Рокировка

Тут Сергей Беседин в ФБ публикует с продолжением что-то типа фантастического фельетона. Мне кажется, очень смешной.



ГЛАВА ПЕРВАЯ

Дмитрий Анатольевич Медведев проснулся в странной и непривычной обстановке, на туго набитой пуховой подушке, в тёмном будуаре, где вся стена была увешана большими и малыми иконами. Рядом с ним дремала совершенно незнакомая ему женщина, в чепце, с длинным носом и строгими чертами лица.
"А где же Светлана? - озаботился премьер, тревожно оглядываясь. - Как же я так вчера загулял?"
Он пошевелился и задел локтем незнакомку. Та открыла глаза.
- Ники, доброе утро, - улыбнулась она совершенно по-родственному. - Ты зачем сбрил бороду?
Дмитрий Анатольевич потрогал гладкий, как пятка, подбородок, и не нашёлся, что ответить. Вместо этого он предпочёл возмутиться.
- Какой я вам Ники! Вы вообще кто?
Женщина в чепце расхохоталась.
- Как я обожаю твоё чувство юмора, Ники! Ну давай, поцелуй свою Аликс!
- А что со Светланой? - глупо спросил Медведев.
Женщина нахмурилась.
- Ладно, Матильду я тебе простила. Но кто такая Светлана? Признавайся!
"Кто-то из нас двоих тронутый, - подумал Дмитрий Анатольевич. - Или я или эта женщина".
- И все же, что ты натворил со своей бородой? - не отставала странная незнакомка. - У тебя без неё такой дурацкий вид, словно ты напроказивший гимназист.
Медведев неопределённо хмыкнул.
- И вообще, Ники, ты ужасный лежебока, уже девять часов с четвертью. Вставай, нам скоро должен нанести визит святой старец Распутин!
- Старец Путин? - переспросил Дмитрий Анатольевич, схватившись за виски; ему внезапно стало дурно. - Мы же только вчера виделись!
- Ну ничего страшного, ещё раз придёт! Сон ему пророческий приснился, рассказать хочет. А после обеда с докладом будут Шуваев и Марков...
- Шувалова я не ждал, - мрачно пробормотал Медведев, все ещё не понимая суть этого тупого розыгрыша. - А Марков мне на кой, этот шут? Пусть на НТВ выступает...
- Прости, Ники, где выступает? Ты так сегодня туманно выражаешься. И почему шут? Николай Евгеньевич, конечно, человек экзальтированный, но очень толковый. Давай уже завтракать! Завтрак будет простой, как ты любишь - яйца, бекон, масло, ветчина и калачи.
- Это же миллион калорий! - не удержался от восклицания Медведев.
- Миллион чего? Ники, дай потрогаю твой лоб? Нет ли у тебя жара?
- Нету! - махнул рукой премьер. - Давай свои калачи, я ужасно проголодался...
- Давно бы так, - обрадовалась Аликс. - А пока почитай утреннюю газету.
Держа в левой руке калач, Медведев развернул правой огромную простыню "Правительственного вестника" и потрясённо застыл, увидев дату "4 октября 1916 года".
***
Николай Александрович очнулся в глубоком кресле, в котором он задремал пару часов назад. Первое, что он увидел - неизвестную ему блондинку, которая настороженно вглядывалась ему в лицо.
- Дима! - сказала она нервно. - Зачем ты приклеил усы и бороду? Что за нелепый юмор?





Глава вторая

Николай Александрович очнулся в глубоком кресле, в котором он задремал пару часов назад. Первое, что он увидел - неизвестную ему блондинку, которая настороженно вглядывалась ему в лицо.
- Дима! - сказала она нервно. - Зачем ты приклеил усы и бороду? Что за нелепый юмор?
- Я-я... не приклеивал, - дрожащим от неожиданности голосом ответил помазанник. - Это все настоящее.
Он оглянулся вокруг в поисках кого-то, кто спас бы его от этой умалишенной.
- Хватит шутить! - и наглая блондинка дёрнула его за бороду так, что выступили слезы. - За ночь, что ли, выросла?
- Послушайте, девица! - вскипел Николай. - Ваша развязность преступает уже всякую черту. Так ведут себя только куртизанки и поломойки!
- Дима, - грустно сказала ему блондинка. - Вот до чего тебе довели думы о государе. Все время разглядывал портреты в книгах, смотрелся в зеркало. Всем хвастался, что похож. Немудрёно, что у тебя того... немного кукушка съехала. Но ты пойми - ты никакой не император. Ты всего лишь Дмитрий Анатольевич Медведев, хотя это не так уж и плохо.
- Да, - смиренно сказал Николай. - Я этот самый... как его... Медведев.
(Он знал, что с сумасшедшими лучше не спорить и на всякий случай соглашаться).
- То-то же! Я тебе костюм приготовила, надевай!
- Почему партикулярное платье? - с недоумением сказал Николай, оглядывая пиджак и брюки Brioni. - Ты же знаешь, что последнее время я не ношу гражданские мундиры. Все-таки идёт война! И фасон какой-то странный! Пуговицы не бронзовые, а костяные! Я, конечно, понимаю, все для фронта, металл ушёл на пушки, но не до такой же степени!
- Мда, - протянула блондинка, - вчера ты точно переутомился в свой планшет играть.
- Кстати, как наши? - задал наболевший вопрос Николай, понимая, что пока уточнить его больше не у кого. - Наступают?
- Наступают, Аника-воин, - вздохнула незнакомка, - уже Алеппо отбили.
- Алеппо, Алеппо... - пробормотал Николай, что-то вспоминая. - Это Пруссия или Галиция?
- Это Сирия! - засмеялась блондинка. - Дальше айфона ничего не видишь.
- Как? Османы? Мы делаем такие успехи на Закавказском фронте? Я-то думал, мы даже Диярбакыр ещё не взяли. А Босфор и Дарданеллы разблокировать удалось? Пора уже туркам навалять по первое число!
- Видишь ли, - мягко проинформировала его блондинка, - турки нам больше не враги.
Николай даже замолчал от этой новой для него мысли.
- А кто они? Друзья?
- Да не сказать, чтобы так, - вздохнула женщина. - Ни то ни се.
- Погоди, - совершенно запутался император, - подай-ка мне планшет.
- Опять в Энгри Бёрдс резаться будет, - посетовала блондинка и подала помазаннику айпад.
Тот покрутил хитрый девайс и повернул его тыльной стороной.
- Бумагу и карандаш! - приказал Николай.
Недоумевая, Светлана протянула ему лист бумаги. Царь положил бумагу поверх планшета и стал резкими, уверенными движениями набрасывать карту военных действий...




ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дмитрий Анатольевич откусил калач с краю и начал сосредоточенно жевать. Он постарался включить свой мыслительный аппарат на полную катушку (хоть это было и достаточно непросто) и стал набрасывать версии произошедшего.
Версия первая: это масштабный и дебильный розыгрыш его коллег по "Единой России", ради которого они подсунули ему в кровать совершенно неизвестную ему особу, за ночь поменяли интерьер и отпечатали фейковые новости за 1916 год. В таком случае неясной оставалась цель всего этого грандиозного надувательства: ведь от Дмитрия Анатольевича никогда и никому не было вреда, как, впрочем, и пользы. Хотя Медведев привык, что коллеги постоянно подшучивают над ним: на прошлый день рождения, на заседании правительства, подложили на стул кнопку, а на этот, во время расширенного совещания, Силуанов пробрался под столом к модным остроносым ботинкам Дмитрия Анатольевича и крепко-накрепко связал между собою шнурки. По окончании планёрки, попытавшись подняться со своего места, премьер-министр рухнул как подкошенный. Все хохотали до упаду.
Версия вторая: он на самом деле Николай Второй, но в припадке горячки вообразил себя неким Медведевым из будущего.
Версия третья: неким таинственным образом он был переброшен на сто лет назад, и все, что ему оставалось делать - это смириться, и, может быть, даже получить некий профит от того, что он знает своё будущее. Впрочем, какой профит можно изыскать от того, что он со всей семьёй будет расстрелян через два года, Дмитрий Анатольевич пока не понимал.
Ещё раз успокоившись и перебрав все варианты, Медведев все же остановился на первом. От остальных двух не то что попахивало, а разило самой настоящей паранойей. А Дмитрий Анатольевич, в общем-то, считал себя трезвым и прагматичным человеком. Подумав немного, Медведев решил подыграть этому спектаклю и посмотреть, чем это все закончится. Как личность жизнерадостная, он грустил недолго и намазал себе горячий калач маслом. Истинное удовольствие доставило ему налить чаю из ведерного пузатого самовара. "Не поскупились на реквизит, - одобрительно подумал он о своих коллегах. - Молодцы".
Женщину напротив, макавшую в чай кусок рафинада, тоже подобрали исключительно удачно. Такой себе Медведев всегда и представлял Александру Федоровну.
- К вам святой старец Распутин, - доложил дворецкий.
Медведев отложил калач и откинулся в кресле, забавляясь и словно бы говоря: "Ну-ну, поглядим, какого клоуна вы мне покажете!"
В комнату ввалился немытый, нечесаный верзила со спутанной бородой и жуткими безумными глазами. "Джигурда", - ни секунды не сомневаясь, решил Медведев. Этот театр начал доставлять ему истинное наслаждение.
- Папа! Русской земли царь! - запричитал амбал, кланяясь в пояс. - Было мне страшное виденье ночью! Пришёл я его рассказать! А что с бородой у тебя? - от удивления Распутин даже перестал блажить.
- Да ты присаживайся, Никита, - добродушно предложил Медведев. - В ногах правды нет. Сбрил я бороду. На спор. Поспорили с Пуришкевичем. Он говорит, дескать, не сбреешь, а я говорю, мол, сбрею. Ну и сбрил. Вот калачи, ветчина. Ты поешь, если проголодался.
- Почему Никита? - опешил Распутин. - Григорий Ефимович я.
Он присел и, отдышавшись, намазал калач маслом.
- Так что там привиделось тебе, Никита? Или, если ты так настаиваешь, Григорий?
- Убьют меня до нового года, - помрачнел старец. - А через полтора года и тебя со всей семьёй. Вижу реки крови, вижу горы трупов и мертвецов. Брат на брата пойдёт!
- А я все это знаю, - радостно захохотал Медведев. - В школе-то историю учил!
- Не веришь ты мне, папа, - горестно охнул Распутин. - Ох, зря не веришь!
- Верю! - подмигнул Дмитрий Анатольевич. - Я даже знаю, кто тебя пришибет.
- Кто? - обомлел старец.
- Не скажу! - высунул язык Медведев. - Мучайся в догадках!
Распутин доел калач, надел картуз и вышел.
- Ну его, - отмахнулся премьер. - Зануда какой-то! Пойдём лучше на свежий воздух, селфи сделаем!
- Ники, ты же знаешь, - зарделась императрица. - Я против этих французских извращений...





ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Николай закончил набрасывать карту и предъявил ее таинственной блондинке.
- Такая сейчас у наших войск диспозиция?
- Я, между прочим, женщина, а не стратег, - кокетливо заявила блондинка. - В картах не разбираюсь. На этот вопрос тебе Шойгу лучше ответит.
- Шойгу? Какое странное имя! Тунгус?
- Дима, ты неподражаем! Он же тувинец!
- Шаман! - догадался Николай. - Опять при дворе пригрели какого-то прохиндея! Мало Аликс предыдущих юродивых! Сначала была Паша-прозорливица. Потом Матрёна-босоножка. За ней, изволите видеть, Митя Козельский. И, наконец, этот червь, этот шашель, который весь ствол России изъел, Гришка Новых! И ничего я поделать против не могу! Только зыркнет на меня своими глазищами, у меня и речь отнимается! Магия! И каждый день мне записочки шлёт: папа, начни наступление на Ригу; папа, скажи Брусилову, чтоб так шибко не шёл вперед; папа, назначь Штюрмера премьер-министром! А я кто? Царь или хвостик поросячий? И вот теперь - тунгуса приволокли!
И Николай, уткнув лицо в ладони, горько зарыдал.
Блондинка дождалась окончания истерики и мягко спросила:
- Дима, так мне звать Шойгу?
- Ладно, давай этого нехристя, - обречённо вздохнул царь.
Спустя пять минут в комнату ворвался министр обороны в парадной фуражке с высоченной нелепой тульей, расшитой лавровыми листьями. На груди его болталась звезда Героя России.
- Ага, - хмуро приветствовал его Николай, - вырядился! Цацки свои шаманские нацепил! А где бубен твой? Ударь в него, может, врага и прогонишь!
Шойгу обескураженно глянул на Светлану Медведеву, как бы ища защиты. Та недоуменно пожала плечами и шепнула: "Дима с утра немного не в себе".
- Ты хоть по-русски можешь говорить, дьявол таёжный? - воскликнул Николай; как любой добрый и бесхарактерный человек, он редко гневался и совсем не умел владеть своим гневом.
- Могу, - это все, что сумел из себя выдавить Сергей Кожугетович. Он как-то внезапно утратил способность связывать слова в предложения.
- Тогда объясняй, как идёт наступление! Где Штюрмер? Где Янушкевич? Где Поливанов? Перетрусили, испугались гнева государева! Забились по щелям, как тараканы! Азиата ко мне послали! - продолжал бушевать Николай.
- Дмитрий Анатольевич, - вдруг обрёл снова голос Шойгу, - если вы зачем-то приклеили себе бороду, то не думайте, что приобрели право разговаривать в таком тоне. Разумеется, вы старше меня по рангу, но подобной фамильярности я не стерплю даже от вас! Что конкретно вас интересует?
Николая словно окатили холодным душем. Он уже пожалел о своём выпаде и затих.
- Ну... хотя бы... что у нас на Украине... - промямлил он.
- Все отлично! - бодро принялся за отчёт Шойгу. - Гиви наступает!
- Гиви? Это что ж, Дикая дивизия? Они молодцы! - ободряюще сказал Николай. - А что ещё?
- "Град" всю ночь вражеские позиции поливал, - похвастался Шойгу.
- Это превосходно! Сам Господь нам помогает! Ещё бы снежком их присыпать! Ступай, шаман, ты мне больше не нужен! Скажи Штюрмеру, пусть в другой раз сам приходит! А ты, любезная девица, как тебя там...
- Дима, хватит дурачиться! Будто не знаешь, что я Света!
- Экое имя плебейское! Ты, никак, наша кухарка новая! Так вот, неси мне, кухарка, что-нибудь лёгкое, простонародное: расстегай с визигой и кулебяку из пулярки. Завтракать буду! И разыщи мне все же Аликс!

ГЛАВА ПЯТАЯ

- Я ничего такого не имел в виду! - неловко оправдывался Медведев. - Селфи - это всего лишь фото самого себя! По-английски.
- Ах, Ники! Откуда ты только таких слов нахватался! Отродясь не был англоманом! Верно, от своего кузена Джорджи...
- В самом деле, идём во двор сфотографируемся! - начал настаивать Дмитрий Анатольевич; ему стало интересно, что его окружает и насколько далеко зашёл розыгрыш. К тому же Медведеву захотелось иметь на память убойные снимки всей этой клоунады.
- Ну хорошо, Ники, идём. Сейчас позову Ольгу, Анастасию и царевича. А дядька Алексея принесёт твою фотокамеру.
Только сейчас премьер вспомнил, что последний русский император был таким же точно фанатиком фотографии, как и сам Дмитрий Анатольевич. Медведев начал ломать голову, что же сейчас ему подадут - Хассельблад для постановочной съёмки или более удобную Лейку.
В дверях появился дядька цесаревича, лихой пузатый усач в бескозырке и матросской форме. В руках он тащил ни много не мало, как старинный аппарат "Истмэн-Кодак - Бычий глаз" на треноге.
"Боже, - подумал Дмитрий Анатольевич, - где они взяли эту рухлядь? И как они могли так основательно подготовиться?"
Он почему-то вспомнил триллер "Игра" с Майклом Дугласом в главной роли.
Вслед за дядькой вошли две девушки и болезненного вида мальчик в матроске.
- Папа, где твоя борода? - хором спросили они.
От заданного с утра в третий раз вопроса, а особенно от обращения "папа" Дмитрий Анатольевич коротко и нервно засмеялся. "Мало мне одного сынка - Джигурды, - подумал он саркастически, - так вот ещё трое".
- Борода, дети... эммм... в общем, нету ее теперь, - коротко и туманно ответил Медведев.
- А что Татьяна и Мария? - спросила Аликс с немецкой педантичностью.
- У Татьяны разболелась голова и она осталась в постели, - важно отвечала Ольга. - А Мария не захотела сниматься, ты же знаешь, какая она вредина и упрямица.
"Не нашли двойников, - обрадовался премьер. - Значит, все же за нос меня водят! Ну, разберусь, кто это сделал, взгрею по первое число!"
Вышли во двор. Медведев, разинув рот, смотрел на знакомые ему ещё по школьным экскурсиям окрестности Царского Села.
"Как это они меня сюда перетащили? - стучал в мозгах у него вопрос. - Или специально построили копию Царского для того, чтоб надо мной посмеяться?"
Нет, тут что-то определённо не стыковалось.
- Ну что, фотографируй нас, - кокетливо сказала Аликс, обнимая детей.
Дмитрий Анатольевич бессмысленно вытаращился на незнакомый ему аппарат. Только сейчас до него дошло, что он не представляет, как тот работает.
- Ну же, - поторапливала его Аликс, - Ники, ты чего там возишься?
- Тут это... пластины мутные, - проблеял Медведев. - И солнце за тучи зашло. Освещение плохое. Ничего не получится.
Вдруг его осенила замечательная идея.
- А поедемте лучше в Петербург! Что-то хочется прокатиться!
"Уж целый-то город ради меня они не смоделируют!" - резонно подумал премьер, не совсем понимая, впрочем, кто же такие "они". - "Тут и сказочке конец!"
- Странные причуды, Ники! Мы сегодня совсем не тем хотели заниматься! - сказала Аликс. - Впрочем, если ты сам нас повезёшь, то я не против. Ты же так любишь сидеть за баранкой вместо шоффера! Пройдём к нашему ландоле.
Глазам премьера предстал длинный лакированный экипаж с круглым, как барабан, капотом.
"Это они что, целый музей ради своего прикола разорили?" - мучительно подумал Медведев, садясь за руль "Делоне-Бельвиля". Сразу же его насторожили девять почти одинаковых на вид педалей. Он растерянно закряхтел.
- Пап, ты забыл? Это же педали правого и левого тормоза дифференциала. А это педаль усиленного впуска масла в мотор! - нетерпеливо стал подсказывать цесаревич.
- Сам разберусь, - досадливо и вместе с тем кичливо ответил Медведев, дёргая за ручки.
Вдруг автомобиль фыркнул, вздрогнул и на всех парах помчался прямо в стену кирпичного забора. Ударившись со всей силой о преграду, он остановился.
- Папа, папа! Что с тобой? - закричал цесаревич, глядя на Медведева, упавшего головой на баранку. С лица горе-водителя стекала струйка крови, а сам он не дышал...

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Николай не получил к завтраку пирогов с пуляркой, но он был таким человеком, который не привык настаивать, и поэтому благодарно съел все, что ему предложили.
- Кухарка, - обратился он к Светлане, - ты нашла Аликс?
- Да нету никакой Аликс, - огрызнулась Светлана, которой уже порядком поднадоели эти шутки, - померла сто лет в обед!
- Как померла? Господи, какое горе, - помазанник схватился за сердце. - Почему никто мне не сказал?
- Что ты кривляешься, как шут гороховый, - грубо оборвала его блондинка. - Будто и сам этого не знал. И хватит свою жену кухаркой обзывать. А то, в самом деле, как дам шумовкой по тыкве!
Тут Николай, второй раз за утро, разрыдался, но на сей раз не тихо и жалобно, а громко и безутешно. В голову ему пришло следующее: видимо, после какой-то аварии или покушения он оказался в беспамятстве, которое длилось не один месяц, за это время Аликс умерла, а эта странная женщина с повадками кухарки стала его женой. Но, опять же, как они обручились, если он пребывал в бессознательном состоянии? Загадки множились с каждою минутою.
- Сколько у меня длился обморок? - напрямую спросил он Светлану.
- Да ты, по-моему, всю жизнь в обмороке, - насмешливо заметила блондинка, которая, кстати, совершенно ему не нравилась.
- Какой сейчас год? - с другого конца зашёл Николай.
- Дима, ну ты совсем уже! Семнадцатый, конечно же! Февраль!
"Так, значит, в беспамятстве я пробыл недолго. Четыре-пять месяцев".
- Очень хорошо, - твёрдо повторил помазанник, надеясь хотя бы в этой вербальной твердости обрести какую-то внутреннюю уверенность. - Тысяча девятьсот семнадцатый год!
- Дима! Какой тысяча девятьсот? Две тысячи семнадцатый!
В голове у Николая помутилось, и он полностью перестал соображать.
- Газету! - потребовал он недоверчиво.
Светлана протянула ему свежий выпуск со столь знакомым и приятным глазу заголовком "КОММЕРСАНТЪ".
Впрочем, дальше начинались нелепости. Газета утверждала, что сегодня 13 февраля 2017 года и была напечатана по правилам новой орфографии, без ятей и еров. У Николая появилось ощущение, что он читает на сербском или болгарском языке. От попытки вникнуть в странный текст у него разболелась голова. Да и сами статьи, отпечатанные на дивной белой бумаге, невиданной императором, были составлены на каком-то птичьем языке.
"В WhatsApp появилась поддержка двухэтапной аутентификации!"
"В Санкт-Петербурге пройдут мероприятия противников и сторонников передачи Исаакиевского собора РПЦ!!"
"Две сети американских супермаркетов отказались от продукции компании Дональда Трампа!!!"
Из всего этого Николай понял одно: он был в коме сто лет, и поэтому из всей августейшей семьи он теперь в живых только один. Но ведь это же нереально, невозможно! Значит, все же правы были индийские брахманы со своим колесом сансары, и метемпсихоз существует! Николай возродился через сто лет в теле какого-то высокопоставленного сановника Дмитрия Анатольевича, чтобы опять спасти Россию!
Всего этого оказалось слишком много для одного раза, и помазанник обессиленно рухнул в кресло.
- Любезная девица, - сказал он Светлане, - пусть мне подадут коньяку... а то мне нехорошо...

