Олег Погудин - Серебряный голос России
Вы хотите отреагировать на этот пост ? Создайте аккаунт всего в несколько кликов или войдите на форум.

Романсы Лермонтова на новый лад

Перейти вниз

Романсы Лермонтова на новый лад Empty Романсы Лермонтова на новый лад

Сообщение автор Незнайка на луне Чт Июл 28, 2016 12:08 pm

Источник: http://arzamas.academy/materials/366 (внутри - аудио в формате vimeo)

Композитор Валентин Сильвестров, написавший среди прочего несколько песен на тексты Лермонтова, в книге «Дождаться музыки» объясняет, как вернуть жизнь до боли знакомым строчкам и как лучше их исполнять


«Тихие песни» — это цикл из 24 песен на стихи классических поэтов; в том числе в него включены четыре песни на стихи Лермонтова.

О мелодии

В принципе, цикл «Тихие песни» рассчитан на то, чтобы его исполняли без перерывов. Тогда ощущается, что это вещь поставангардная. <...> Стихи тут в основном известные, антологические.

<...> На эти стихи писали и классики — Глинка, Чайковский, Рахманинов, — но в то время персонажем был человек, поющий этот текст. Здесь же не персонаж поет стихотворение, а стихотворение само себя поет, это немного разные вещи. В записи этот нюанс, возможно, не так заметен, но при живом исполнении ощущается, что это особый тип изложения, который, кстати, не все выдерживают. У меня был один случай в Свердловске. Там исполнялась только часть цикла, и тем не менее один слушатель не выдержал и на самой благодатной песне, «Когда волнуется желтеющая нива», пошел с проклятьями по рядам. <...> Он хотел послушать концерт современной музыки, авангардной. А тут — простая вроде бы музыка, связанная с мелодией. Может быть, это его так возмутило.
Но мелодия — вещь ранимая. В общем, эти песни связаны с мелодической формой, именно с мелодией, а не просто мелодизмом: не скрывается куплетность, рифма не скрывается. Все это поется sotto voce, вполголоса.

Сочинялся он [цикл] где-то три или четыре года, с 1974 по 1977 год. Точнее, он даже не сочинялся, а образовывался как-то незаметно. Первой я написал песню «Сквозь волнистые туманы» Пушкина. Сначала она была одна, потом к ней начали присоединяться другие песни. И только по мере того как они начали кучковаться, находить себе «сестер», «братьев», стали происходить такие вещи, как с таблицей Менделеева: какая-то клетка пустовала, а потом она ему приснилась, то есть приснилось, что какого-то H2O не хватает. У меня тоже возникали какие-то пустоты, которые потом заполнялись. То есть сначала это были просто отдельные песни, ни на что не претендующие. Но именно благодаря тому, что они начали объединяться, они стали усиливать друг друга.

О стихах

Само стихотворение (я имею в виду стихотворение, в котором есть ритм) — оно уже как бы намекает на музыку: пропорции, чередующиеся строфы. Именно поэтому музыка и поэзия вначале были едины. Но потом они разделились для того, чтоб обрести свободу поодиночке. Хотя и сейчас есть так называемые барды. У них музыка и поэзия пребывают в единстве, но там и поэзия должна быть не совсем доведена, и музыка должна быть более слабой, тогда получается цельный продукт. Часто говорят — хотя это, может быть, и не совсем правильно, — что на менее значительные тексты музыку писать легче. Тут причина именно в том, что музыка свободнее себя чувствует, когда текст не претендует на совершенство. Он, может быть, чем-то и задевает композитора (своими эмоциями, например), но потом композитор обращается с ним совершенно свободно.

