Поэты-фронтовики

Журналист Михаил Дегтярь в ФБ вспомнил поэтов-фронтовиков и их лучшие стихи.



Спасибо, Миша!

Я не участвую в войне,
война участвует во мне.

Юрий Левитанский. Поэт -фронтовик. Рядовой, лейтенант, военный корреспондент. Эти стихи написал много лет спустя после войны.



Ну что с того, что я там был.
Я был давно, я все забыл.
Не помню дней, не помню дат.
И тех форсированных рек.
Я неопознанный солдат.
Я рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолет.
Я лед кровавый в январе.
Я крепко впаян в этот лед.
Я в нем как мушка в янтаре.

Ну что с того, что я там был.
Я все забыл. Я все избыл.
Не помню дат, не помню дней,
названий вспомнить не могу.
Я топот загнанных коней.
Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня,
я бой на дальнем рубеже.
Я пламя вечного огня,
и пламя гильзы в блиндаже.

Ну что с того, что я там был.
В том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл,
я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне,
война участвует во мне.
И пламя вечного огня
горит на скулах у меня.

Уже меня не исключить
из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить
от тех снегов, от той зимы.
И с той зимой, и с той землей,
уже меня не разлучить.
До тех снегов, где вам уже
моих следов не различить.

Михаил Кульчицкий. Поэт-фронтовик. Младший лейтенант.



"Я раньше думал: "лейтенант"
звучит вот так: "Налейте нам!"
И, зная топографию,
он топает по гравию.

Война - совсем не фейерверк,
а просто - трудная работа,
когда,
черна от пота,
вверх
скользит по пахоте пехота".

Что только редакутра не делала с этим его шедевром!
"Ползёт по пахоте пехота"
"Пыхтит по пахоте пехота"
"Спешит по пахоте пехота"
Но как же это здорово - "скользит"...

Погиб в бою под селом Тромбачёво Луганской области 19 января 1943 года. Один из гениев той поры, не доживших до Победы.

Юлия Друнина. Одна из немногих женщин - поэтов-фронтовиков. Воевала на 2-ом Белорусском фронте и на 3-ем Прибалтийском.



Была тяжело ранена, контужена...
В 1943 оду в госпитале написала свое легендарное стихотворение, без которого нет сегодня русской военной поэзии:

Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Была замужем за поэтом Николаем Старшиновым и кинодраматургом Алексеем Каплером. Друнина с Каплером часто бывали в Крыму и полюбили небольшой городок Старый Крым, на кладбище которого Алексей Каплер и был похоронен совсем недалеко от могилы выдающегося писателя Александра Грина.
Во время путча ГКЧП Юлия Друнина участвовала в защите Белого Дома. Судя по всему не могла пережить развала страны и решила добровольно уйти из жизни.
Перед смертью написала стихотворение «Судный час»:

Покрывается сердце инеем —
Очень холодно в судный час…
А у вас глаза как у инока —
Я таких не встречала глаз.

Ухожу, нету сил. Лишь издали
(Всё ж, крещёная!) помолюсь
За таких вот, как вы, — за избранных
Удержать над обрывом Русь.

Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!

Зашла в гараж, плотно закрыла дверь и включила двигатель своего "Москвича".
Завещала похоронить себя рядом с Алексеем Каплером на Старокрымском кладбище.

Александр Межиров. Поэт-фронтовик. Воевал на Западном и Ленинградском фронтах. Был ранен. Участник боёв по прорыву блокады Ленинграда на синявинском и красноборском направлениях. Был контужен. Прославился стихотворением "Коммунисты, вперед", но вдруг в 1956-м году пишет невероятное стихотворение, у которого не было шансов быть напечатанным. Долгое время ходило в самиздате, передавалось из рук в руки.



Артиллерия бьёт по своим

Мы под Колпином скопом стоим.
Артиллерия бьёт по своим.
Это наша разведка, наверно,
Ориентир указала неверно.

Недолёт, перелёт, недолёт.
По своим артиллерия бьёт.

Мы недаром присягу давали,
За собою мосты подрывали.
Из окопов никто не уйдёт.
По своим артиллерия бьёт.

Мы под Колпином скопом лежим,
Мы дрожим, прокопчённые дымом.
Надо всё-таки бить по чужим,
А она — по своим, по родимым.

Нас комбаты утешить хотят,
Говорят, что нас родина любит.
По своим артиллерия лупит.
Лес не рубят, а щепки летят.