"Иван Васильевич меняет профессию"

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Аликс со своей педантичной тевтонской натурой немедленно пресекла детскую панику (глядя на цесаревича, начали подвывать и княжны):
- Дети, молчать! Деревянко! Беги за доктором! Доктором Боткиным! Хотя нет! Приподними ему сначала голову! И пощупай пульс! Есть? Слава богу! А теперь за доктором!
Деревянко не нужно было повторять дважды. Он скрылся за углом и уже через три минуты возвращался с доктором Боткиным, крепким, упитанным, лысеющим человеком с узкими монгольскими глазами, аккуратной бородкой и чувственными губами. Они вдвоём взяли Дмитрия за руки и ноги и перенесли в усадьбу, в альков. Боткин вынул стетоскоп и выслушал Медведева с преувеличенным вниманием.
- Государь в полном здравии, - вынес он вердикт, - он просто ударился головой и рассек бровь. Ему надо полежать и прийти в себя. Странно, что он перепутал педали. Вы с утра не замечали следов утомления, напряжения?
Аликс замялась. В ней боролись два желания: начистоту рассказать Боткину о всех чудачествах супруга и вместе с тем стеснение и желание утаить подобные глупости. Второе стремление в итоге взяло верх.
- Ничего особенного, - отрезала она сухо, поджав губы. - Возможно, он был чуть бледен, но это неудивительно, беря во внимание то, сколько государь работает. Не извольте беспокоиться, он ещё всех нас переживёт!
В голосе ее прорезались металлические нотки; в ответ Боткин взглянул на императрицу косо. "Как же, - подумал он с внезапной неприязнью, - переживёшь такую бой-бабу! Она любого в могилу сведёт!"
Он удалился мягкой поступью, сокрушаясь о том, что он всего лишь семейный доктор и не может произнести свои соображения вслух.
Тем временем Аликс набрела на замечательную мысль: все возможные будущие эксцентрические выходки Николая можно объяснять сегодняшним ударом. Она решила предупредить возможные вопросы и сама броситься в атаку.
- Дети! - заявила она строго, выйдя на крыльцо. - Папе уже много лучше. Боткин сказал - ничего серьёзного не наблюдает. Однако ж, не удивляйтесь, если какое-то время папа будет говорить несуразицу и плести кошели с лаптями. Такое бывает после удара. Надеюсь, то, что случилось с государем, останется в пределах нашей фамилии.
И с этими словами она вернулась в дом.
Медведев очнулся и застонал. Голова раскалывалась. Над ним склонился тонкий женский силуэт, вернее, одна лишь тень в потаённом сумраке алькова.
- Света! - обрадовался Медведев и взял силуэт за руку. - Мне тут такой дурацкий сон приснился, хуже некуда!
Силуэт нервно фыркнул и выдернул свою руку из медведевской. При известной доле воображения можно было увидеть, как у силуэта раздулись и заходили ноздри.
- Николай! Ты очень сильно ударился при аварии и многое забыл! Меня зовут А-л-и-к-с! И прошу тебя, не называй меня Светой и другими дурацкими именами!
- Хорошо, - покорно сказал Медведев, уверенный, тем не менее, что он все же Дмитрий. Он не него напрягся и вспомнил все предыдущие события. - Аликс, мне срочно надо в Петербург!
- Только Петербурга нам сейчас и не хватало! Лежи уже! И чтоб до вечера не вставал!
- Лежу, - грустно согласился Медведев, подумав кстати, что, видимо, его участь при любой эпохе и обстановке - быть под каблуком. Ещё немного поразмыслив, он посчитал, что ничего страшного в этом нет и так ему даже лучше и привычней. Повернувшись на бок и положив ладонь под щеку, Дмитрий Анатольевич погрузился в краткий, лёгкий и радужный детский сон. В забытьи он зачмокал губами, и на подушку скатилась тонкая, сладкая слюнка...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Выпив коньяку, Николай постепенно стал успокаиваться. Ему вдруг важно, очень важно показалось узнать, что же случилось с ним и его семьёй. Коль скоро прошло уже сто лет, наверняка осталась масса свидетельств и документов.
"Ты не знаешь, что со мной произошло в 1917 году?" - вот в таком виде он хотел задать вопрос Светлане, но побоялся, что умалишенным будет выглядеть уже он. Поэтому он на ходу переформулировал:
- Скажи мне, любезная, что можно посмотреть по истории Николая Второго?
- Опять по истории Николая! - вздохнула Светлана. - Гляди, зачитаешься! Вон, том стоит в шкафу, зелёненький такой с золотом.
Николай схватил внушительный фолиант и разломил его у себя на коленях. Сперва он жадно хватал информацию кусками, а потом сосредоточился и стал читать не спеша. С каждой строчкой прочитанное возмущало его все больше.
Из дневника профессора Б. В. Никольского, участника и идеолога монархического «Русского собрания»:
15 апреля: «...Я думаю, что царя органически нельзя вразумить. Он хуже, чем бездарен! Он — прости меня Боже, — полное ничтожество...
26 апреля: «...Мне дело ясно. Несчастный вырождающийся царь с его ничтожным, мелким и жалким характером, совершенно глупый и безвольный, не ведая, что творит, губит Россию. Не будь я монархистом — о, Господи! Но отчаяться в человеке для меня не значит отчаяться в принципе»...
Из дневника М.О.Меньшикова за 1918 г.:
«…При жизни Николая II я не чувствовал к нему никакого уважения и нередко ощущал жгучую ненависть за его непостижимо глупые, вытекающие из упрямства и мелкого самодурства решения. Ничтожный был человек в смысле хозяина. Но все-таки жаль несчастного, глубоко несчастного человека: более трагической фигуры „человека не на месте“ я не знаю…»
С.Ю. Витте: «Неглупый человек, но безвольный»
А.В. Богданович: «Безвольный, малодушный царь»
А.П. Извольский: «Он обладал слабым и изменчивым характером, трудно поддающимся точному определению»
С.Д. Сазонов, бывший министр иностранных дел, 3 августа 1916 г. в беседе с М. Палеологом: «Император царствует, но правит императрица, инспирируемая Распутиным»
Член Государственного совета Российской империи Анатолий Фёдорович Кони:
«Его взгляд на себя, как на провиденциального помазанника божия, вызывал в нем подчас приливы такой самоуверенности, что ставились им в ничто все советы и предостережения тех немногих честных людей, которые еще обнаруживались в его окружении…
Трусость и предательство прошли красной нитью через всю его жизнь, через все его царствование, и в этом, а не в недостатке ума и воли, надо искать некоторые из причин того, чем закончилось для него и то, и другое… Отсутствие сердца и связанное с этим отсутствие чувства собственного достоинства, в результате которого он среди унижений и несчастья всех близко окружающих продолжает влачить свою жалкую жизнь, не сумев погибнуть с честью.»
Читая все это, Николай мычал как от зубной боли.
"Так вот они как обо мне! Ну, хорошо! Ужо я их всех за это!..." - и тут он вздрогнул, пронзительно осознав, что никаких "их" уже давным-давно нету.
Через сотню страниц государь дочитал до своего отречения, потом до февральской революции и октябрьского переворота.
- Это... это отвратительно и немыслимо! - не удержался он от восклицания.
У него было чувство, что он листает добротный приключенческий роман Гюго, Анатоля Франса или Дюма; это было бы даже увлекательно, если бы центральным персонажем не был он сам.
Дойдя до расстрела себя и своей семьи, Николай захлопнул книгу в ужасе. Слезы катились по его лицу градом.
- Бедная Аликс! Бедные княжны! Бедный цесаревич! - повторял он, страдальчески скривив рот. - За что им это все!
Он хотел добавить "Бедный я!", но внезапно сообразил, что он-то вот, сидит живой и здоровый. Значит, в восемнадцатом году, в сыром екатеринбургском подвале расстреляли некоего Дмитрия Анатольевича? Он окончательно запутался.
В комнату вошла Светлана и отобрала книгу у Николая.
- Ну, хватит! Скоро тебе на заседание совета министров! Пора собираться!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Повторно проснулся Дмитрий Анатольевич часа через полтора. Найдя на прикроватном столике маленький круглый туесок с надписью "Безопасныя спички фабрики Перельмана" и ещё раз подивившись скрупулезной мистификации, он зажег стеариновую свечу и стал думать, что же ему делать дальше.
В спальне запахло флердоранжем, а затем туда скользнула высокая, тонкая, хрупкая девушка с матово-бледным лицом, большими глазами и точёным профилем. Со своими волнистыми волосами, стянутыми лентою, пришелица напоминала Гебу или Афродиту Книдскую со старых античных изваяний. Тонкие ноздри ее трепетали.
- Папа, папа, - затормошила она Медведева, - с тобой все хорошо? Бэби сказал мне, что ты разбился... я так переживала! Я даже забыла про свою головную боль!
- Кто сказал? Бэби? - скривился в недоумении Дмитрий Анатольевич.
- Ну Алексей, цесаревич! Скажи, скажи, что все это несерьёзно! Очень болит? Ты память не потерял? Узнаешь меня? Это же я, твоя Таня!
Она взяла его руку своей, беломраморной, полупрозрачной, с голубыми прожилками и Медведеву подумалось, что это, пожалуй, самый приятный момент во всем сегодняшнем розыгрыше. Княжна показалась премьеру одновременно и скромной, и царственной, и величавой, и простой.
- Татьяна, - вдруг сказал Медведев, с неожиданно вспыхнувшей симпатией. - Ты такая чудесная девушка, но зачем ты согласилась во всем этом участвовать?
У княжны на лбу появился излом мысли, некрасивая морщинка.
- В чем, папа? Я тебя не понимаю!
- Ну, в этом балагане!
Татьяна оскорбилась.
- Папа, если ты называешь балаганом Татьянинский комитет, то мне больно и обидно это слышать! Мы с Ольгой помогаем беженцам и работаем в лазаретах. А ты... ты несправедлив! - она горделиво закусила губку, но, не удержавшись, всхлипнула.
- Таня, ну что же ты, - испугался Медведев, приподнялся в кровати и обнял княжну за плечи. - Я... я про другое!
- Про что же ты, папа? - с любопытством спросила цесаревна.
- Про то, что все вокруг какое-то ненастоящее... словно бы понарошку... что все люди здесь - актёры... - Медведев окончательно стушевался и замолк.
- Папа, - доверительно прижалась к нему Татьяна, - у меня часто то же самое ощущение. Это ведь ещё Шекспир первым сказал:
All the world’s a stage,
And all the men and women, merely Players;
They have their Exits and their Entrances,
And one man in his time playes many parts,.. - прочитала она с безукоризненным выговором. - "Как вам это понравится", акт второй!
"Она необычайно умна и интеллигентна", - подумал Медведев с восхищением. Ощущая рукой тёплую, пульсирующую кожу через тонкую мадаполамовую ночную сорочку, Медведев вдруг подумал о том, какое удовольствие и радость иметь взрослую дочь - радость, которую он до сих пор не испытал. Он вспомнил своего ершистого сына Илью и загрустил.
- Таня, нам надо в Петербург, - завёл он старую тему. - У нас есть ещё машина?
- И это ты тоже забыл! Есть такой же автомобиль, как ландоле, но только лимузин. Но поведёт его теперь Адольф! И не перечь мне!
Она оставила на щеке Дмитрия Анатольевича флердоранжевый поцелуй, вспорхнула и исчезла.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
- В котором часу заседание кабинета министров, любезная деви... Светлана? - уточнил Николай, между тем лихорадочно соображая, как же к сему мероприятию подготовиться.
- Так ты загляни лучше к себе в молескин!
Император сконфузился.
- Достаточно стыдно даме бросаться такими словами! Молескин мой застегнут, и остальные детали туалета тоже в порядке! Не вижу повода для насмешек!
- Дима, - с укором сказала Светлана, - молескин - это всего лишь записная книжка. Я думала, ты это знаешь.
- Ааа, - протянул помазанник неловко и стал листать свои, точнее, чужие записи. - Тут сказано, что заседание назначено в три часа пополудни!
- Ну вот, - обрадовалась Светлана, - времени ещё вагон и маленькая тележка!
- Какой вагон? - растерялся Николай. - Столыпинский?
- Дима, ты сегодня очень плоско остришь, - вздохнула блондинка.
Помазанник стал ломать голову, как же ему не ударить в грязь лицом на благородном собрании. Мысли его раздваивались - он волновался за предстоящее заседание и вместе с тем переживал, что же делает попавший на его место Медведев.
Впрочем, как политик со стажем, он понимал, что в крайнем случае можно выступить с набором универсальных клише, достаточных для любых времени и эпохи. "Богатые богатеют... бедные беднеют... Россия в опасности... Тучи сгущаются... Враг у ворот... Еврейские банкиры тянут соки из несчастного отечества... помолимся за благополучный исход нашего дела!"
"Попробую узнать что-нибудь о текущем политическом моменте из этой газеты, напечатанной на столь прекрасной шелковистой бумаге", - подумал он и взял в руки "Коммерсантъ".
На одной из страниц он наткнулся на статью "Наталья Поклонская вновь протестует против фильма Учителя о Николае Втором и Матильде".
- Что это? - смущенно спросил он у Светланы. - Обо мне... то есть о Николае уже снимают фильму? Жизнь коронованных особ будут показывать в синематографе, чтобы над ней глумилась чернь? И почему фильму снимает какой-то учитель? Наверно, это учитель истории, коль скоро взял на себя такую смелость?
И в голове у него немедленно промелькнула афиша с надписями: "Звуковая фильма в шести частяхъ! Онъ - молодой повеса и будущий императоръ! Она - подающая надежды звезда балета и гордая полячка!" Николая даже передернуло от омерзения. И вместе с тем его одолел интерес к деталям сей фабулы.
- Как бы мне увидеть эту девицу воочию? - спросил он у Светланы. - Сдаётся мне, наш разговор будет весьма любопытен и поучителен.
- Почему она так срочно тебе понадобилась? - ревниво спросила Светлана. - Впрочем, дело твоё. Можно вызвать ее на ближайшее время, я попрошу Тимакову.
Пока пресс-секретарь разыскивала Поклонскую, Николай, как любой нерешительный человек, уже успел переменить своё мнение. "А может, пусть эта фильма послужит назиданием будущим поколениям? - подумал он. - В самом деле, кто такая эта Матильда, если разобраться? Кокотка, содержанка великого князя Владимира Александровича! Публика ее освистала во время японской войны - кричала "сними бриллианты, это наши броненосцы!" Может, из-за неё и Варяг-то затонул! Да-с, стерва, пожалуй, редкостная!" Перенесясь на сто лет вперёд, он вдруг взглянул на свою любовницу выпукло и стереоскопически и умозаключил, что сожалеть тут, в общем-то, не о чем.
Через час Наталья Поклонская уже входила в кабинет Дмитрия-Николая. Девица с первого же взгляда произвела на Николая пренеприятное впечатление: огромные ее голубые глаза постоянно блуждали, уходя в сторону от собеседника, а общую миловидность портил кривой рот, который существовал на лице как-то автономно.
Поклонская же, напротив, увидев Николая, чуть не потеряла сознание от восторга.
- Дмитрий Анатольевич, вы все же решились отпустить бороду! Боже, как вы стали похожи на помазанника! Как это благородно! Давайте я вам поклонюсь!
Она упала на колени и размашисто отвесила поклон Николаю, не рассчитав и пребольно ударив его лбом в область промежности. Государь взвыл.
- Вы слишком много себе позволяете, любезная! - воскликнул он, и очи его засверкали. - Смотрите не переусердствуйте, а то, как в известной пословице, и лоб себе расшибете! Итак, какую же крамолу вы усмотрели в этой фильме?
Поклонская вскочила с колен и затараторила писклявым голоском, словно бы долго репетировала эту речь:
- В данном фильме изложена недостоверная информация, искажающая исторические факты. Пришло множество обращений от простых людей. Основная мысль данных обращений в том, что данный фильм оскверняет чувства православных и содержит фальшивые сведения о нашем государе. Данный государь является нашим святым и мучеником. Поэтому данные люди требуют соответствующей проверки в соответствии с федеральным законом...
- Постойте-ка, девица, - нахмурился Николай. - Вы какую гимназию кончали? Единица вам по риторике и красноречию! И почему вы берётесь рассуждать о достоверности? Вы что, свечку над государем держали?
Поклонская перепугалась.
- Да, но фильм... но сценарий...
- А что, разве фильма уже закончена? Вы ее видели? - Николай почти кричал. - Не слишком ли скороспело вы желаете о ней судить? Что толку в вашей смазливости при вашем скудоумии? Вон из кабинета! И не сметь мне показываться на глаза!
Шокированная Наталья выскочила, забыв попрощаться, а Николай вновь рухнул в кресло.
- Светлана, у нас есть ещё коньяк? - жалобно спросил он. Денёк определённо не заладился.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
- Дался тебе этот Петербург! Когда ты уже вырастешь, Ники! У меня иногда ощущение, что у меня не пятеро детей, а шестеро! Причём ты - самый младший!
- Потому что хочу! - капризно заявил Дмитрий Анатольевич и надул губы.
- Да там и небезопасно! - предостерегла его Аликс. - Город кишит шпионами и террористами! Как знать, может, тебя уже подстерегает какая-нибудь анархистка с револьвером "бульдог" в юбках! Вроде этой подслеповатой идиотки Фейги Каплан, которую арестовали при покушении на губернатора Сухомлинова в Киеве. Сейчас она, слава богу на каторге, где-то в Акатуе, если, конечно, не сбежала!
- Никуда она не сбежала, потому что... - начал Медведев и прикусил язык.
Аликс осмотрела его пристально.
- Господи, да как же тебя народу показывать-то без усов и бороды! Скажут - царь ненастоящий! Знаешь, что мы сейчас сделаем? Нарисуем тебе новые, жженой пробкой!
Она достала коробку с гримом и начала усердно наносить на лицо Дмитрию Анатольевичу признаки растительности.
- Такое чувство у меня было, когда из нашего цесаревича делала гусара на прошлое рождество!
Спустя несколько минут она отодвинулась, любуясь плодами своего труда.
- Ну вот! Теперь снова все в порядке! Можешь так и ходить, пока снова не отрастет борода. И прекращай уже заключать разнообразные глупые пари.
Колокольчиком она вызвала горничную.
- Разыщи Адольфа, пусть готовит к выезду лимузин. Государь настаивает посетить Петроград!
***
Через полчаса механический экипаж был готов к отправлению. За баранкой сидел Адольф Кегресс, легендарный шоффер, изобретший аэросани и много чего ещё. Он был в чистом суконном сюртуке, белой сорочке с воротником стоечкой и щегольски завязанном галстухе, пронзённом золотой булавкою с головкой из эмали и изумрудов. У Адольфа были пушистые, кошачьи усы и оттопыренные уши.