В момент своего возникновения тексты (в особенности классические, антологические, то есть тексты, которые все знают) были живыми, и их читали вслух. Затем стали читать вслух все меньше и меньше, а потом вообще начали читать одними глазами. Если какой-то чтец и берется их исполнять, то слушать его невозможно, потому что их мало кто может прочесть по-настоящему хорошо. И стихотворение усыхает. То есть оно хотя и живет, но живет как бабочка под стеклом. Да, эта бабочка и под стеклом сохраняет свою красоту, но музыка на мгновение как бы возвращает ей жизнь, словно бы подпитывает ее живой водой, и она освобождается из-под стекла, чтобы немного полетать — хотя бы для самого композитора. Получается, что те, кто прикасается к таким текстам, как бы оживляют их и не дают им стать просто хрестоматийными. То есть эти священные тексты, которые вроде бы всем уже надоели, вновь оживляются.

Кроме того, поскольку тексты такого рода все уже знают, у музыки появляется дополнительная свобода. Что-то подобное происходит и с текстами литургическими.

Тут речь идет о профанной культуре, но она тоже имеет свои священные тексты. Мы называем их антологическими: определенный тип людей в этой культуре их знает или вынужден знать. И вот желательно на эти тексты писать, писать и писать, как пишут музыку на тексты литургические, чтобы они оживали.

Но тут есть одна проблема. Часто композиторы делают так: берут эти тексты и навязывают им музыку. В частности, у Шостаковича (он писал вещи на стихи Пушкина) есть, по-моему, какое-то навязывание его лексики стихотворению. Возможно, тогда это было и нужно. А тут, я думаю, важно услышать стихотворение, как оно само себя хочет произнести.
<...>
Конечно же, стихотворение имеет свою музыкальную инерцию. Это то, что преобладает, например, у дилетантов: они слышат не само стихотворение, а его структуру, переносят ее в музыку, в результате чего получается такое анонимное совпадение. В этой анонимности стихотворение тоже может жить, но благодаря каким-то дополнительным, не музыкальным средствам: тому, как человек поет, искренне ли он поет, в какой обстановке поет — у костра, другу под гитару и прочее.

Вместе с тем в каждом стихотворении есть определенная зона выражения, желаемого этим стихотворением. В эпоху его возникновения эта зона была более узкой, но когда прошло 150 лет, она расширилась. Потому что в том же языке благодаря развитию искусства и гармонии возникли какие-то новые ходы и лабиринты, которые раньше не были доступны. Так у стихотворения появилась возможность быть актуальным, не выпячивая свою актуальность.

О манере исполнения

Возникает какое-то странное ощущение: выходит на сцену дядька и поет.
Не выпивший! Когда-то мы ездили в фольклорную экспедицию. И вот мы приходим в село, просим: «Спойте что-нибудь». А в ответ: «Ну, как же так просто спеть-то?!» Потому что петь нужно в состоянии сильного горя, или большой радости, или — выпить! А когда смотришь на академического певца, то мотивировки не чувствуешь, потому что все губит какая-то подлая, возвышенная манера. <...>

В нотах написано, как нужно петь, каким голосом: отрешенно, не сентиментально, вслушиваясь в себя (а не изучая, кто там на тебя как смотрит). Если это есть, возникает ощущение иносказания, которое говорит о том, что это музыка поставангардного периода.

О том, как сказать новое

Шенберг сформулировал одну мысль, ее можно рассматривать как парадокс: «Для того чтобы сказать то же самое, нужно сказать иначе». <...> Я этот парадокс переворачиваю: для того чтобы сказать иначе, нужно сказать то же самое. Тут есть связь с метафоричностью. Когда ты говоришь то же самое, но с определенным индексом, то возникает какой-то намек или знак, что ты говоришь что-то иное. А иное здесь — это, конечно, тишина, молчание. Это молчание озвучено стихами и музыкой. То есть оно дается через тексты, как будто бы не молчащие. У того, кто прослушает все песни и уйдет без проклятий, должно оставаться ощущение тишины в сознании.


Незнайка на луне

Сообщения : 1076
Дата регистрации : 2013-07-16

Вернуться к началу Перейти вниз

Вернуться к началу

- Похожие темы

 
Права доступа к этому форуму:
Вы не можете отвечать на сообщения