Убей его!

Константин Симонов. Один из самых ярких поэтов-фронтовиков. Написал много выдающихся стихотворений о войне, но два из них - особенные.



Кончено, это "Жди меня", написанное в июле — августе 1941 года. Стихотворение настолько известное, что нет смысла приводить его полностью. Достаточно отрывка из него:

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

В годы войны "Жди меня" пользовалось гигантской популярностью. Врачи рассказывали, что во время операций во фронтовых госпиталях, раненные бойцы - если не было наркоза - читали его наизусть и тем самым уменьшали боль. По сути было стихотворением-заклинанием.

И другое стихотворение, о котором очень много спорили и которое тоже вошло в историю русской военной поэзии и, уверен, останется в ней навсегда.
Написанное в 1942 году стихотворение "Убей его", в котором Константин Симонов призывал убивать немцев.

Если немца убил твой брат,
Если немца убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Если немца убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.

После окончания войны Симонов переписал "Убей его!". Заменил немцев на фашистов, и поменял название - с тех пор оно называется "Если дорог тебе твой дом..."
Но из песни слов не выкинешь - фраза "Убей его" стала, по сути, главным военным лозунгом во время войны.

Так убей же немца, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

Сороковые, роковые



Давид Самойлов. Один из великих советских поэтов. Фронтовик. Служил пулеметчиком на Волховском фронте. Был ранен. Воевал в разведке. Участник прорыва блокады Ленинграда. Воевал под Варшавой. Дошел до Берлина. Во время войны вел дневник. Вот лишь одна запись 1945 года :«Еще здесь есть малюсенький кролик-сирота. Вчера целый день он прожил у меня за пазухой».
Написал одно из лучших стихотворений о войне, давно ставшее классикой:

Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.

Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку…

А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.

Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.

И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.

Как это было! Как совпало —
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..

Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!

И еще одно великое стихотворение, в котором Самойлов вспоминает погибших на войне друзей поэтов:

Перебирая наши даты,
Я обращаюсь к тем ребятам,
Что в сорок первом шли в солдаты
И в гуманисты в сорок пятом.

А гуманизм не просто термин,
К тому же, говорят, абстрактный.
Я обращаюсь вновь к потерям,
Они трудны и невозвратны.

Я вспоминаю Павла, Мишу,
Илью, Бориса, Николая.
Я сам теперь от них завишу,
Того порою не желая.

Они шумели буйным лесом,
В них были вера и доверье.
А их повыбило железом,
И леса нет - одни деревья.

И вроде день у нас погожий,
И вроде ветер тянет к лету...
Аукаемся мы с Сережей,
Но леса нет, и эха нету.

А я все слышу, слышу, слышу,
Их голоса припоминая...
Я говорю про Павла, Мишу,
Илью, Бориса, Николая.

(Павел - Коган, Миша - Кульчицкий, Илья - Лапшин, Борис - Смоленский, Николай Майоров. Сережа - скорее всего, оставшийся в живых Наровчатов.)

Павел Шубин.
Не самый известный поэт-фронтовик. Но это он написал "Волховскую застольную", ставшую поистине народной.
Однажды, когда Шубин читал эти стихи, его прямо из зала обвинили в плагиате - "Что же вы, товарищ поэт, народные стихи выдаете за свои"?
Шубин тогда ответил, что большего комплимента он в своей жизни не слышал.
Вот несколько строф из "Волховской застольной", написанной в 1942 году.



Выпьем за тех, кто неделями долгими
В мерзлых лежал блиндажах,
Бился на Ладоге, дрался на Волхове,
Не отступал ни на шаг!

Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло ломая врагу!

Встанем и чокнемся кружками стоя мы,
Братство друзей боевых,
Выпьем за мужество павших героями,
Выпьем за встречу живых!

Мне же больше нравится вот это его стихотворение, которое Павел Шубин назвал "Полмига" (1943 год):

Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;

Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.

Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить её,
Врезать, как надо,
В четырежды проклятый дзот,

Чтоб стало в нём пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву!
…Прожить бы мне эти полмига,
А там я сто лет проживу!

Но сто лет Павлу Шубину прожить не удалось. Выжив на той страшной войне, он в 36 лет умер от сердечного приступа в 1950-м году. Война все же догнала его.