- Bonjour, monsieur! - поздоровался с Медведевым Кегресс.
Дмитрий Анатольевич хотел в запальчивости пожать шофферу руку, но шестым чувством понял, что челядь надо держать на расстоянии. Он ограничился формальным кивком.
Адольф держал автомобиль в образцовом порядке. Бронзовые части его сияли, сиденья и стекла были чисто протерты. Сбоку хозяйственно висели сразу две запаски. Медведев с ребяческим восторгом ощутил себя в каком-то царстве стимпанка, среди оживших исторических декораций.
Дети тоже забрались в кожаное чрево лимузина, и Кегресс провернул несколько оборотов кривой рукояткой, заводя экипаж. Раздался неповторимый звук мотора "Делоне-Бельвиль", шумный, прерывистый рокот, словно у ткацкого станка, шоффер вскочил в машину и автомобиль набрал ход. Адольф крепко вцепился в рулевое колесо с четырьмя ступицами, напоминавшее какой-то мощный газовый вентиль. Автомобиль шёл очень шибко, больше ста вёрст в час, что Медведева удивило.
Вдруг из пыльных закоулков памяти Медведев выудил тот факт, что Кегресс весной семнадцатого года сбежал на самом дорогом авто из императорского гаража в Финляндию, а затем и в Швецию, где его благополучно продал. Ему захотелось сказать шофферу что-то едкое. Наклонясь к его уху и перекрикивая гул мотора и ветра, он прокричал:
- Хорошая машина, Адольф?
- Уи! - согласился Адольф. - Се формидабль!
- А хорошо бы такую заполучить в собственность? - продолжал Медведев издевательски. - И прокатиться на ней куда-нибудь в Гельсингфорс?
- Же не ву компран па! - осторожно ответил Кегресс.
- Да все ты понял, шельмец! - панибратски сказал Дмитрий Анатольевич и похлопал его по суконному плечу.
Некоторое время спустя въехали в Петроград. По городу сновали коляски с кучерами. Громыхал деревянный трамвай фирмы "Бруш". Горластые мальчишки продавали "Ниву". Офени с лотков торговали бубликами. Золотились, привлекая внимание, вывески-кренделя, вывески-сапоги и вывески-колбасы. В глаза бросались необыкновенные надписи.
"Оптовая торговля кавказскими фруктами Каландадзе"!
"Казенная винная лавка"!!
"Венчальные цветы и свечи"!!!
По улице уныло брёл батальон пораженцев в кепи цвета "щучий серый" с латунными пуговицами. Они пытались петь что-то на немецком, но ветер уносил слова.
- Австрийские пленные, - прокомментировала Аликс невозмутимо. - Ники? Ох! Что с тобой? Ты опять теряешь сознание?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Все ещё расстроенный и злой после встречи с Поклонской, Николай стал собираться на заседание кабинета министров. Попытки выведать что-то о составе кабинета у Светланы закончились крахом. Она посоветовала заглянуть в какой-то интернет; единственное, что понял по звучанию этого слова Николай, что тот находится где-то рядом с молескином. Приходилось действовать по плану "А", то есть говорить слова, затертые от частого употребления, словно медные пятаки. Все, что ему удалось - по отрывочным сведениям, почерпнутым из газет и журналов, узнать фамилии отдельных министров и выписать их на бумажку. Тему заседания он тоже приблизительно представлял: рукой его предшественника в молескине было начертано: "Экономика и финансы!" Фраза была подчёркнута дважды, что свидетельствовало о ее исключительной важности.
Войдя в зал для заседаний, Николай почувствовал всеобщее оживление, возню и хихиканье. Во-первых, вид премьера с бородой необычайно развеселил собравшихся. Они прыскали, зажимали рот ладонями и заговорщицки подталкивали товарищей, дабы те также в полной мере насладились диковинной картиной. Во-вторых, шаман Шойгу, скорее всего, уже проговорился о странных выходках премьера, и это добавляло лулзов в ситуацию.
Не отыскав иконы, Николай перекрестился, глядя в одному ему ведомую точку в пространстве. Это вызвало новый взрыв радости у окружающих. Император строго обвёл взглядом собрание, показывая, что не время и не место шутить. Все сели. Николай переводил глаза с одного на другое лицо, пытаясь сосредоточиться. Лица были непривычно бритые, холёные; однако ж было заметно, что за прошедшее столетие человеческий материал в России заметно поизносился. Николай видел, что, несмотря на внешнюю благообразность, все это большей частью прачкины дети и внуки. За лощёной внешностью прятался страх, суета и вороватость. Император покачал головой и приступил к докладу.
- Сегодня, господа, мы будем обсуждать положение финансов в нашей империи... простите, в России. Это уже не первый раз, когда мы собираемся с вами по сему вопросу, - неуверенно предположил Николай и, увидев одобрительные кивки справа и слева, чуть успокоился. - Должен сказать, что мы не действуем абы как! У нас есть план! Да-с! Стратегия! Которую готовили лучшие государственные мужи по моей личной просьбе!
Николай вошёл в раж и стал говорить свободно и легко.
- Время военное! Отчизна стонет! Мы, как известно, в кольце врагов! Поэтому здесь нельзя решать что-то с кондачка! Нефть дешевеет (это он узнал все из той же газеты "Коммерсантъ"), а вслед за ней страдают и другие статьи экспорта - лён, пенька, лыко, животное масло и дёготь (а вот это уже была чистая импровизация)! Надо понимать, господа, наши силы и средства, чтобы рубить сук по плечу! Тише едешь - дальше будешь! Но, с другой стороны, взялся за гуж - не говори, что не дюж!
Закончив таким образом вводную часть выступления, Николай выдохнул. Все получалось не так уж плохо. Судя по спокойным лицам собравшихся, Медведев выступал в похожем ключе и на предыдущих заседаниях.
- Но не все у нас скверно, господа! - поспешил обрадовать министров Николай, понимая, что для баланса требуется какой-то позитив. - Финансовая мощь России крепка и после нескольких мощных ударов устояла на ногах! Я считаю, будущее, несомненно, за тяжёлой промышленностью. Нужно модернизировать завод "Руссо-Балт"! Также России необходимо больше паровозов и пароходов! И мы уже занимаемся этим вовсю! Эммм... напомните мне, господа, сколько выделено на этот вопрос?
Лысый человек, похожий на хищную птицу, подсказал с места:
- Сто сорок миллиардов рублей.
Услышав конкретику, Николай и вовсе осмелел.
- Сто сорок миллиардов! Это вам не баран начхал! Ежели бы это было пятьдесят шесть миллиардов или, смешно сказать, тридцать два, это совсем другое дело! А тут круглая, приятная для уха цифра! Спасибо вам, господин...
Министр удивлённо покосился на Николая и слегка помрачнел, решив, что подобная забывчивость означает подспудную опалу.
- Силуанов!
- ... Силуанов, да. И второе: за всеми этими пароходами, паровозами мы должны видеть и простого обывателя! Ведь во многих губерниях положение просто аховое! - наугад сказал Николай и по опечаленным лицам присутствующих понял, что опять не ошибся. - Бедные беднеют, в то время как богатые, напротив, богатеют!
Он подумал, не время ли сказать про еврейских банкиров, тянущих соки из народа, и решил пока промолчать.
- Надо позаботиться о сиротах! О вдовах! О ветеранах Мукденской и Ляоянской битв! Я слышал, господа, что отборную провизию давят паровыми машинами! Это... это преступно! Нужно прекратить!
Присутствующие побледнели. Николай понял, что первый раз попал пальцем в небо.
- Это же решение Самого! - прошептал довольно громко Силуанов.
- Кого "Самого"? - искренне не понял император.
- Путина, - выдавил министр.
- Распутина! - поразился Николай. - Он и сюда пролез!
- Просто Путина, без "Рас", - хмуро уточнил Силуанов.
У Николая появилось противное, уже утраченное за сегодняшний день ощущение, что его вновь дёргают за нитки. Он не знал, кто такой Путин, но понял, что это страшный человек.
- Кхм... хорошо, довольно о провизии. Господин Силуанов сейчас нам расскажет, как обстоят успехи в его ведомстве.
И, пока Силуанов перечислял факты, Николай записывал за ним в молескин, чтобы не быть уж совсем беспомощным.
Затем слово взял крепкий мужчина с седым ёжиком и невероятной ширины красным лицом (позже Николай узнал, что зовут его Дмитрий Рогозин). Рогозин стал рассказывать об успехах в снабжении армии, а Николай смотрел на него с неприязнью.
"Ишь, какую физиономию отъел интендант, - думал он, - не удивлюсь, если солдаты ходят в рваных шинелях, подшитых гнилыми нитками".
Через полчаса это мучение закончилось. Николай встал, утирая пот, руки его дрожали. "Ну, с боевым крещением", - поздравил он сам себя.
К нему подошёл Силуанов.
- Смело вы, Дмитрий Анатольевич, о провизии ввернули... только смотрите, опасайтесь... по тонкому льду ходите... а наушников у нас среди министров много...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Дмитрий Анатольевич колоссальным усилием воли заставил себя очнуться. В самом деле, такое известие могло бы сбить с ног всякого.
Его действительно, неизвестно каким образом, унесло в 1916 год. Последняя надежда была на то, что это всего лишь кошмарный сон. Он попробовал ущипнуть себя за левую руку ногтями правой. Сон не проходил.
- Аликс! - обратился он к императрице жалобно. - Ущипни ты меня тоже, посильнее!
- Ники, - посмотрела она на Медведева с возмущением, - фи! При детях! Что за игривые мысли тебе сегодня лезут в голову. То селфи, то вот это! Держи себя в руках!
- Ущипни же! - потребовал Медведев отчаянно.
Аликс, закатив глаза и вздохнув, больно впилась ему в кожу. Нет, это был точно не сон. Он находился в самом начале двадцатого века, во временах страшных и смертельно опасных.
Медведев попытался вспомнить все, что он знал о февральской революции из школьного курса. Царица-немка. Убийство Распутина, вроде бы князем Юсуповым. Народу не хватает хлеба. Какие-то министры-капиталисты с эспаньолками и бородами заступом и веником - Родзянко, Гучков, Милюков и Пуришкевич. Кто-то из них был главой кадетов, кажется. Отречение на станции Дно. Бежит матрос, бежит солдат, стреляя на ходу.. ой, это уже намного позже.
Мда, негусто.
Впрочем, главное Дмитрий Анатольевич помнил твёрдо - что дело для его новой семьи и для него самого закончится печально, в середине июля 1918 все они будут расстреляны в доме Ипатьева, а вместе с ними будут расстреляны этот деловитый крепыш доктор Боткин, повар Харитонов, безвестная комнатная девушка и камердинер, который по иронии судьбы носил фамилию Трупп.
Допустить этого было никак нельзя. Значит, придётся повернуть колесо истории вспять. Почему-то Медведев ни на секунду не задумался, под силу ли это ему одному и что из этого вообще выйдет; если суждено ему вернуться назад, возможно, что он совершенно не узнает Россию. Но так далеко он не заглядывал.
Итак, сейчас октябрь 1916 года. Времени для спасения ситуации остаётся совсем мало.
Он почувствовал себя грустным енотом в зоопарке. Аналогия была прямая: неясно было, за что он сюда попал; непонятно, удастся ли сбежать; все на него смотрят, а удовольствия никакого; была велика вероятность, что оставаться здесь придётся до конца жизни.
Как помнил Медведев, основная проблема царя была в низком рейтинге. К концу войны ему уже никто не верил и никто не любил, а царь высокомерно не считал нужным оправдываться. Надо было исправлять это печальное положение сию же минуту.
- Аликс! - заявил он торжественно. - Я сейчас буду общаться с народом!
- Да сиди уже, горемыка, - одернула его Аликс.
Не обратив на неё внимания, Медведев вылез из "Делоне-Бельвиля".
- Народ! - закричал он. - Я ваш государь!
Народ стал подходить, сперва робко, по одному, а затем валить уже толпами.
- Ходят слухи, что я и моя жена - немецкие шпионы! - пошёл Медведев с козырей. - Это не так! Я сам терпеть не могу немцев. Колбасники! И язык какой противный! Нам нужно срочно отречься от всей неметчины в быту!
Он неожиданно вспомнил свою инициативу по переименованию американо в русиано.
- Давайте откажемся от немецких слов! Бутерброд у нас будет хлебом с покрышкою, бухгалтер - книговедом! А вафля - бабушкиным печевом!
К Медведеву протиснулся крестьянин в грязном армяке и с огромными, наивными голубыми глазами. Глядя ими умоляюще, он сказал:
-Эх, государь! Да нешто в этом беда, в словах-то...
Медведев растерялся.
- А в чем же?
- Нищета такая, что не приведи Господь! Оба-два сына у меня мобилизованы, лошадей тоже в армию забрали! Бескормица, засуха! Пышаницы, дай бог, если половину от прошлогоднего засеяли! Денег нет!
Медведев, понимая, что говорит что-то не то, все же ляпнул:
- Денег нет, но вы держитесь! - и подмигнул.
Толпа засвистела, заулюлюкала. В мундир Медведеву ударил пущенный какой-то меткой рукой из задних рядов огрызок яблока.
- Государь, в машину! Срочно! - высунувшись по пояс, закричал Кегресс.
Перепуганный Медведев спрятался в лимузине и понял, что народ ему достался непростой. Эх, если бы все эти офени, дворники, извозчики, мелкие чиновники, собачьи парикмахеры, педели, проститутки, гимназисты, слесари, поэты и жучки на бегах знали, что их ждёт в ближайшие пять лет! Кто-то погибнет в бою, кто-то от тифа, испанки, холода, голода, кого-то расстреляет ВЧК без суда и следствия, а кого-то - простые питерские воры, снимая с бедолаги шубу в подворотне. Знай это все, они бы молились на сегодняшние смехотворные трудности и на то, чтобы государь оставался на троне и дальше.
- Поехали отсюда! - скомандовал Медведев, все ещё дрожа от ужаса.
Кегресс дал газ, нажал на клаксон и лимузин скрылся за поворотом.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
- Ники, - сказала Медведеву по возвращении домой Аликс, - бедный мой мальчик, как на тебя действуют все эти неприятности!
- Как? - насторожился Медведев.
- Мне кажется, под грузом ответственности ты согнулся и стал меньше ростом дюйма на три! Даже глаза у тебя выцвели, стали не такие яркие! Не принимай это мужичьё столь близко к сердцу, умоляю тебя!
Медведев переполошился. Впервые кто-то заметил отличительные его от Николая черты. Ему стало по-настоящему страшно. Заметит второй, третий, потом понесётся слух, что вместо царя - двойник, внедрённый немецким генштабом. А время между тем суровое! Расстреляют без лишних разговоров. Медведев засуетился и стал принимать экстренные меры для того, чтобы окончательно нивелировать разницу, не столь уж, впрочем, и большую.
Начал он с исправления роста. Как известно, Николай Второй не был великаном, имея росту всего лишь что-то около метра семидесяти. Но Медведев выглядел ещё субтильней, обладая всего 162 сантиметрами от макушки до пят. Попросив камердинера сопроводить его к придворному сапожнику, он заказал тому сапоги на трёхдюймовой подошве.
- Ещё бы крутануться так вокруг себя на каблуке и при необходимости сразу вырасти на сколько нужно, - не удержался он от фантазии. - Я такое видел в одном шпионском фильме.
Сапожник посмотрел на Медведева недоуменно.
- Шучу, шучу, - немедленно поправился Дмитрий Анатольевич. - Просто, видишь ли, любезный, коль скоро я Верховный главнокомандующий, то не могу смотреть на подчинённых снизу вверх. Надо как-то... посолидней, что ли, выглядеть.
И вот чудесные сапоги к середине октября были сшиты. Обув их, Медведев понял ощущения выпускницы, впервые в жизни надевшей шпильки по случаю торжественного бала. Он передвигался осторожно, будто японец в сандалях гэта или итальянская аристократка на полуметровых деревянных цокколи. "Лишь бы не вывихнуть лодыжку", - думал он каждый раз напряжённо, поднимаясь или спускаясь по лестнице.
Следующим делом он занялся перелицовкой своего мундира. Зная за собой узость плеч, особенно в сравнении с большою головой, Медведев попросил портного натолкать в подплечники как можно больше ваты. "В вате - вся сила!" - подумал он афористично. В конце концов, размахом плеч он стал напоминать известного тогда циркача Григория Алексеева, победителя быков и медведей.
Оставалось сделать что-то с глазами. Цветных линз ещё не изобрели. Медведев долго думал над этим вопросом и наконец вспомнил фразу из романа "Овод": "Цвет глаз можно изменить белладонной". Через вторые руки ему удалось, не ставя в известность доктора Боткина, приобрести эти ягоды, известные также как бешеная вишня или сонная одурь.
Не зная, что их сок нужно закапывать в глаза, дабы увеличить зрачки, Дмитрий Анатольевич решил принять ягоды внутрь и немедленно отравился, к счастью, легко. Сперва у него началась сухость и жжение в глотке, сердце учащённо забилось, перед глазами замелькали мушки. Медведев страшно перепугался и, придя в себя, строго наказал себе тотчас закончить дальнейшие опыты с белладонной.
Уже самостоятельно он набрел на мысль, сравнив лик Николая Александровича на портрете Серова со своим в зеркале, что у него более широкие и кустистые брови, чем у оригинала. Стащив у Аликс пинцет, он стал выщипывать лишние волоски, за каковым занятием его и застукал случайно вошедший камердинер Трупп.
Вскоре по дворцу поползли слухи, что, наряду с известной уже инфантильностью, у государя пробудилась некая экстравагантность. Проще говоря - что у него не все дома.
Чертова борода и усы росли крайне медленно. Наверно, даже в школе Медведев так трепетно не разглядывал свою поросль над верхней губой в зеркале, как сейчас. Но это было делом поправимым. Хуже обстояло с мимикой. Привыкнув кривляться и корчить рожицы в 2000-х, он никак не мог бросить эту затею. Так он и получался на снимках придворных фотографов. Пришлось вырабатывать в себе торжественность, подобающую помазаннику, отучиться пучить глаза и высовывать язык. Поработал он и над голосом. Бросив пародировать своего патрона Владимира Владимировича, перестав говорить отрывисто и со значением, Медведев приобрёл нужную громкость и зычность.
Подняв невероятную суету, Дмитрий Анатольевич даже и не замечал, что его усилия по правке имиджа выглядят гораздо подозрительней, чем его мелкая непохожесть.
Тем временем тучи над головой семьи Романовых-Медведевых сгущались. Милюков готовил знаменитую речь "Трусость или измена", Пуришкевич думал об убийстве Распутина, а Гучков вообще спал и видел, как захватить власть в свои руки. Но, целиком занятый сапогами и ватными плечами, Дмитрий Анатольевич даже и не догадывался об этом...

