резной буфет, в который я лазал за вареньем. И большой уютный диван, на котором мы с бабушкой по вечерам, укутавшись пледом, читали сказки. И два огромных кожаных кресла, которыми, по семейной традиции, пользовались только для самых важных разговоров.

Как я узнал позже, моя бабушка, которую я очень любил, большую часть жизни успешно проработала профессиональным агентом-провокатором. Урожденная дворянка, она пользовалась своим происхождением, чтобы налаживать связи и провоцировать знакомых на откровенность. По результатам бесед писала служебные донесения.

Диван, на котором я слушал сказки, и кресла, и буфет, и всю остальную мебель в квартире дед с бабушкой не покупали. Они просто выбрали их для себя на специальном складе, куда доставлялось имущество из квартир растрелянных москвичей.
С этого склада чекисты бесплатно обставляли свои квартиры.

Под тонкой пленкой неведения, мои счастливые детские воспоминания пропитаны духом грабежей, убийств, насилия и предательства. Пропитаны кровью.

Да что я, один такой?

Мы все, выросшие в России — внуки жертв и палачей. Все абсолютно, все без исключения. В вашей семье не было жертв? Значит, были палачи. Не было палачей? Значит, были жертвы. Не было ни жертв, ни палачей? Значит, есть тайны.

Даже не сомневайтесь!

Оценивая масштаб трагедий российского прошлого, мы обычно считаем погибших. Но ведь для того, чтобы оценить масштаб влияния этих трагедий на психику будущих поколений, считать нужно не погибших, а — выживших.
Погибшие — погибли. Выжившие — стали нашими родителями и родителями наших родителей.

Выжившие — это овдовевшие, осиротевшие, потерявшие любимых, сосланные, раскулаченные, изгнанные из страны, убивавшие ради собственного спасения, ради идеи или ради побед, преданные и предавшие, разоренные, продавшие совесть, превращенных в палачей, пытанные и пытавшие, изнасилованные, изувеченные, ограбленные, вынужденные доносить, спившиеся от беспросветного горя, чувства вины или потерянной веры, униженные, прошедшие смертный голод, плен, оккупацию, лагеря.

Погибших — десятки миллионов. Выживших — сотни миллионов. Сотни миллионов тех, кто передал свой страх, свою боль, свое ощущение постоянной угрозы, исходящей от внешнего мира — детям, которые, в свою очередь, добавив к этой боли собственные страдания, передали этот страх нам нам.
Просто статистически сегодня в России — нет ни одной семьи, которая так или иначе не несла бы на себе тяжелейших последствий беспрецедентых по своим масштабам зверств, продолжавшийся в стране в течение столетия.

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, до какой степени этот жизненый опыт трех подряд поколений ваших ПРЯМЫХ предков влияет на ваше личное, сегодняшнее восприятие мира? Вашу жену? Ваших детей?

Если нет, то задумайтесь.
Мне потребовались годы, на то, чтобы понять историю моей семьи. Но зато теперь я лучше знаю, откуда взялся мой извечный беспричинный страх. Или преувеличенная скрытность. Или абсолютная неспособность доверять и создавать близкие отношения.
Или постоянное чувство вины, которое преследует меня с детства, столько, сколько помню себя.

В школе нам рассказывали о зверствах немецких фашистов. В институте — о бесчинствах китайских хунвейбинов или камбоджийских красных кхмеров.
Нам только забыли сказать, что зоной самого страшного в истории человечества, беспрецедентного по масштабам и продолжительности геноцидана была не Германия, не Китай и не Комбоджа, а наша собственная страна.
И пережили этот ужас не далекие китайцы или корейцы, а три подряд поколения ЛИЧНО ВАШЕЙ семьи.

Нам часто кажется, что лучший способ защититься от прошлого, это не тревожить его, не копаться в истории семьи, не докапываться до ужасов, случившихся с нашими родными.
Нам кажется, что лучше не знать. На самом деле — хуже. Намного.
То, чего мы не знаем, продолжает влиять на нас, через детские воспоминания, через взаимоотношения с родителями. Просто, не зная, мы этого влияния не осознаем и поэтому бессильны ему противостоять.

Самое страшное последствие наследственной травмы — это неспособность ее осознать. И, как следствие — неспособность осознать то, до какой степени эта травма искажает наше сегодняшнее восприятие действительности.
Неважно, что именно для каждого из нас сегодня является олицетворением этого страха, кого именно каждый из нас сегодня видит в качестве угрозы — Америку, Кремль, Украину, гомосексуалистов или турков, «развратную» Европу, пятую колонну или просто начальника на работе или полицейского у входа в метро.

Важно — осознаем ли мы, до какой степени наши сегодняшние личные страхи, личное ощущение внешней угрозы — в реальности являются лишь призраками прошлого, существование которого мы так боимся признать?

P. S. В 19-ом, в разруху и голод, мой дед-убийца умирал от чахотки. Спас его от смерти Феликс Дзержинский, который приволок откуда-то, скорее всего с очередного «специального» склада, ящик французских сардин в масле. Дед питался ими месяц и, только благодаря этому, остался жив.
Означает ли это, что я своей жизнью обязан Дзержинскому?
И, если да, то как с этим жить?



НА ФОТО: Служебное чекистское удостостоверение моего деда, которое сохранилось до сих пор. Внимательно прочитайте текст на нём. Он, по-моему, показательнее всего, что написано в этом посте.

http://www.mgorskikh.com/18-istoriya/13597-vladimir-yakovlev-my-vse-vnuki-zhertv-i-palachej