Сергей Орлов. Поэт. Фронтовик. Был командиром взвода тяжёлых танков «КВ». Чудом не сгорел заживо в танке - на лице до конца жизни остались сильнейшие ожоги. Потому и отрастил бороду, чтобы скрыть следы от этих ожогов. Написал много стихов, но главным стало вот это, написанное Сергеем Орловым в 23 года.



Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля —
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...

1944

Семен Гудзенко



Спустя три недели после вероломного нападения Семён с однокурсниками решил записаться на фронт – в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения. У Гудзенко были проблемы со зрением, и ему сначала отказали. Но бои уже были под его родным Киевом. В юношеском сердце такие новости отзывались острой болью, с большим трудом Семёну всё-таки удалось попасть на фронт.
Все стихи, которые прочитал Гудзенко на своём первом творческом вечере, были рождены на войне. Поэт покинул фронт из-за попавшего в него осколка мины. Долго оправлялся он от тяжёлой раны, больше года скитался по госпиталям. И всё это время плодотворно писал стихи, где мыслями возвращался к увиденному в первый год войны.

Одно из самых известных стихотворений Гудзенко

Перед атакой

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв — умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед,
За мной одним идет охота.
Будь проклят сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв — и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.

Бой был короткий.
А потом глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.

В сентябре 1951 года у Семёна начались очень сильные головные боли. Медики установили диагноз – опухоль головного мозга, которая стала последствием военной контузии. Ему сделали две серьёзные операции. Он был прикован к постели и точно знал, что в скором времени умрёт, но продолжал писать стихи. В последние месяцы он смог только диктовать свои строки.

Его не стало 12 февраля 1953 года, в этот момент поэт находился в клинике нейрохирургии. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

Иосиф Уткин

С началом Отечественной войны уходит на фронт, воюет под Брянском. В сентябре 1941 года, в бою под Ельней, Уткин был ранен осколком мины — ему оторвало четыре пальца правой руки. Отправлен на лечение в Ташкент, где, несмотря на ранение, не прекращает литературной работы. Менее чем за полугодовое пребывание Уткина в Ташкенте им были созданы две книжки фронтовой лирики — «Фронтовые стихи» и «Стихи о героях», а также альбом оборонных песен, написанных совместно с московскими композиторами.



Я видел девочку убитую,
Цветы стояли у стола.
С глазами, навсегда закрытыми,
Казалось, девочка спала.

И сон ее, казалось, тонок,
И вся она напряжена,
Как будто что-то ждал ребёнок…
Спроси, чего ждала она?

Она ждала, товарищ, вести,
Тобою вырванной в бою,-
О страшной, беспощадной мести
За смерть невинную свою!

И всё это время Уткин рвался «на линию огня», беспокоя высшие военные органы настойчивыми просьбами послать его на фронт. Летом 1942 года Уткин вновь оказался на Брянском фронте — в качестве спецкора Совинформбюро, от газет «Правда» и «Известия».
Возвращаясь из партизанского края (по воспоминаниям В. В. Мацкевича — из Бухареста), 13 ноября 1944 года И. П. Уткин погиб в авиационной катастрофе. Самолёт упал недалеко от Москвы, в руках И. Уткина в момент гибели был томик стихов М. Ю. Лермонтова. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище

Павел Коган



Павел Коган за время своей короткой жизни не увидел в печати ни одного стихотворения, подписанного его именем. Самобытный же его талант, развитие которого так трагически было прервано войной, живет в каждой строчке его лучших стихов. В них выражается философия целого поколения, которое жило ощущением надвигающейся войны Он родился поэтом, романтиком, фантазером, фрондером. И на фронт он ушел прямо со студеческой скамьи Московского института истории, философии и литературы. Погиб он под Новороссийском, в августе 1942 года.
Его стихи отмечены четкой печатью того времени, в котором ему довелось жить…

Самое известное стихотворение Когана знает уже несколько поколений.

Бригантина

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса...

Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас...
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.

Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевой уют.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют.

Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой.

И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса.

Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют,
И, звеня бокалами, мы тоже
Запеваем песенку свою.

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса...
1937

Булат Окуджава

С вашего позволения, добавлю: Деген Ион Лазаревич

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.

Эти стихи написал 19-летний лейтенант-танкист Иона Деген в декабре 1944 года. Их никогда не включат в школьные хрестоматии произведений о той великой войне. По очень простой причине – они правдивы, но это правда - другая, страшная и невероятная.