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Между тем с Медведевым случилась ещё одна беда. Стараясь относиться ко всей своей новой семье одинаково хорошо (впрочем, периодически пугаясь и шарахаясь от властной Аликс), он особенно выделял нежную, хрупкую и строгую в своей красоте Татьяну. Через какое-то время он заметил, что она вызывает в нем особенные, не совсем отцовские чувства. Ему доставляло удовольствие долго говорить с ней, задерживать на ней взгляд, подавать манто, поддерживать за локоть. Сперва он обманывал себя, внушая, что ничего серьёзного в этом нет, однако это оказалось не совсем так.
По вечерам Татьяна взяла привычку прибегать к государю в одной ночной рубашке и, обвивая ему шею руками, рассказывать о всяких девичьих секретах и о том, что случилось за день. Вдыхая девичий аромат, струящийся от волос и будучи столь близок к молодому, горячему телу, Медведев не на шутку волновался и вспоминал давно забытые ощущения. С каждым днём он все больше привязывался к девушке и, наконец, понял, что он влюбился.
Но ведь это было чудовищно!..
Разумеется, чудовищным был не самый факт влюблённости, но то, что Медведев вынужден был таить его при себе и никак не мог допустить, чтобы о нем прознала сама Татьяна. Тогда бы к его славе тронутого добавились бы ещё и слухи об инцесте внутри императорского дома. Так он мучался, страдал, кусал себе по ночам пальцы от невысказанных чувств. Максимум, что он разрешал себе - поцеловать Татьяну в щеку, погладить волосы, ненароком, не задерживая руку, провести по колену или задеть грудь. И такие случайные, запретные ласки только больше распаляли Дмитрия Анатольевича и делали его грустным.
Дело усугублялось тем, что Аликс, как законная супруга, требовала от Медведева исполнения супружеского долга. Тот первые несколько дней пытался уклоняться от священной обязанности, но, после того как императрица закатила невероятный скандал, ему пришлось уступить. Впрочем, он занимался этим совершенно без удовольствия, представляя для упрощения процесса вместо Аликс - Татьяну. Можно сказать, что это был Гумберт Гумберт, но не зловеще-трагический, а комически-жалкий.
Медведев научился использовать Татьяну как проводника во внешний, непонятный мир. Ссылаясь на свой недавний акцидент за рулём автомобиля и частичную потерю памяти, он выведал все, что мог, о Думе, о думских гласных, министрах, военных и губернаторах. Более того, раздумывая о том, что бы он мог изменить в государственной машине для того, чтобы предотвратить грядущую катастрофу, он стал исподволь советоваться с Татьяной, как с девушкой твёрдой и умной.
Постоянно тревожили его мысли о Распутине. Тот наглел не по дням, а по часам, пытаясь своими записочками регулировать весь регламент личной и общественной жизни. Вызывал он отвращение и чисто внешне, физической неопрятностью, жутким взглядом своих глаз-бельм и привычкой заявляться в царские покои в самые неподходящие моменты и громко швыркать чай из блюдца, съедая блинов стопкою с локоть высотой. Дети боялись его и забивались по углам.
Что делать со святым старцем? Допустить убийство его - означало, что все пойдёт по старому, накатанному сценарию; ведь Распутин предрёк, что его конец означает и конец империи. Всячески противодействовать покушению - нагнетать возмущение народа, которое и так готово было сорвать крышку этого котла под названием "Российская империя".
Вскоре сомнение было разрешено. В один из вечеров, забравшись с ногами к Медведеву под одеяло, Татьяна привычно и беспечно болтала о том- о сём, когда Дмитрий Анатольевич вдруг прервал ее вопросом:
- А что ты думаешь о Распутине? Если бы он... хмм... исчез, как ты думаешь, стало бы лучше нам всем?
Татьяна переменилась в лице.
- Ненавижу Распутина, - прошептала она с неожиданной горячностью. - Папа, я давно хотела тебе признаться... но все не решалась...
Выяснилось, что, когда Татьяне было тринадцать или четырнадцать лет, Распутин повадился к ней в спальню, долго умащивал сладкими речами, а потом надругался и лишил девственности. Слушая это, Медведев почувствовал, как на глазах его закипают слезы, а маленькие кулачки сжимаются сами собой. У него было чувство, как будто прекрасную розу на его глазах проглотила отвратительная жаба.
"Эта скотина должна сдохнуть, - подумал он с непривычной свирепостью, - и как можно быстрее".

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Теперь Дмитрий Анатольевич, напротив, стал беспокоиться о том, удастся ли Пуришкевичу и Юсупову удачно расправиться с Распутиным. Помня о том, насколько тяжёлым оказалось покушение, он решил вызвать к себе Пуришкевича и мягко намекнуть на то, что Распутин - здоровый лось и, не тратя время на его угощение отравленными пирожными, надо сразу садить по нему из браунинга.
В кабинет вошёл необыкновенно живой, юркий человек, с алебастровой, идеально лысой головой, в pince-nez, с разросшимся конгломератом усов и бороды, похожий на Чехова, которого обрили и изрядно раскормили.
- Государь! - закричал он с порога визгливым голосом. - Мне бесконечно вас жаль! Позвольте приникнуть к вашей груди!
Он с разбегу заключил Дмитрия Анатольевича в объятия, довольно ощутимо стукнувшись своим крепким лбом о медведевский. Затем взял государеву длань в свою липкую руку и долго тряс.
"Господи, - обомлел Медведев, - и здесь свой Жириновский".
- Не потрудитесь ли объяснить, почему? - спросил Дмитрий Анатольевич, уже привыкая изъясняться высокопарным старинным слогом.
- Тёмные силы вас злобно гнетут! - затараторил Пуришкевич. - Инородцы обступили трон! Жиды, армяшки, полячишки, студенты подстрекают против святого престола!
- Эммм... не резковато ли вы выражаетесь? - заметил Медведев.
- Вас, вероятно, смутило слово "студенты"? - спросил Пуришкевич и радостно захохотал. - Что ж, готов за него извиниться. Жаль, что Союз Михаила Архангела практически почил в бозе... сейчас бы устроить пару погромчиков... они России необходимы, точно так же, как нужно иногда отворять кровь апоплексическим людям.
Он заметался по комнате и почему-то выглянул в окно, будто бы надеясь увидеть там инородцев.
- Государь! Зачем вы отменили черту оседлости? Вот помяните моё слово, скоро все они выскочат из-за неё с наганами и разрушат наши храмы! А дети и внуки их потом станут глумиться над нами в своих либеральных газетках! Вы уже забыли, как они наших предков варили в котлах?
Медведеву показалось, что эти разговоры он от кого-то уже слышал в 2017, но точно вспомнить, от кого, он не мог.
Пуришкевич достал платок и промокнул потную лысину.
- Государь, все против вас, решительно все, - наябедничал он Дмитрию. - Милюков, говорят, готовит против вас подлую, низкую речь в Думе! О, это мерзавец ещё тот! Не зря я его как-то облил водой из стакана! Но таким прощелыгам все как с гуся вода, простите за каламбурчик, хе-хе! А Гучков, этот миллионщик! Ходит втихаря и раздаёт деньги газетчикам, чтоб печатали на государя разнообразные пасквили! Все правительство - калейдоскоп бездарности и эгоизма! А ещё русские люди! Впрочем, я уверен, если их поскрести, то чего только не обнаружишь! Но хуже всех, безусловно, Распутин, святой чёрт! Если бы вы знали, государь, насколько он компрометирует ваш авторитет и обаяние! В то время, как вы, не покладая рук, меняете одного министра на другого и не находите достойных, этот антихрист жуирует, пьёт-с, жрет-с и развлекается с дамочками! Ух! Я даже не знаю, что хотел бы с ним делать!
- Зато я знаю, - понизив голос, сказал Медведев.
- Как? Что? - растерялся Пуришкевич и первый раз за полчаса замолчал. Глаза его забегали. Он повторно достал платок и обтер лоб.
- Вы... и князь Юсупов! - строго заметил Дмитрий Анатольевич.
- Но... откуда? Кто вам доложил? Государь, не погубите! - взмолился Пуришкевич.
- Не погублю, - махнул рукой Медведев. - Даже, можно сказать, закрою на это дело царские очи. Но помните - это мужчина необыкновенной силы и ловкости! Одних пирожных и мадеры с цианистым кали тут недостаточно! Надо держать при себе наготове заряженный браунинг! И если он попытается бежать, то... впрочем, я и так сказал слишком много. Но учтите - этого разговора не было!
- Понимаю, - сказал ошарашенный Пуришкевич и, забыв попрощаться, вышел из комнаты.
"Какой все же неприятный, но полезный тип", - вдогонку ему подумал Медведев.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ (ФИЛОСОФСКАЯ)
Но мы совсем оставили в стороне Николая Александровича, которому волею судеб приходилось приспосабливаться ко вновь открывшимся обстоятельствам. Неизвестно, кому приходилось сложнее, ему или Медведеву, поскольку первый совершенно не знал свое прошлое, а второй слишком ярко представлял своё будущее. Забыв о делах государственных, помазанник с детским восторгом осваивал неизвестные для него гаджеты и приспособления. Обычный кофейник приводил его в экстаз; кнопочный телефон забавлял и восхищал. Впрочем, помазанник огорчённо замечал, что неслыханный технический прогресс рука об руку шёл с огрублением и опрощением нравов.
Включая диковинный транслятор новостей под названием "телевизор", он видел людей, завладевших умами, которые, между тем, по виду принадлежали не к журналистам, а совершенно к другому сословию. Из щелкоперов ему запомнились лысый и отлично упитанный человек, похожий на стоячего стоймя крупного головастого тритона, по фамилии Киселев, который в царские времена мог бы претендовать только на околоточного; затем некто Соловьев, отвратительный хитрован, выглядящий, как шулер за секунду до избиения его канделябрами; потомок графа Льва Николаевича Толстого Петр, пышущий здоровьем и абсолютно довольный жизнью, наружностью подобный приказчику из галантерейной лавки; и, наконец, маленький, хриплый и небритый Леонтьев, который Николаю напомнил спившегося разночинца. При всём том Николай не мог не отметить, что пропаганда в России сто лет спустя была поставлена на небывалую высоту.
- Эх, мне бы таких газетчиков, - вздыхал временами Николай, - неистовых, бессовестных, с хорошо подвешенными языками. Глядишь, и отрекаться бы не пришлось!
Между делом он изучал ещё историю России за последние сто лет, и лакуны в его знаниях были столь велики, что к вечеру голова начинала потрескивать из-за их избытка. Нужно ли говорить, что писать речи для своих выступлений перед кабинетом министров ему было некогда, и эту почетную, но скучную обязанность передоверил он пресс-секретарю, а сам ограничивался тем, что бубнил их перед коллегами, уткнувшись в бумагу.
Не раз слезы набегали на его глаза, когда он узнавал, каким тяжёлым испытаниям подвергалось его отечество, и ещё грустнее ему было, когда он отдавал себе отчёт, что его трусливое и недостойное поведение в шестнадцатом-семнадцатом годах было тому виною. Однако, Николай вскоре нашёл для себя удобную психологическую лазейку, резонно посчитав, что за все, что произошло после октября 1916, несёт ответственность не он, а Медведев.
Прочитав краткий курс истории ХХ века, Николай уяснил себе, что Россия всегда имела две фазы развития - систолическую и диастолическую. Осыпав с себя все провинции после Октябрьского переворота (революцией Николаю это событие было как-то противно называть), к 1918 остатки России съежились, подобно шагреневой коже. Затем - где силой, где обманом - Россия снова начала надуваться, поглощая соседей и достигнув максимальных объёмов в 1945, наложив лапу на Восточную Пруссию и вторую половину Сахалина. В 1991 наступил период расслабления, когда все лимитрофы и колонии отпали от метрополии почти бескровно.
И вот сейчас история повторялась нелепой буффонадой - Россия, пыжась из последних сил, нагребла под себя огрызки и осколки империи, маленькие, раздробленные и нищие, от Приднестровья и Южной Осетии. Особенно сильно почему-то общественное мнение было взбудоражено насчёт Крыма и его принадлежности, хотя чего-то особенно ценного, кроме массандровских вин, кондитерских изделий товарищества Эйнем и феодосийских табаков, на памяти Николая полуостров не производил.
Неудивительно, что Николай то и дело терялся в политической ситуации и попадал в нелепые положения. Ярким примером стал его разговор с президентом нейтрального Туркменистана Гурбангулы Бердымухамедовым. Когда Николаю поднесли трубку, он даже сначала и не понял, кто на том конце провода.
- Любезный Берды... Гурбы..., - заговорил он, пытаясь прочитать трудное имя на шпаргалке, - рад приветствовать главного бая всего Туркестана!
- Туркменистана, - сухо проскрипела трубка.
- Давно ли вам провели в пески телефон? - наивно поинтересовался Николай.
Слышно было, как Гурбангулы заскрежетал зубами.
- Все спокойно? Восстаний больше не было, как в девятьсот шестнадцатом? - простодушно продолжал помазанник. - Привязывайте бунтарей к верблюдам и таскайте по пустыне, пока не околеют!
Раздалось что-то вроде грязного туркменского ругательства. Трубка щелкнула, и связь отключилась.
Но более политики Николая пугал интернет. Он уже знал, что такая вещь существует, но смертельно боялся ее осваивать. И лишь пару недель спустя, встретив краснощёкого Рогозина, был ошарашен его вопросом:
- Дима, а как поживает твой твиттер? Давно про него не слышно!
- Неуместное любопытство, - надулся Николай, - эта срамная болезнь была у меня давно, ещё до Матильды.
Рогозин почему-то засмеялся и побежал дальше. И только вечером его названый сын Илья объяснил Николаю, как тот был неправ. Помазанник вздохнул и начал осваивать новые, неизвестные ему опции...