Иона после 9 класса поехал вожатым в пионерлагерь на Украине в последние мирные июньские дни 41 года. Там его и застала война. В военкомате отказались призвать из-за малолетства. Тогда ему казалось, что через несколько недель война окончится в Берлине, а он так и не успеет на фронт. Вместе с группой таких же юношей (некоторые из них были его одноклассниками), сбежав из эвакуационного эшелона, они смогли добраться до фронта и оказались в расположении 130 стрелковой дивизии. Ребята добились, чтобы их зачислили в один взвод.

Так в июле 41 года Иона оказался на войне.

Девятый класс окончен лишь вчера.
Окончу ли когда-нибудь десятый?
Каникулы - счастливая пора.
И вдруг - траншея, карабин, гранаты,

И над рекой до тла сгоревший дом,
Сосед по парте навсегда потерян.
Я путаюсь беспомощно во всем,
Что невозможно школьной меркой мерить.

Июль 1941

Через месяц от их взвода (31 человек) останется всего двое. А дальше – окружение, скитание по лесам, ранение, госпиталь. Вышел из госпиталя лишь в январе 42 года. И снова требует отправить его на фронт, но ему еще полтора года до 18 – призывного возраста.

Иону отправили в тыл на юг, на Кавказ, где он выучился работать на тракторе в совхозе. Но война сама пришла туда летом 42 года, и Дегена взяли добровольцем в 17 лет, он снова на фронте, на этот раз в разведвзводе. В октябре – ранение и опять тяжелое. Пуля вошла в плечо, прошла через грудь, живот и вышла через бедро. Разведчики вытаскивали его в бессознательном состоянии из-за линии фронта.

31 декабря 1942 года его выписали из госпиталя и как бывшего тракториста отправили на учебу в танковое училище. В начале 44 года он с отличием заканчивает училище и весной младший лейтенант Иона Деген на новеньком Т-34 снова оказался на фронте.

Так начались его 8 месяцев танковой эпопеи. И это не просто слова. Восемь месяцев на фронте, десятки боев, танковые дуэли - все это во много раз превышает то, что отмерила судьба многим тысячам других танкистов, погибшим на той войне. Для лейтенанта Дегена, командира танковой роты все закончится в январе 1945 года в восточной Пруссии.

Как он воевал? На совесть. Хотя Т-34 был одним из лучших танков второй мировой войны, но к 44 году все же устарел. И горели эти танки часто, но Ионе до поры до времени везло, его даже прозвали счастливчиком.

На фронте не сойдешь с ума едва ли,
Не научившись сразу забывать.
Мы из подбитых танков выгребали
Всё, что в могилу можно закопать.
Комбриг уперся подбородком в китель.
Я прятал слезы. Хватит. Перестань.

А вечером учил меня водитель
Как правильно танцуют падэспань.

Лето 1944

Случайный рейд по вражеским тылам.
Всего лишь взвод решил судьбу сраженья.
Но ордена достанутся не нам.
Спасибо, хоть не меньше, чем забвенье.

За наш случайный сумасшедший бой
Признают гениальным полководца.
Но главное — мы выжили с тобой.
А правда — что? Ведь так оно ведется.

Сентябрь 1944

Когда гибнут один за другим твои товарищи, появляется другое отношение к жизни и к смерти. И в декабре 1944 года он напишет то самое знаменитое стихотворение в своей жизни, которое назовут одним из лучших стихотворений о войне:

..ты не плачь, не стони, ты не маленький,
ты не ранен, ты просто убит.
дай на память сниму с тебя валенки.
нам еще наступать предстоит.

Он не знал, что судьба отмерила совсем немного. Всего лишь месяц. А через много лет на гранитном памятнике на братской могиле высекут его имя. В списке лучших советских танкистов-асов под номером пятьдесят вы прочтете – Иона Лазаревич Деген. гвардии лейтенант, 16 побед (в том числе 1 «Тигр», 8 «Пантер»), дважды представлен к званию Героя Советского Союза, награжден орденом Красного Знамени.

21 января 1945 года его Т-34 был подбит, а экипаж, успевший выскочить из горящего танка, немцы расстреляли и закидали гранатами.

Он был еще жив, когда его доставили в госпиталь. Семь пулевых, четыре осколочных ранения, перебитые ноги, открытый перелом челюсти. Начался сепсис и в то время это был смертный приговор. Спас его главврач, потребовавший поставить ему страшно дефицитный пенициллин внутривенно. Казалось, это была бесполезная трата драгоценного лекарства, но у Бога были на него другие планы - Иона выжил!