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ
Первого ноября 1916 года все ожидали открытия Думы. Павел Николаевич Милюков, предводитель кадетов, седой, вальяжный мужчина с большими асимметричными усами, носивший вместо галстука большой белый бант в горошек и тем самым необыкновенно напоминавший Медведеву кота Леопольда, действительно готовил разгромную речь против Николая Второго и его министра иностранных дел, подтянутого и накрахмаленного старика Штюрмера.
Взойдя на трибуну, после дежурного приветствия Милюков заговорил озабоченно:
- Какая, господа, разница, теперь, на 27-м месяце войны, разница, которую особенно замечаю я, проведший несколько месяцев этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении.
И Милюков, протерев пенсне, начал вещать о том, что власть в России упала много ниже того положения, на котором она стояла в мирное время. Число ненавистных министров увеличилось новым членом, Протопоповым.
- Кучка тёмных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами! - эмоционально выкрикнул Милюков.
Раздались крики "Браво!", "Бис!", "Верно!" Из левого сектора, где заседали кадеты, они же "Партия народной свободы", загрохотали аплодисменты, словно град припустил по жестяной крыше.
- Год назад был отдан под следствие Сухомлинов, теперь он освобождён! (свист, улюлюканье, топанье ногами, крики "позор!")
Далее Милюков обрушился на Штюрмера и его пресс-секретаря Манасевича-Мануйлова, авантюриста с цыганской внешностью. Последний обвинялся в том, что хотел подкупить газету "Новое время" через немецкого посла Пурталеса за 800 тысяч рублей.
- Вот газета "Берлинер тагеблатт". Ее автор наивно утверждает, что Штюрмер дал приказ арестовать Мануйлова. Но эти сведения неверны и запоздали - Мануйлов уже выпущен. Почему этот господин был арестован? За то, что дал взятку! А почему был отпущен? За то, что поделился взяткой со Штюрмером!
Поднялся невероятный гвалт. Председательствующий что было сил зазвонил в колокольчик, крича: "Покорнейше прошу прекратить шум!"
- Штюрмер - игрушка в руках крайне правых! - распалялся Милюков, перекрикивая сразу же и депутатов, и председательствующего, и колокольчик. - Они не желают союза с Англией и хотят досрочно прекратить войну! Есть даже их записка об этом!
- Ложь! Ложь! - вскочил с места правый депутат-черносотенец г-н Замысловский.
- Господа, к порядку!
- Пусть покажет наши подписи! Клеветник!
- Члены Думы, соблюдайте спокойствие! Г-н Замысловский, не говорите с места!
- Иго-го! Ого-го! - бесновались правые.
- Я ему за клевету сейчас морду набью! - ввязался в дело соратник и единомышленник Замысловского Пуришкевич и стал пробираться к трибуне.
- Пристав! Остановите г-на Пуришкевича!
Меж тем г-н Пуришкевич уже оказался у подножия трибуны и не шутя намеревался вцепиться в г-на Милюкова. Пристав г-н фон Ферзен, метнувшись наперерез г-ну Пуришкевичу, обнял его за крупное тело. Тот впился пальцами в трибуну так, что ногти побелели. На помощь г-ну фон Ферзену пришли ещё несколько кадетов, которые ухватили г-на Пуришкевича за сапоги. Несколько мгновений казалось, что монархиста сейчас разорвут пополам, словно устрицу, не желающую лезть из раковины. Наконец его удалось отделить от трибуны.
- Я вынужден буду вывести вас из зала заседаний! - грозно заметил запыхавшийся пристав.
- Хорошо! Но только таким способом! - ответил находчивый г-н Пуришкевич, взгромоздился приставу на шею и так, триумфатором, выехал из помещения четвёртой Государственной думы.
- Я не чувствителен к выражениям гг. Замысловского и Пуришкевича, - спокойно продолжал Милюков, - лучше я расскажу вам про идефикс левых партий. Так вот, господа, та идефикс революции, грядущей со стороны левых, та идефикс, помешательство на которой обязательно для каждого вступившего члена кабинета (голоса: "Правильно!"), и этой идефикс приносится в жертву все: и высокий национальный порыв на помощь войне, и зачатки русской свободы, и даже прочность отношений к союзникам.
Далее Милюков взялся клеймить хаос и дезорганизацию в тылу, промедление с румынским наступлением, провокации на заводах, организованные департаментом полиции, и неизменно завершал каждую фразу рефреном - "Что это, глупость или измена?" В конце, под общие овации, он призвал отправить правительство в отставку и сошёл с трибуны.
Речь Милюкова была немедленно запрещена к печати, но разошлась миллионами прокламаций. Медведев же ознакомился с ней только через неделю, поскольку в это время находился в ставке в Могилёве.
P.S. Я знаю, что на этом заседании Пуришкевич не безобразничал. Но не удержался и вставил его для красоты и связности рассказа.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, АВАНТЮРНАЯ
Однако ж, перед поездкой в Могилёв Дмитрий Анатольевич поспешил сделать ещё одну вещь. Считая Распутина человеком конченым, он совершенно перестал уже думать о его судьбе и, читая его записки (которые по-прежнему попадали к государю в избытке), только снисходительно и высокомерно ухмылялся. Но оставалась ещё одна зловещая и мрачная фигура, чей профиль Медведев в свое время носил на комсомольском значке, а теперь грозившая физическим устранением Дмитрия Анатольевича.
Разумеется, это был Ленин. Его надо было превентивно убрать и, чем скорее, тем лучше.
Для этого Медведев вызвал к себе того самого управляющего внутренними делами, вокруг которого уже второй месяц ломались копья и слышался звон щитов - г-на Протопопова.
Сумасшедший эксцентрик Протопопов ворвался к Николаю с оживлением. Он набросился на него и трижды расцеловал в щеки.
- Ах, как хорош, как прелестен наш государь! - воскликнул Протопопов, обращаясь неизвестно к кому. - Как сияют его глаза и топорщатся усы! Клянусь, в мире больше нет ничего похожего!
Медведев подумал, что холерик Пуришкевич рядом с Протопоповым - образец холоднокровия и сдержанности.
- Как ваши дела на новом посту управляющего внутренними делами? - спросил он как можно любезней.
- Я ощущаю в себе невероятную мощь и титаническую силу, - словоохотливо отвечал Протопопов. - Я - именно тот, кто назначен свыше спасти Россию и помазанника.
Внезапно он встал на четвереньки и гавкнул. Медведев шарахнулся от него в сторону. Впрочем, уже через минуту Протопопов встал и отряхнул колени.
- Небольшой психотический эпизод! - с извинительной интонацией пояснил он. - Циркулярное расстройство рассудка! Не обращайте внимания - доктор Бадмаев даёт мне замечательные настои из тибетских трав, и болезнь совершенно не прогрессирует. К тому же это совершенно не опасно: я не кусаюсь!
После такого вступления Медведев даже слегка растерялся, не понимая, как приступить к делу.
- Александр Дмитриевич, - заявил он конфиденциально, - на вас, как на нового управляющего, я хочу возложить святую и ответственную миссию. Сохранить отечество от гнусного и кровавого злодея, который может натворить самых неожиданных дел. Это некто Н. Ленин!
Протопопов нахмурил лоб, что-то вспоминая.
- Ленин, Ленин... не тот ли уж Ленин, который много лет прячется по Европам и боится высунуть носа в Россию? Брат бунтовщика Александра?
- Тот самый, - важно подтвердил Медведев.
- Помилуйте, государь! Но ведь это мелкий и никому не интересный писака, совсем не обладающий никаким весом! Сидит где-то в Берне или Цюрихе и пьет пиво с сосисками. Насколько я знаю, у него даже и карманных-то денег не было, до смерти его матушки три месяца назад он жил на ее пенсию, а сейчас - бог весть как существует. Что он может выкинуть?
- Много чего, если его не остановить! - твёрдо заметил Дмитрий Анатольевич.
- И что вы полагаете с ним проделать?
Тут Медведев изобразил целую пантомиму, на которую у него ушёл весь запас пластических и мимических средств: сперва показал, как его вздергивают на виселице, закатив глаза и выронив набок язык; затем чиркнул по горлу воображаемым ножом; и, наконец, приставил к виску указательный палец, пару раз щелкнул большим и повалился на ковёр, дёргая ногами в конвульсии.
- Все и сразу? - изумился Протопопов. - Впрочем, как вам будет угодно. Сегодня же отряжу за ним в Швейцарию моего лучшего агента, и, поверьте, Н. Ленин никуда от нас не денется.
Медведев спровадил странного посетителя и тут же с опаской подумал, что этот тронутый может уже через час полностью забыть царское поручение. Не доверяя ему, он решил перестраховаться и вызвал к себе начальника Петроградского охранного отделения, генерал-майора Константина Ивановича Глобачева, которому слово в слово повторил то же задание.
- Это конфиденциальное задание, - предупредил он Глобачева, - и отчитываться Протопопову в его исполнении вы не должны. Не подведите!
- Служу царю и отечеству, - ничуть не удивившись, произнёс Глобачев. - Будет исполнено!
Протопопов, на удивление, о просьбе тоже не забыл, и на следующий день два сотрудника МВД автономно друг от друга выехали в Цюрих, дабы устранить с лица земли опасного смутьяна...