Потом была реабилитация, пожизненная инвалидность – и это все в 19 то лет…

А затем долгая и очень непростая жизнь в которой наш герой-танкист смог достичь новых невероятных высот. Еще в госпитале он решил стать врачом. В 1951 году закончил с отличием мединститут. Стал оперирующим врачом-ортопедом. В 1959 первым в мире он проведет реплантацию верхней конечности (пришил оторванную руку трактористу).

Будет у него и кандидатская, и докторская, длинный путь к признанию. Уж очень неудобным был этот маленький бесстрашный хромой еврей, никогда не стесняющийся говорить правду, всегда готовый дать в морду зарвавшемуся хаму, невзирая на чины и должности.

В 1977 Иона Лазаревич уедет в Израиль. И там он будет востребован как врач, получит почет и уважение, но никогда не отречется от своей Родины.

В 2012 году в ему как и остальным ветераном в российском посольстве военный атташе под звуки торжественной музыки вручил очередные юбилейные награды. После окончания церемонии наш ершистый герой прочитал вот эти свои стихи.

Привычно патокой пролиты речи.
Во рту оскомина от слов елейных.
По-царски нам на сгорбленные плечи
Добавлен груз медалей юбилейных.

Торжественно, так приторно-слащаво,
Аж по щекам из глаз струится влага.
И думаешь, зачем им наша слава?
На кой... им наша бывшая отвага?

Безмолвно время мудро и устало
С трудом рубцует раны, но не беды.
На пиджаке в коллекции металла
Ещё одна медаль ко Дню Победы.

А было время, радовался грузу
И боль потерь превозмогая горько,
Кричал «Служу Советскому Союзу!»,
Когда винтили орден к гимнастёрке.

Сейчас всё гладко, как поверхность хляби.
Равны в пределах нынешней морали
И те, кто бл*довали в дальнем штабе,
И те, кто в танках заживо сгорали.

Ион Лазаревич Деген скончался 28 апреля 2017 года.
Врач, хирург, поэт, фронтовик, танкист.

Ион Деген. Поэт-фронтовик. Великий Воин. Великий Поэт. Великий Врач. Великий Еврей.
Более трёх лет я добивался, чтобы Ион был награждён Звездой Героя России. Он дважды был представлен к званию Героя Советского союза и оба раза не получил. Все было почти уже решено - я должен был на прямой линии с Владимиром Путином прочитать эти великие стихи Иона и попросить представить его к званию Героя. Но власть решила в последний момент иначе - дело было не в Дегене, просто какая-то другая мелочь показалась им важнее. Жаль. Год назад Ион Деген умер. Но его Великая жизнь станет для многих их нас стимулом к нашей жизни.

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони ты, мой маленький.
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай-ка лучше сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.

Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны.

АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ. Поэт- фронтовик. Гений. Служил военным корреспондентом . Гвардии капитан. В 1943 году был тяжело ранен в левую ногу, в результате чего нога была ампутирована по самое бедро.
Никогда не воспринимался только поэтом-фронтовиком, поскольку настолько был великим, что невозможно было его творчество причислить лишь к военной поэзии.
Написал много выдающихся военных стихов - например, вот это, ставшее пророческим:

Немецкий автоматчик подстрелит на дороге,
Осколком ли фугаски перешибут мне ноги,

В живот ли пулю влепит эсесовец-мальчишка,
Но все равно мне будет на этом фронте крышка.

И буду я разутый, без имени и славы
Замерзшими глазами смотреть на снег кровавый.

Или вот это, которое Арсений Александрович назвал «Суббота, 21 июня»

Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.

Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны.

Мне вон тому сказать необходимо:
"Иди сюда, и смерть промчится мимо".

Я знаю час, когда начнут войну,
Кто выживет, и кто умрёт в плену,

И кто из нас окажется героем,
И кто расстрелян будет перед строем,

И сам я видел вражеских солдат,
Уже заполонивших Сталинград,

И видел я, как русская пехота
Штурмует Бранденбургские ворота.

Что до врага, то всё известно мне,
Как ни одной разведке на войне.

Я говорю - не слушают, не слышат,
Несут цветы, субботним ветром дышат,

Уходят, пропусков не выдают,
В домашний возвращаются уют.

И я уже не помню сам, откуда
Пришёл сюда и что случилось чудо.

Я всё забыл. В окне ещё светло,
И накрест не заклеено окно.