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, ВЫСОКОТЕХНОЛОГИЧНАЯ
Николай с опаской смотрел, как Илья распахивает ноутбук и входит на сайт твиттера.
- Ну что, набирай пароль! - подмигнул Илья Николаю.
- Я...я забыл, - пробормотал Николай застенчиво.
- Как же ты так умудрился-то... давай тогда отвечать на контрольные вопросы, что ли... Девичья фамилия супруги?
- Гессен-Дармштадтская.
- Пап, ну хватит уже острить. Вбивай "Линник" и не теряй времени!
С грехом пополам вошли в твиттер. Последнее сообщение было недельной давности. Николай с ужасом глядел на клавиатуру, опять-таки без ятей и еров. Если читать в рамках новой орфографии он худо-бедно научился, то писать было выше его сил.
- Напиши ты что-нибудь, - попросил он Илью. - А то... Палец болит!
- Что именно?
- Не знаю... Ну, например: "Приветствую вас, господа! Прекрасная погода на дворе, не правда ли?"
Илья хмыкнул, но исполнил просьбу Николая. Не прошло и минуты, как повалили ответы.
"Пенсионеры голодают, а он про погоду!"
"Превед, медвед, где пропадал?"
"Лол, он опять здесь!"
"ПНХ!"
- Лол? ПНХ? - растерялся помазанник. - А это ещё что?
Илья замялся.
- Пап, как тебе объяснить... - и он объяснил, как есть.
Николай побагровел.
- Да как они смеют! С особой царской крови! Плебс! Напиши, что им нужно задать плетей, и немедленно!
- Так будет ещё хуже! Зачем ты про эту погоду-то начал? Давай прикольную фотку лучше запостим!
- Прикольную? - опять не понял Николай. - Булавку, что ли?
- Какую ещё булавку! Погоди, я тебя сейчас сфотографирую с бородой! Выкладываем и пишем: "Вот, запилил новый лук!"
- Лук? Запилил? Мы же не жаркое готовим! - окончательно обескуражился Романов.
- Да ну тебя! Все, разместил! Следим за реакцией!
"Ахаха! Ряды хипстеров растут!"
"А свитер с оленями ещё не прикупил?"
"Император недоделанный!"
"Хочешь черничный смузи?"
- Илья, что я должен отвечать на нападки этих неизвестных мне людей?
- Да ничего не отвечай! - отмахнулся Илья. - Забей!
- Прости великодушно, что забить?
- Не забить, а забыть! Забудь о них и пости дальше! Тебе нужна популярность и лайки!
- У нас есть отличный кот, куда нам ещё лаек?
- Пап, у тебя юмор, как у Петросяна! Доисторический! Все, я на учебу, дальше сам!



КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

НА ЭТОМ ПЕРВАЯ ЧАСТЬ "РОКИРОВКИ" ЗАКОНЧЕНА. ВТОРАЯ БУДЕТ ДОСТУПНА В АПРЕЛЕ В БУМАЖНОЙ ВЕРСИИ.